Руслан Бзаров
О принципах реформирования современной осетинской графики
История аланского, или осетинского, письма настоятельно требует специального изучения. Нет сомнения, что развитие нашей письменности, так же как и в других национальных традициях, на всех этапах истории определялось общим социокультурным контекстом. Тем более полезно было бы узнать, почему судьба средневекового аланского письма напоминает драматический детектив, а история осетинской графики последних двух столетий развивается по законам авантюрного романа.
Пережив полувековой период денационализации и пытаясь обратиться к незавершенному национально-культурному строительству, мы неизбежно вновь вернемся к проблемам алфавита и графики. По-видимому, волна давно звучащих претензий и реформаторских предложений будет нарастать по мере расширения фронта работ, ведущихся в области нормирования языка и создания учебно-методической базы для осетинской школы.
Значение письма для социальной жизни и культурного развития народа вряд ли требует обоснования. Если теория письма и может обсуждаться в узких рамках лингвистики и культурологии, то практическое использование или изменение конкретной графической системы становится действенным инструментом культурной политики и способно активно влиять на общественные процессы. Хотелось бы напомнить и о том, что подавляющее большинство «новейших» предложений неоднократно обсуждалось или даже практически воплощалось на разных этапах становления современной осетинской графики. Не обращаясь — пока — к этой истории, полной чудес и приключений, сосредоточим внимание на принципах, которые следует выработать для занятий столь ответственным и многотрудным делом, как изменение системы письма.
Предъявление высокопрофессиональных и научно обоснованных требований к современной письменности вообще и к осетинскому письму в частности, было доведено до предельной виртуозности еще в первой половине XX в. — в период латинизации, а затем возвращения к кирилловской графике. Довести же сам алфавит до взыскуемого совершенства так и не удалось — пришлось, например, вслед за остальным человечеством отказаться от таких требований, как отсутствие двубуквенных обозначений для одной фонемы или недопустимость тождественных и сходных знаков для выражения звуков разного типа.
В силу известных политических обстоятельств при разработке нового алфавита учитывались и достаточно широко обсуждались языковедческие, психологические и педагогические принципы. Как правило, декларировались лозунги развития культуры, необходимые для идеологического обоснования и почти идентичные при проведении реформ в противоположных направлениях. Никто, впрочем, не скрывал политического подтекста, особенно в пору латинизации — признаваемый большевиками «международным», этот алфавит как нельзя лучше соответствовал идеям мировой революции. Возвращение к кириллице проходило под знаком объединения в «советский народ» и вытекало из унитаристской концепции советского государства. Однако гласно обсуждать (т. е. ставить под сомнение) политические основания реформы в 1930-е гг. уже никому не пришло в голову.
В начале XXI в. — возможно, до времени — в Осетии, в России и в мире существуют условия, позволяющие называть вещи своими именами и открыто защищать собственные национальные интересы и культурную самобытность. Остается формулировать и отстаивать принципы культурного строительства в их естественной иерархической последовательности.
В случае с возможным реформированием осетинской графики базовый лингвистический подход будет вновь, конечно, скорректирован с учетом психолого-педагогических и технологических открытий последнего времени, в том числе новейших образовательных и информационных технологий. Вместе с тем и едва ли не впервые в своей новейшей истории мы имеем возможность самостоятельно избрать общественно значимые целеустановки и объективно оценить социокультурные и политико-идеологические последствия собственных решений. Соответственно, обсуждению лингвистических и педагогических критериев следует предпослать осмысленный и ответственный выбор культурных целей и идейно-политических приоритетов.
О чем здесь должна идти речь? Каковы могут быть ориентиры и кто вправе определять (да и определимо ли вообще) главное направление движения? Дерзну предположить, что ответы хорошо известны каждому и даны уже самой жизнью — общественно-политическим и культурным развитием осетинского народа.
Перечень культурных, идеологических и политических критериев, которым при всех привходящих обстоятельствах должна отвечать осетинская система письма, надеюсь, будет возглавлен принципом неоспоримого единства осетинского народа. Можно ли не заметить, что культурно-языковая нераздельность нации получила завершенное воплощение в едином алфавите для всех ветвей осетинского народа, а вовсе не в планировавшемся едином литературном языке. Спешу напомнить, что алфавит и графика стали едиными лишь относительно недавно, в результате преодоления попыток культурного раздробления Осетии (например, грузинизации югоосетинской графики) и в итоге ясного осознания жизненной важности полного культурного единства (единства, если говорить об алфавите и книжной культуре, наиболее зримого и материального). Повторю: это результат эволюции. Так было не всегда — в 1920-е гг. действовали три осетинских латинизированных алфавита: иронский, дигорский и югоосетинский, имевшие разное число букв и пытавшиеся отразить фонетические особенности соответствующих вариантов осетинской речи.
Культурно-языковые реалии, включающие хорошо всем известное функционирование не одного, а двух вариантов литературного языка, и существование не одной, а по меньшей мере трех орфоэпических традиций в восточном (иронском) варианте — при едином алфавите и чудесно закрепившейся единой орфографической норме, — так вот эти реалии и есть найденное самой жизнью и освященное многолетней практикой золотое сечение национально-культурного и языкового единства. Бездумным разрушением этого единства, отступлением к формам культурной жизни далекого прошлого обернулось бы не только повсеместное навязывание искусственной нормы произношения, но в еще большей мере — попытка расширить и, следовательно, фактически разделить алфавит на варианты под лозунгом полноты отражения в нем звукоряда осетинской речи. Даже если бы удалось — как в страшном сне — добиться орфоэпической унификации (а проделать это с осетинами не сумело и пресловутое тоталитарное государство с двумя «обкомами партии»), остается самое чудовищное: два варианта литературного языка пользовались бы разным набором букв, а одно и то же слово в западном (дигорском) и восточном (иронском) писалось бы по-разному. Не стану описывать социально-политических и культурно-идеологических последствий такого разделения. Не сомневаюсь, что подобная программа невозможна хотя бы уже потому, что, во-первых, никогда не будет поддержана Республикой Южная Осетия, и, во-вторых, дигорская субэтническая группа отличается повышенным уровнем политической грамотности и значительным опытом культурно-языковой самообороны.
К слову сказать, важнейший принцип любой политической и культурной деятельности в Осетии — противостояние как попыткам разделения по «орфоэпическим» и религиозным признакам, так и поползновениям унификаторов субэтнического и конфессионального разнообразия. Спасительный баланс мировых религий и собственного универсального единобожия — замечательный и, возможно, самый показательный пример характерного для осетинского сознания и естественного для осетинской культуры плюрализма, используемого и в языковой сфере как вполне консервативный, но эволюционно гибкий механизм адаптации к сложным социальным условиям, как способ противостояния агрессивной политической среде или непродуманным культурным инициативам.
В качестве отдельного принципа с высоким уровнем политико-идеологического значения следует назвать необходимость максимальной согласованности действий Северной и Южной Осетии. Помимо очевидных общенациональных интересов, будем иметь в виду и тот непреложный факт, что большинство носителей югоосетинских говоров проживает сегодня на территории Северной Осетии. Поэтому малейшее различие в принятых по разные стороны хребта правилах осетинского письма будет разделением и внутри Северной Осетии.
Еще один принцип из этого ряда — сохранение кирилловской основы осетинской графики при полном отказе от политизированного выбора дополнительных русских букв для осетинского алфавита.
Перечень обязательных критериев, принципов и подходов к реформированию осетинской графики, конечно же, шире. Завершая короткое ознакомительное путешествие в эти экстралингвистические пенаты, призовем себе в помощь благородную открытость и благоразумный традиционализм, свойственные нашей национальной культуре. А для иллюстрации оптимистического девиза «ничто не ново под луной» приведем отрывки из статьи Александра Тибилова «Ноджы нæ ног графикæйы тыххæй», написанной в 1924 г.:
«Адæймаг йе ’взæрыл нæ сæтты, фæлæ нæм нæй рæсугъд литературæ, нæй нæм ахуырадон чиныг ирон æвзагыл. Амонд нæ фæцис æрмæст алыхуызон æмæ алыхуызон графикæтæй. Фыстам гуырдзиагау, фыстам славянагау æмæ уырыссагау, ныр фыссæм латинагау. Цæрын нын куы бацайдагъ уа, уæд, æвæццæгæн, ноджы бирæ ног æмæ ног графикæтæ æрымысдзыстæм. Искуы фидæнон историк зæгъдзæнис: «Ирон адæм уыдысты æмбисонды адæм — сæ царды замантæ графикæтæ мысыныл арвыстой, æмæ сæ никуы равдæлдис се ’взагыл иу чиныг ныффыссынмæ дæр».
Фæстаг хатт райстам латинаг графикæ. <...> Æнцон æмæ йæ рæсугъд хонынц. <...> Фæлæ нæ рагон фыдбылыз кæм уадзы? Нæ зæронд низ, нæ графикæйы хæйрæг та нæ быны бацыдис. Дзæбидыр ‘мæ йæ фæдонтæм куы хъусæм, уæд нæ ног графикæйæ æгæр фестæм æмæ йæ хъуамæ раивæм. <...>Дзæбидыр мæсты кæны «дынывон хъæрнывтæм» ног графикæйы. Мæты бахаудис Дзæбидыр сабиты тыххæй. Тæрсы, сывæллæтты фыдудæй куы фæмарой дывæр дамгъæтæ».
Дзæбидыр — псевдоним одного из деятелей культуры. По прошествии десятилетий название благородного животного кажется нарицательным именем недуга, продолжающего мучить некоторых амбициозных и легкомысленных охотников.
Текст по изданию: Бзаров Р.С. Из истории аланской культуры. М., 2014