АИВАДОН  ПРОЗÆ

 

Руслан Тотров
(1936 - 2015)

 

Тæлмацгæнæг — Къадзаты Станислав
 


 

 


 

Роман «Любимые дети»
(отрывок)

 

Роман «Уарзон сывæллæттæ»
(скъуыддзаг)

 

ИСТОРИЯ ЖИЗНИ

Сентиментальный вариант

Когда отец ушел от них, Зарине было семь лет.

Чтобы девочка не чувствовала себя обделенной, мать купила ей новое платье, а чтобы отвлечь от недетских мыслей, отвела в изостудию при Дворце пионеров. Для верности, видимо, и для гармонического развития записала еще и в гимнастическую секцию. Сегодня фляки и сальто-мортале, завтра гуашь и пастель, послезавтра опять сальто-мортале, и, кроме того, Зарина ходила в школу, и нехитрая стратегия матери, таким образом, начала оправдывать себя — времени, чтобы скучать по отцу, у дочери не оставалось. Понемногу она стала забывать его, тем более что он уехал со своей новой женой, жил теперь в Душанбе и тоже, наверное, не чувствовал себя обделенным, писем, по крайней мере, не писал. В рисовании особыми талантами девочка не блистала — домики малевала, человечков неуклюжих, красные трамваи, голубое небо и веселые облака, — зато в гимнастике, которая предполагалась поначалу как занятие побочное, второстепенное, дела ее шли успешнее. Через год примерно, если считать от переселения отца к отрогам Памира, Зарина выиграла первые свои соревнования, потом еще одни и после этого перешла в другую группу, где занимались девчонки постарше, но и у них вскоре начала выигрывать, и получалось все это просто и естественно.

 

ЦАРДВÆНДАГ

Æрхæндæг вариант

Зæринæйыл цыд авд азы, сæ фыд сæ куы ныууагъта, уæд.

Чызг цæмæй йæ зæрдæмæ хъусыныл ма фæуыдаид, уый охыл ын мад ног къаба балхæдта, уый фæстæ та йæ Ногдзауты галуаны нывгæнджыты къордмæ радта. Ныффыста йæ гимнастикæйы къордмæ дæр, цæмæй физикон æгъдауæй дæр, куыд æмбæлы, афтæ рæза, уый тыххæй. Абон — алыхуызон фæлтæрæнтæ, райсом — ахорæнтæ, иннæбон та — ногæй фæлтæрæнтæ, стæй ма уыдонæй уæлдай Зæринæ цыд скъоламæ дæр, æмæ, бæгуыдæр, афтæмæй мады фæнд сæххæст — чызгæн рæстæг нæ уыд йæ фыды мысынæн. Æмæ йæ цадæггай рох кæнын байдыдта. Уыимæ ма фыд йæ ног усимæ ацыд цæрынмæ Душанбемæ, æмæ, æвæццæгæн, йæхи æвзæр не 'нкъардта — æгæр-мæгуыр сæм писмотæ дæр нæ фыста. Чызгмæ ныв кæнынмæ уыйас курдиат нæ уыди — ацъапп-иу ласта хæдзаргæндтæ, гуымиры адæймæгтæ, сырх трамвайтæ, цъæх арв æмæ хъæлдзæг æврæгътæ; — фæлæ уый хыгъд гимнастикæйы йæ хъуыддаг фæрæстмæ. Афтæмæй та райдианы гимнастикæ æвæрдтой дыккаг бынаты. Чызджы фыд йæхи Памиры дæлбазырмæ куы айста, уымæй афæдзы бæрцы фæстæ Зæринæ рамбылдта йæ фыццаг ерыстæ. Чысыл фæстæдæр та ногæй фæуæлахиз æмæ бахызт иннæ къордмæ — уым архайдтой хистæр чызджытæ, фæлæ та уыдоны дæр уайтагъд æмбулын райдыдта. Ахуырты рæстæг йæхи, мыййаг, нæ мардта — йе 'нтыстытæ гуырыдысты сæхи 'гъдауæй.

Ей открылся восхитительный мир движений, не скованных обыденностью, свободный, и, словно стряхнув младенческое оцепенение, она пробудилась, ожила в нем, почувствовала себя личностью, чтобы в обратной уже связи подчиниться, воспринять новый ритм жизни — долготерпение тренировок и яркий, праздничный миг состязаний, требующих абсолютной самоотдачи, — и они же, две эти слагающие, исподволь преобразовываясь, трансформировались в основные черты ее характера: долготерпение и взрывчатость. Но и в изнурительном труде, в самом терпели и скрывалось немало радости, и когда после тысячи или тысячи ста повторений у нее получался какой-то особенно сложный элемент, вчера еще невозможный, она чувствовала себя по-настоящему счастливой. Рисование, конечно, пришлось забросить, не до него стало — тренировки, сборы, соревнования — началась ее спортивная жизнь. Училась тем не менее она хорошо и, когда закончила школу, могла поступить в любой институт, — для спортсменов существуют определенные льготы, — но выбор был уже сделан, сомнений никаких, и Зарина подала Документы в университет, на факультет физвоспитания.

 

Зæринæйы размæ байгом ног æвæджиауы дуне, уыцы дунейы алы змæлдæн дæр уыдис йæхи нысаниуæг. Æмæ цыма сабион æндзыгæй феуæгъд, уыйау райхъал, йæхи банкъардта адæймагæй. Уыцы æнкъарæн та йæ дарддæр цæттæ кодта царды ног хуызмæ — дæргъвæтин ахуыртæм, быхсондзинадмæ æмæ ерысты диссаджы уысмтæм. Уыдонæн-иу радта йе 'ппæт хъарутæ. Цыд рæстæг æмæ уыцы дыууæ æууæлы рахызтысты Зæринæйы удыхъæды сæйрагдæр миниуджытæм: фæразондзинад æмæ схъиудмæ. Фæлæ уыцы тыхсæттæн фæллойы, стæй фæразондзинады дæр æмбæхсти цин. Æмæ-иу мин фæлтæрæны, йе та мин æмæ сæдæ фæлтæрæны фæстæ йæ къухы вазыгджын элемент куы бафтыд, уæд-иу йæ зæрдæ хурварс абадт. Нывгæнынад æй, бæгуыдæр, ныууадзын бахъуыд, нал æй æвдæлд уымæ — ахуыртæ, ерыстæ — райдыдта йæ спортивон цард. Уæдæ ахуыр дæр хорз кодта, æмæ скъола каст куы фæци, уæд йæ бон уыди бацæуын кæцыфæнды институтмæ дæр, — спортсментæн уыцы хъуыддаджы сæ авналæнтæ хуыздæр сты, — фæлæ Зæринæ æнæдызæрдыгæй равзæрста университеты физикон хъомылады факультет æмæ йæ гæххæттытæ уырдæм ратта.

За все это время, за десять лет отец приезжал лишь дважды, и оба раза встречался с дочерью, и они гуляли по городу, но разговаривал и держался он так, будто ей все еще было семь лет, и она терялась, не зная, как отвечать ему и о чем говорить самой. Он никогда не спрашивал ее о матери, и это задевало девочку, а поскольку она кое-что соображала уже и не только в гимнастике, а также ходила в кино и смотрела телевизор, однажды, чтобы досадить ему, наверное, спросила, поинтересовалась наивно:

 

Уыцы рæстæджы дæргъы, ома дæс азмæ, фыд фæзынд æрмæст дыууæ хатты. Фембæлд-иу йæ чызгимæ, горæты-иу тезгъо кодтой, фæлæ Зæринæимæ йæхи афтæ дардта, цыма йыл ныр дæр авд азы йеддæмæ нæма цæуы. Æмæ-иу чызг дæр фæтыхсти, нал-иу зыдта, цы æмæ куыд дзура, уый. Фыд æй никуы фарста мады тыххæй, æмæ чызгæн уый зын уыд. Æмæ канд гимнастикæйы нæ, фæлæ æнæуи царды дæр цыдæртæ æмбарын кæй райдыдта, — касти телевизормæ, цыди кинотæм, — уымæ гæсгæ йæ иуахæмы, æвæццæгæн, фыддæрагæн бафарста:

«Как тебе живется с новой женой?»

Вопрос был сформулирован по книжному образцу, но отец, не замечая этого, ответил глубокомысленно:

«Она замечательная женщина. Свела меня с нужными людьми».

 

«Цæй, куыд цæрыс дæ ног усимæ?»

Фарст уыд, чингуыты уыцы уавæрты куыд фæфæрсынц, афтæ арæзт, фæлæ фыд уый нæ рахатыдта æмæ загъта вазыгджынхуызæй:

«Æвæджиауы сылгоймаг у. Хъæугæ адæймæгтимæ мæ баиу кодта».

Зарина не поняла, что это значит, но допытываться не решилась, только головой покивала, чтобы не выглядеть полной дурой, а отец добавил к сказанному:

«Благодаря ей я стал человеком».

Что-то в словах этих, в самой интонации, вернее, показалось ей обидным, и Зарина спросила, кивнув на прохожих:

«А это разве не люди?»

 

Зæринæ йæ нæ бамбæрста, фæлæ ног бафæрсынмæ йæ ныфс нал бахаста. Æрмæст йæ сæр батылдта, цæмæй йæ фыд æдылы ма фæхона. Фыд та ма йæ ныхасмæ бафтыдта: «Йæ фæрцы мæ адæймаг рауад».

Уыцы дзырдты, стæй сæ цы хъæлæсы уагæй загъта, уый Зæринæмæ цыдæр хъыг фæкаст, æмæ, сæ рæзты чи цыди, уыдонмæ ацамонгæйæ, бафарста:

«Æмæ адон та адæймæгтæ не сты?»

Отец улыбнулся снисходительно, давая понять, что она мала еще и не во всем разбирается, но все же ответил ей, объясняя:

«Нет, — сказал он, — это не люди. Это народ».

«А какая разница?» — удивилась Зарина.

Отец засмеялся, обнял дочь за плечи, прижал к себе:

«Подрастешь — узнаешь»...

 

Фыд æнæрвæссон худт бакодта, ома нырма гыццыл у æмæ цастæ æмбары, зæгъгæ, фæлæ йын уæддæр дзуапп радта:

«Нæ, уыдон адæймæгтæ не сты. Уыдон адæм сты».

«Æмæ сæ цы хъауджыдæр ис?» — дисы бацыд Зæринæ.

Фыд бахудт, чызджы æрбахъæбыс кодта:

«Куы сыстыр уай, уæд æй базондзынæ»...

И мать никогда не спрашивала ее об отце, они будто сговорились молчать друг о друге, чтобы не травмировать ее ранимую детскую психику — это вначале, а потом помалкивали уже для себя, наверное, чтобы забыть поскорее, отрешиться от собственного прошлого...

 

Зæринæйы йæ мад дæр никуы фарста фыды тыххæй, раст цыма дзырд бакодтой, кæрæдзийы тыххæй сæ дзыхæй иу сым дæр не схаудзæн, зæгъгæ. Раздæр, цæмæй сывæллоны тæлæссон зæрдæ ма фæцагайой, уый охыл; уый фæстæ та, цæмæй сæ ивгъуыдæй рæвдздæр фæхицæн уой, уый тыххæй...

Через два года после того, как Зарина поступила в университет, отец со всем своим семейством — у него уже было два сына — вернулся в Орджоникидзе и вскоре пригласил ее, познакомил со сводными братьями и с их матерью Тамарой, и представил их именно в такой последовательности, прочертив тем самым хоть и пунктирную, но все же линию родства между своей второй женой и дочерью от первого брака. Мальчишки пожали ей руку и умчались во двор, где играли до этого в футбол, а Тамара осмотрела девушку взглядом опытного товароведа: кулончик серебряный, кофточка поплиновая, а юбчонка джинсовая — ширпотреб, дешевка! но какова фигура, стать какова?! — задумалась на мгновение, словно подсчитывая что-то в уме, и улыбнулась вдруг широко и радушно, и Зарина, которой показалось, что Тамара большелицая, плотная, толстоногая женщина, молчит от смущения, улыбнулась в ответ, и отец, суммировав две улыбки, прибавил к ним третью:

«Я так и знал, что все будет хорошо».

 

Зæринæ университеты æртыккæгæм курсы куы уыд, уæд фыд йæ бинонтимæ — уæдмæ йын дыууæ фырты фæзынд — æрбаздæхт Орджоникидземæ. Бирæ рæстæг нал рауад, афтæ йæ фыд ахуыдта сæхимæ æмæ йæ базонгæ кодта йæ ног æфсымæртæ æмæ сæ мадимæ. Цыбыр дзырдæй, йæ ныхæстæй рабæрæг, йæ хистæр чызг æмæ йæ дыккаг ус дæр кæрæдзийæн хæстæг кæй æййафынц, уый. Лæппутæ чызгæн радыгай йæ къух райстой æмæ кæртмæ азгъордтой — уый размæ уым хъазыдысты футболæй. Тамарæ та фæлтæрдджын сæудæджергæнæгау чызгыл сæрæй къæхты бынмæ йæ цæстæнгас æрхаста: хуымæтæджы дарæс, аслам! Фæлæ уый хыгъд йæ уæнгты конд — бынтон диссаг! Тамарæ иуцасдæр хъуыдыты ацыд, стæй зæрдиаг худт бакодта. Зæринæ та фыццаг афтæ банхъæлдта, æмæ йæ разы цы стырцæсгом, ставдкъах сылгоймаг лæууы, уый фырæфсæрмæй ницы дзуры, фæлæ ныр йæ мидбылты куы бахудт, уæд Зæринæйы цæсгомыл дæр мидбылхудт ахъазыд. Фыдæн дæр уый ауынгæйæ, йæ зæрдæ барухс:

«Æз æй афтæ дæр зыдтон, алцыдæр хорз кæй уыдзæн, уый».

Жили они в просторной трехкомнатной квартире, которую то ли выменяли на свою душанбинскую, то ли купили, то ли обменялись с доплатой, и, то ли купив, то ли доплатив — этого Зарина так и не поняла, — наняли каких-то умельцев, и те за соответствующую мзду произвели грандиозный ремонт: настелили паркет из мореного дуба, и маляры-живописцы отделали стены под бархат, под шелк и тому подобное, сотворили лепнину на потолках, завитушки гипсовые под старинную бронзу, и Тамара, смотавшись в Москву, привезла чешский унитаз с цветочками, финские краны и смесители, французскую газовую плиту, а также иранский узорчатый кафель для кухни, и терракотовый шведский для ванной, и аспидно-черный голландский для туалета, а также люстры, торшеры и бра и так далее, и Зарина остолбенело глядела на все это, и, дав наглядеться ей, отец произнес удовлетворенно:

«В шесть тысяч обошелся ремонт».

... а также ковры, хрусталь, фарфор, серебро и тому подобное...

Фыд йæ ног бинонтимæ цард æртæуатон фатеры. Йæ душанбейаг хæдзарыл æй баивта, æви йæ æлхæнгæ бакодта, уымæн Зæринæ ницы бамбæрста. Чызгæн фыды хæдзары йæ цæстытæ тыбар-тыбур кодтой. Æмæ куыннæ! Баххуырстой цавæрдæр сæрæн æрмдæсныты æмæ сын уыдон — бæгуыдæр æхцайыл — диссаджы цалцæг скодтой сæ хæдзар: пъолыл — тулдзæй паркет, чъырæйцæгъдджытæ-нывгæнджытæ къултæ хъæдабæ æмæ зæлдаг фестын кодтой, царыл дæр — алыхуызон нывæфтыдтæ; Тамарæ айтæ-уыйтæ нал фæкодта, фæлæ Мæскуыйы бамидæг, сласта дзы чехаг хихсæн дидинджытимæ, финнаг кърантытæ, францаг газын пец, ирайнаг кафел цæлгæнæн, абанайæн та — шведаг, уазæгдонæн та — сæнт сау шведаг кафел, иннахæм люстрæтæ æмæ афтæ дарддæр. Хæдзар цæхæртæ калдта, æмæ Зæринæ сцыппæрдзæстыг. Кæсынæй æмæ дис кæнынæй куы бафсæст, уæд ын фыд загъта æхсызгонæй:

«Æхсæз мины слæууыд нæ цалцæг».

...æмæ ма гауызтæ, хрусталь, æвзист æмæ иннæтæ...

«Осталось еще мебель сменить», — озабоченно вздохнула Тамара. ... а мебель стояла такая, какой Зарина и в кино не видела...

«А зачем? — спросила она удивленно. — Разве эта плохая?»

«Эта уже не в моде, — объяснила Тамара. — Мебель надо менять каждые два года».

«Гъеныр ма нæ нæ хæдзары дзаума баивын хъæуы», — къæхты бынæй ныуулæфыд Тамарæ. ...хæдзары дзаума та сæм ахæм уыд, æмæ уый хуызæн Зæринæ кинойы дæр никуы федта... «Ивинаг? Цæмæн? — дис кæны чызг. — Ау, ацы дзаумæттæ æвзæр сты?»

«Уыдон модæйы нал сты, — фæлгъауы Тамарæ. — Хæдзары дзаума ивын хъæуы дыууæ азæй дыууæ азмæ».

Вскоре она собралась в Москву — срок, видимо, подошел — и, вернувшись дней через десять, привезла белую, перламутром инкрустированную, то ли арабскую, то ли пакистанскую роскошь восточную.

«Быстро ты обернулась, — усмехнулся отец, поглаживая полированную грудь комода, поглаживая шелковый живот тахты, — быстро обернулась»...

Æмæ та цасдæры фæстæ сылгоймаг арæвдз Мæскуымæ — афон, æвæццæгæн, æрхæццæ — æмæ дæс бонмæ ссыд, йемæ араббаг æви пакистайнаг зырнæйзылд диссæгтæ сласта, афтæмæй.

«Уæллæй, тагъд фездæхтæ, — бахудт фыд, къамоды æрттивгæ риу лæгъз кæнгæйæ, — тынг тагъд фездæхтæ»...

«Москвичи тоже кушать хотят», — усмехнулась в ответ Тамара.

«А это тебе, — сказала она и, раскрыв чемодан, стала выкладывать перед Зариной те изящные англо-американо-парижские вещи и вещицы, которые не продаются в наших магазинах, а на толкучках стоят бешеных денег.

«Что вы! — смутилась девушка. — Не надо»...

«Брось, — отмахнулась Тамара, — мы ведь не чужие».

«Мæскуыйæгты дæр хæрын фæнды», — бахудти Тамарæ дæр.

«Адон та дæуæн, — загъта сылгоймаг æмæ чумæдан байгом кæнгæйæ, Зæринæйы размæ исын райдыдта англисаг-америкаг-парижаг дзаумæттæ. — Ахæмтæ нæ дуканиты нæ вæййынц, базары та сты туджы аргъ».

«Цытæ дзурыс! — фефсæрмы чызг. — Нæ хъæуы...»

«Ныууадз-ма дæ ныхæстæ, — йæ къух ауыгъта Тамарæ, — мах æцæгæлæттæ не стæм».

Она сложила вещички — тючок получился ладненький, и с тючком этим в руке Зарина долго стояла перед своей дверью, не решаясь войти и показать его содержимое матери, но и выбросить, в мусоропровод спустить не решалась и, войдя в конце концов, злясь на себя и на весь мир заодно, развернула, обрывая шпагат, полиэтилен разрывая в клочья, стала швырять на кресло, то самое, на котором сидит теперь, швырять одно за другим:

«Отец подарил! Отец подарил! Отец подарил!»

Мать смотрела на нее молча, и она знала, конечно, что Зарина бывает у отца, но не заговаривала об этом — из гордости, с одной стороны, а с другой — как бы предоставляя дочери свободу выбора, — и только теперь, успокаивая ее, сказала с виноватой улыбкой:

Дзаумæттæ иумæ батыхта — тыхтон стыр рауад. Уыцы тыхтон йæ къухы, афтæмæй Зæринæ дзæвгар фæлæууыд сæ дуары цур — йæ ныфс нæ хаста мидæмæ бацæуын æмæ дзаумæттæ мадмæ равдисынмæ. Фæлæ сæ нæ уæндыд бырæттæм аппарын дæр æмæ æппынфæстаг, йæхимæ дæр æмæ æгас дунемæ дæр мæсты кæнгæйæ, бахызт мидæмæ, райхæлдта тыхтон, йæ синаг ын ныскъуыдтæ кодта, афтæмæй, æмæ дзаумæттæ радыгай райдыдта калын къæлæтджынмæ:

«Мæ фыды лæвар! Мæ фыды лæвар! Мæ фыды лæвар!»

Мад æм касти æнæдзургæйæ, уый зыдта, бæгуыдæр, Зæринæ йæ фыдмæ кæй вæййы, уый, фæлæ йын никуы ницы загъта — иуырдыгæй йын йæ сæрыстырдзинад бар нæ лæвæрдта, иннæрдыгæй та чызджы уагъта йæхи бар, ома кæн, куыд дæ фæнды, афтæ. Æмæ æрмæстдæр ныр, йæ чызджы сабыр кæнгæйæ, загъта аххосджын хуызæй:

«Он ведь не чужой тебе».

Тут Зарина, как и подобает в таких случаях, бросилась к матери на шею, всплакнула от жалости к ней и к себе самой и, плача, поклялась, не вслух, конечно, не ходить больше к отцу и поклялась не носить эти проклятые вещи, тем более что купил-то их не отец, а Тамара.

«Исчи дын нæу, мыййаг».

Уыцы ныхæсты фæстæ, ахæм уавæры куыд вæййы, афтæ Зæринæ æрцауындзæг йæ мады хъуырыл æмæ скуыдта. Скæуын æй кодта тæригъæд, тæригъæд та кодта йæ мадæн дæр æмæ йæхицæн дæр. Зæринæ кæугæ-кæуын ард бахордта, кæй зæгъын æй хъæуы, йæхинымæры — йæ фыдмæ кæй никуыуал бацæудзæн æмæ ацы æнæхайыры дзаумæттæ дæр кæй нæ дардзæн: йæ фыд сæ куы балхæдтаид, уæд ма гъа, фæлæ сæ Тамарæ сласта.

ТРОЕ ТАКИХ УЖЕ КЛЯЛИСЬ. (Таксист-клятвопреступник, таксист, который возил нас к знахарю, и Габо, который решил начать новую жизнь.)

Недели через полторы отец позвонил, забеспокоившись, и, услышав его голос, Зарина хотела бросить трубку, но не решилась, и, словно чувствуя неладное, он спросил участливо:

ФÆЛÆ МА ÆРТÆ АХÆМЫ АРД БАХОРДТОЙ. (Йæ ард чи фæсайдта, уыцы таксист, дæснымæ сæ чи аласта, уыцы шофыр, æмæ Габо — уый та афтæ загъта, æз, дам, ног цард кæнын райдайдзынæн.)

Дыууæ къуырийы фæстæ фыды зæрдæ нал фæлæууыд — телефонæй æрбадзырдта. Зæринæ хæтæл æрæппарынмæ хъавыд, фæлæ уыйбæрц хъару йæхимæ не ссардта, æмæ йын фыд цыма йæ уавæр æмбæрста, уыйау райхъуыст йæ тыхст хъæлæс:

«Как ты себя чувствуешь? Здорова?»

«Да, — ответила она, — а что?»

«Не видно тебя, вот и волнуюсь».

«У меня все хорошо».

«Дæхи куыд æнкъарыс? Рынчын нæ дæ, мыййаг?»

«Нæ, — дзуапп радта чызг, — æмæ цы?»

«Никуыцæйуал зындтæ æмæ, зæгъын, кæд рынчын фæдæ».

«Æз дзæбæх дæн, мæ хъуыддæгтæ дæр хорз цæуынц».

«А почему не приходишь?» — в голосе его прорезалась грусть, и Зарина вспомнила вдруг то, что должна была забыть, рисуя и накручивая сальто-мортале, вспомнила, как любила его в детстве, как ждала по вечерам.

«Занятия, — пролепетала она смущенно, а на дворе стояло лето, и, глянув в окно, она поправилась торопливо, — тренировки».

«Одно не должно мешать другому, — проговорил он назидательно, — всему свое время».

«Уæдæ нæм уæд цæуылнæ 'рбацæуыс?» — фыды хъæлæсы фæзынди æрхæндæг, æмæ Зæринæ æрымысыд, сальто-мортале зилгæйæ æмæ ныв кæнгæйæ цы хъуамæ ферох кодтаид, уый. Æрымысыд, гыццылæй йæ фыды куыд бирæ уарзта, изæрыгæтты-иу йе 'рбацыдмæ æрхъæцмæ куыннæуал лæууыд, уый.

«Уроктæ, — сулæфыди æфсæрмы кæнгæйæ, кæрты та йæ тæмæны уыди сæрд, æмæ рудзынгæй æддæмæ акæсгæйæ, чызг уадидæгæн йæ ныхасмæ бафтыдта, — тренировкæтæ».

«Иу хъуыддаг хъуамæ иннæйы ма хъыгдара, — загъта фыд, цыма йæ ахуыр кодта, уыйау. — Алцæмæн дæр ис афон».

«Как-то не получается»...

«Может, ты обиделась? — спросил он, как бы заранее признавая свою вину и каясь заранее. — На меня или на Тамару?»

«Нет, — успокоила его Зарина, — с чего ты взял?»

«Вот и хорошо, — вздохнул он облегченно, — приходи вечером, буду ждать»...

«Мæгъа, мæ къухы не 'фты»...

«Мыййаг, тæргай фæдæ? — бафарста фыд афтæ, цыма йæ аххосыл басаст æмæ фæсмон кæны. — Мæныл дæ зæрдæ фæхудт æви Тамарæйыл?»

«Нæ, — загъта йын Зæринæ, — ахæм хъуыды дæм цæмæн фæзынд?»

«Гъемæ хорз, — сулæфыд æхсызгонæй фыд, — æрбацу нæм аизæр, æнхъæлмæ дæм кæсдзынæн»...

Раз в неделю, по воскресеньям, у отца собирались знакомые, люди солидные и тяжеловесные. Войдя, каждый из них здоровался церемонно, справлялся о здоровье хозяина и домочадцев, а те, встречая, толпились в прихожей — приветливо улыбающаяся Тамара и чинные, благовоспитанные сыновья ее, — и гости нахваливали мальчишек: «Орлы! Ты посмотри, как быстро растут!», и совали им в карманы дензнаки достоинством в пять или десять рублей, и отец говорил, протестуя вроде бы, а вроде бы и нет: «У них все есть, не надо», а гости подмигивали мальчишкам: «Ничего, пусть у них будут свои деньги, не помешают», и мальчишки кивали, соглашаясь: «Не помешают», и услышав звонок, возвещающий о приходе следующего гостя, мчались в прихожую, становились рядышком, как свечечки тоненькие, и ждали следующего подношения, и отец посматривал на них строго: «Скажите дяде (Ирбеку, Каурбеку, Батырбеку) спасибо», и они выкрикивали молодцевато: «Спасибо!» и убегали в свою комнату.

Къуыри иу хатт, хуыцаубæтты, фыды хæдзары æмбырд кодтой æвзæрст адæм. Къæсæрæй-иу куы 'рбахызтысты, уæд-иу фысымы вазыгджын хуызæй фарстой бинонты æнæниздзинадæй, уыдон та-иу рарæгъ сты тыргъы — худæндзаст Тамарæ æмæ йæ хæрзæгъдау фырттæ, — æмæ-иу уазджытæ æппæлыдысты лæппутæй: «Цæргæстæ! Кæс-ма сæм — куыд тагъд рæзынц!» æмæ сын сæ дзыппыты тъыстой æхцатæ — куы фондз сомы, куы та — туман, æмæ-иу фыд загъта фæччыгъæдæн: «Алцыдæр сын фаг ис. Ныууадзут-ма уыцы митæ», уазджытæ та-иу сæ цæст æрныкъуылдтой лæппутæм: «Ницы кæны, уадз æмæ сæм сæхи 'хца уа, ницы сæ бахъыгдардзысты», æмæ-иу лæппутæ сæ сæртæ разыйы тылд бакодтой: «Бахъæудзысты нæ», æмæ-иу дуары дзæнгæрæг куы айхъуыстой, уæд та-иу тыргътæм ног уазджыты размæ атындзыдтой, æрлæууыдысты-иу кæрæдзийы фарсмæ лыстæг сойдзырæгътау, æмæ-иу æнхъæлмæ кастысты иннæ лæвармæ, æмæ-иу сын фыд загъта тызмæгæй: «Ирбегæн (Хъауырбегæн, Батырбегæн) бузныг зæгъут», æмæ-иу лæппутæ дæр фæхъæр ластой: «Бузныг!» — æмæ-иу азгъордтой сæхи уатмæ.

Зарина пыталась протестовать против этого новоявленного обычая, и отец покивал головой, слушая ее, и сказал, сокрушаясь:

«С одной стороны это, конечно, плохо»...

«А с другой?»

«А с другой хорошо...» — ответил он.

Тут бы Зарине возмутиться, но характер ее слагался, как вы помните, из двух составляющих, и первой из них было долготерпение, а период его еще не кончился.

Зæринæ тох кæнынмæ хъавыд уыцы ног æгъдауы ныхмæ, фæлæ фыд йæ сæр батылдта:

«Иуырдыгæй уый, бæгуыдæр, æвзæр у»...

«Иннæрдыгæй та?»

«Иннæрдыгæй та хорз у...» — дзуапп радта фыд.

Ацы ран Зæринæ хъуамæ хъæддых фæлæууыдаид йæ фыды ныхмæ, фæлæ уын куыд загътам, афтæмæй йæ удыхъæды сæйрагдæр дыууæ миниуæгæй фыццаг уыди фæразондзинад, æмæ нырма уымæн йе 'мгъуыд нæма фæци.

Гости проходили в столовую, или в залу, как принято было ее называть, усаживались за стол, каждый на свое, привычное место, повязывали на шею крахмальные салфетки, откушивали обильно и достойно выпивали, произнося традиционные тосты, вели беседы на вольные темы и подшучивали друг над другом, но шутки их повторялись, и повторялись темы — футбол и телевизионные сериалы, — и обо всем они говорили с чувством собственного превосходства и оттого расслабленно и снисходительно, и свысока поругивали порядки в стране, сетуя на излишний либерализм властей и распущенность народа — никто ничего не боится, а их бы поприжать, поприжать бы их, болтунов, голодранцев, умников! — и тут бы Зарине возмутиться, но занимало ее совсем другое — ей чудилось в поведении гостей, в самой манере их общения что-то удивительно знакомое, но она никак не могла вспомнить, что именно, и однажды прыснула, не сдержавшись, догадалась вдруг: да они же в высшее общество играют, неуклюже подражая чему-то виденному то ли в кино, то ли в театре, и все вроде бы есть у них, и не хватает только одного — никто поклоны им не бьет, шапки перед ними не ломает, — и тут бы возмутиться ей в третий раз, но она сочла свое открытие забавным и, смеясь, поделилась им с Тамарой, приглашая и ее понаблюдать и посмеяться, однако та не приняла приглашения, и даже наоборот, нахмурилась и головой покачала:

«Ты ошибаешься, девочка, — проговорила с укором и добавила значительно: — Все они очень уважаемые люди».

Уазджытæ-иу бацыдысты цæлгæнæнмæ, рабадтысты-иу дзаг фынджы уæлхъус — алчидæр йæхи бынаты — æмæ-иу райдыдта минас. Сæ гуыбынты тæригъæды нæ цыдысты уазджытæ, кодтой иухуызон сидтытæ, кодтой фæлхат сæ хъазæн ныхæстæ дæр. Нæ ивтой сæ темæтæ дæр — футбол æмæ дæргъвæтин телевизион кинонывтæ — æмæ алцæй тыххæй дæр дзырдтой сæрыстырæй, уæлæхохæй фаудтой бæстæйы цард, хицауады, адæмы сæхи бар кæй ауагътой, уый тыххæй. Адæмы гыццыл фелхъивын хъæуы, фелхъивын хъæуы дзæгъæлдзыхты, æгæр зондджынты, бæгънæджыты! — æмæ та ам дæр Зæринæ хъуамæ уæндонæй загътаид йæ хъуыды, фæлæ уый æндæвта æндæр хъуыддаг — афтæ йæм каст, цыма цæлгæнæны цытæ уыдта æмæ уазджытæ сæхи куыд дардтой, уыдæттæ йын тынг зонгæ сты. Фæлæ сæ кæцæй зыдта, уый æрымысын йæ бон нæ уыд. Æмæ иуахæмы ныппыррыкк кодта, æвиппайды йæ сæры фегуырд: адон æвзæрст æхсæнады ролы куы хъазынц, æнарæхстæй фæлхат кæнынц киноты, театры цы федтой, уыдæттæ, æмæ фыццаг бакастæй алцæмæй дæр æххæст сты, гъе æрмæст ма цух сты иуæй — йæ сæрæй сын ныллæг ничи кувы, йæ худ сын ничи исы, — æмæ ам Зæринæ хъуамæ æртыккаг хатт быцæуы бацыдаид, фæлæ йæм йæ ног хатдзæг диссаг фæкаст æмæ йæ худгæйæ загъта Тамарæйæн, ды дæр ма сæм лæмбынæг кæс æмæ байхъус, худæгæй сыл дæхи схæсдзынæ, зæгъгæ.

Фæлæ Тамарæйæн йе 'рфгуытæ алхынцъ сты æмæ йæ сæр батылдта:

«Рæдийыс, чызг, — загъта уайдзæфимæ æмæ ма йæ ныхасмæ бафтыдта: — Уыдон иууылдæр кадджын адæймæгтæ сты».

Выпив и закусив, они, как и положено в лучших домах, пересаживались за ломберный столик — черное резное дерево, бронзовые пепельницы, зеленое сукно, — доставали колоду карт, но не в преферанс играли, и даже не в покер — в очко резались, в буру! — и это тоже смешило Зарину. Вместе со столиком антикварным Тамара прихватила в Москве и старинное трюмо, которое вроде бы стояло когда-то в покоях императрицы (то ли Екатерины, то ли Елизаветы), и они (Ирбек, Каурбек, Батырбек) поднимались время от времени, подходили к нему, тщеславие свое тешили, стояли, надувшись, и ухмылялись скабрезно, словно порнографическую карточку разглядывая... Подходил к нему и некий Дудар, или Хозяин, как называли его полушутя-полувсерьез, но в отличие от остальных он не ухмылялся, а взирал на себя с уважением, как бы на равных с той, которая несколько веков тому назад то ли владела, то ли не владела зеркалом этим в раме витиевато-бронзовой. Он был помоложе других, лет на сорок выглядел, не старше, по держался действительно по-хозяйски, сидел обычно во главе стола, и если кто-либо, расшалившись, позволял себе остроту в его адрес, словечко недостаточно почтительное, ронял остерегающе и тоже вроде бы шутя:

«Уволю!», и шалунишка седовласый похохатывал, стушевавшись, и остальные сочувственно похлопывали его по плечу, и пиршество продолжалось в обычном своем порядке.

Сæхи-иу хорз куы федтой, уæд-иу æрбадтысты æндæр стъолы цур — сау зырнæйзылд хъæд, бронзæ æртхутæгдæттæ, кæрдæгхуыз хъуымац — къамтæ-иу æрцагуырдтой, фæлæ преферансæй кæнæ покерæй, мыййаг, нæ хъазыдысты — хъазыдысты очкойæ æмæ бурайæ! — æмæ уый дæр худæг каст Зæринæмæ. Тамарæ уыцы рагон стъолимæ Мæскуыйы самал кодта рагон æртæтигъон айдæн дæр, уый, дам, кæддæр лæууыди ус-паддзахы уаты (йе Екатеринæйы, йе та Елизаветæйы), æмæ-иу æм уазджытæ (Ирбег, Хъауырбег, Батырбег) рæстæгæй-рæстæгмæ бауадысты æмæ-иу сæхи буц кодтой. Слæууыдысты-иу йæ разы, сæхи-иу ныттыппыр ластой, афтæмæй æмæ-иу æнахуыр худт хъазыд сæ цæсгæмттыл, раст-иу цыма къамтæм мадард бæгънæг сылгоймæгтæм кастысты... Айдæнмæ-иу йæхи байста цавæрдæр Дудар дæр, хъазгæмхасæнты йæ хуыдтой Хицау, фæлæ-иу иннæтæй хъауджыдæр уый йæ дæндæгтæ нæ ныззыхъхъыр кодта — йæ цæстæнгас-иу уыд ахæм, цыма ацы айдæнмæ цалдæр æнусы размæ йæ æвæджиауы галуаны чи каст, уыдоны æмсæр у йæхæдæг дæр. Хицау иннæтæй æрыгондæр уыд, цыдаид ыл дыууиссæдз азы бæрц, фæлæ йæ алы фезмæлд дæр кодта вазыгджын хуызæй. Фынджы уæлхъус дæр-иу бадт хистæрæн æмæ-иу йæхи афтæ дардта, цыма бæсты бикъ, комы дæгъæл уый у. Исчи-иу куы фæхъæбатыр æмæ-иу æй ныхасæй куы фелхыскъ кодта, уæд-иу ын тызмæгæй загъта:

«Дæ бынатæй дæ суæгъд кæндзынæн!», æмæ-иу æлхыскъгæнæг хорзау нал фæци, йæ къæлæтджыны-иу нынныгъуылд, æмæ-иу ын йæ фарсмæ бадджытæ тæригъæдгæнгæ йе уæхск æрхостой, æмæ-иу Нафы куывд цыд дарддæр.

Тамара, равно внимательная ко всем и неизменно приветливая, тоже выделяя Дудара, чуть ли не дорожкой ковровой готова была стелиться перед ним, наизнанку вывернуться, каждый каприз исполнить, каждое желание предугадать, и Зарина, заинтригованная непостижимым его величием, как-то спросила ее, не удержавшись:

«Кто он такой?»

Тамарæ уазджытæй алкæимæ дæр уыд æмхуызон зæрдæхæлар æмæ къæрцхъус, фæлæ-иу уæддæр Хицауы хъулон кодта. Цæттæ уыд йæ алы фæндон æххæст кæнынмæ, раст ма Хицауы размæ йæхи гауызæй дæр байтыгътаид. Ахæм ахастæй сцымыдис Зæринæ дæр, æмæ иу ахæмы йæхи нал баурæдта — афарста:

«Чи у уагæры?»

«Дудар? — мгновенно отреагировала Тамара и оживилась, словно только и ждала этого вопроса. — Большой человек, — ответила неопределенно и значительно. — Он нужен отцу по делу, — головой покачала озадаченно, — очень нужен. — Она испытующе глянула на девушку и проговорила с сомнением: — Ты бы могла помочь отцу, если бы захотела, конечно»...

«Я?!» — удивилась Зарина.

«Не подумай ничего такого, — Тамара засмеялась, обняла ее, прижала к себе. — У него жена и дети, он хороший семьянин, но понимаешь, — тут она сделала паузу, — каждому мужчине приятно взглянуть на красивую девушку, — тут она вздохнула, — так уж они устроены, мужчины».

«Дудар? — фæцырд Тамарæ, цыма уыцы фарстмæ рагæй æнхъæлмæ каст, уыйау. — Стыр лæг у. Хъуыры цъарæй йæ агуры алчидæр, стæй дæ фыды дæр æнæмæнг хъæуы. — Чызгмæ къахæгау бакаст æмæ дызæрдыгимæ загъта: — Ды дæ фыдæн бæргæ баххуыс кæнис, куы дæ бафæндид, уæд...»

«Æз?!» — дисы бахаудта Зæринæ.

«Уым ахæмæй ницы ис, ма стыхс, — Тамарæ ныххудт, чызджы æрбахъæбыс кодта. — Ус ын ис; сывæллæттæ, хорз бинонты сæргъы лæууы, фæлæ мæ бамбар, — ам сылгоймаг фæхъус, — кæцы нæлгоймагæн нæу æхцон рæсугъд чызгмæ бакæсын, — Тамарæ арф ныуулæфыд, — ахæм сты нæлгоймæгтæ, хуыцау сæ афтæ сфæлдыста».

Зарина не знала, как устроены мужчины, а вопрос этот так или иначе занимал ее, и если в чем-то, благодаря гимнастике, она опережала в развитии своих ровесниц, то во многом, благодаря тепличному, в известном смысле, произрастанию, была неопытна и наивна до крайности, и потому молчала, раскрасневшись от смущения и любопытства, молчала и ждала, что скажут ей еще, в какую тайну посвятят...

«Почему ты не носишь вещи, которые я привезла тебе? — спросила вдруг Тамара с укоризной и с обидой даже. — Мужчины, между прочим, любят, когда девушка хорошо одета».

Зæринæ ницы зыдта, нæлгоймæгтæ куыд арæзт сты, уымæн, фæлæ йæ уыцы фарст бынтон æнæ агайгæ нæ уыд, кæй зæгъын æй хъæуы. Кæд гимнастикæйы руаджы физикон æгъдауæй йе 'мгар чызджыты фæсте фæуагъта, уæд бирæ хъуыддæгты та хæдзары уавæрмæ гæсгæ уыд æвæлтæрд æмæ бынтон хуымæтæг, æмæ уымæ гæсгæ ныр фырæфсæрмæй сырх-сырхид афæлдæхт æмæ иу сым дæр нал хауд йæ дзыхæй, æрмæст æнхъæлмæ каст, дарддæр ын цы зæгъдзысты, цавæр сусæг ын раргом уыдзæн, уымæ...

«Цы дзаумæттæ дын сластон, уыдон та цæуылнæ дарыс? — бафарста æвиппайды Тамарæ, йæ цæстыты дæр зындис уайдзæф. — Кæд дæ йæ зонын фæнды, уæд нæлгоймæгтæ уарзынц, чызг арæзтæй куы фæцæуы, уый».

Тут в Зарине проявилось то, что дал ей спорт — упорство и воля, — а клятва ее, как вы помните, состояла из двух частей, и первую из них — не ходить к отцу — она преступила, но на подступах ко второй — не носить подаренных вещей — уперлась с удвоенной силой, полагая, видимо, что сдержав полклятвы, можно считать себя честным человеком, и Тамара уловила перемену в настроении девушки и снова засмеялась, снова обняла ее и прижала к себе.

«Ну, извини, извини! — проговорила добродушно. — Откуда же мне знать, что нравится молодежи, что у вас теперь в моде?!»

Ам Зæринæйы уды барджынæй сдзырдта, спорт ын цы радта, уый — тырнындзинад, — йæ ардбахæрд та, уæ зæрдыл куыд лæууы, афтæмæй уыди дыууæ хайæ. Фыццаг — фыды хæдзармæ нал цæуын — нæ сæххæст кодта. Фæлæ дыккагыл — цы дарæс ын балæвар кодтой, уый нæ дарын — йæ тых-йæ бонæй ныззечъелæг, æвæццæгæн, афтæ нымадта, æмæ йæ ардбахæрды æрдæг куынæ фæсайа, уæд ын уый бар дæтдзæн йæхи раст адæймагыл нымайынæн. Тамарæ дæр бамбæрста чызджы зæрдæйы уаг æмæ та ныххудт, ногæй та чызджы æрбахъæбыс кодта:

«Цæй, хатырæй мын уæд! Æз кæцæй хъуамæ зонон, ныры фæсивæдæн модæйы цы ис, уый?!»

Отстояв, как ей показалось, свою позицию, Зарина расслабилась, и это не укрылось от Тамары, и она снова сменила тон, вернулась к теме:

«Да от тебя ничего особенного и не требуется, — улыбнулась, как подружка задушевная, — просто приходи, когда он у нас, вот и все».

«Я и так у вас часто бываю», — неуверенно пролепетала Зарина, не понимая, чего же от нее хотят, и тут же ответ услыхала, разъяснение шутливое:

Зæринæ афтæ банхъæлдта, æмæ фæуæлахиз ацы быцæуы æмæ фæлæмæгъ. Тамарæ уый фæфиппайдта, æмæ та, йæ хъæлæсы уаг аивгæйæ, сæ раздæры ныхасмæ рахызт:

«Дæуæй уыйас ницы агурæм, — бахудти та йæ хуыздæр хæларау, — æрмæст-иу æрбацу, уый ам куы уа, уæд. Æндæр ницы».

«Æмæ уæм æз æнæуи дæр тынг арæх куы вæййын», — гуызавæгæнгæ сдзырдта Зæринæ, уымæн æмæ не 'мбæрста, цы дзы агурынц, уый.

«Посмотрит он на тебя, посмотрит, сердце его смягчится, и отцу будет легче разговаривать с ним, — и словно испугавшись чего-то, Тамара запнулась вдруг и прошептала предупреждающе: — Только отец ни о чем не должен знать. — Она вздохнула: — Такова наша женская доля, — и усмехнулась, двусмысленность себе позволяя: — Мужчины сверху дело делают, а мы снизу — так уж от веку заведено».

«Кæсдзæн дæм, кæсдзæн дæм æмæ йæ зæрдæ фæззыгон кæрдойау æрфæлмæн уыдзæн, æмæ уæд дæ фыдæн дæр йемæ æнцондæр дзурæн у, — æмæ цыма истæмæй фæтарст, уыйау æваст фæлæууыд, стæй та чызджы хъусы сабыргай загъта: — Æрмæст дæ фыд мур дæр мацы хъуамæ зона, — Тамарæ къæхты бынæй ныуулæфыд: — Ахæм у сылгоймаджы хъысмæт, — æмæ худгæйæ загъта, дыууæрдæм бамбарæн кæмæн уыд, уыцы хъуыды: — Нæлгоймæгтæ уæле фæаразынц хъуыддаг, мах та — бынæй, афтæ уыд æнусты дæргъы».

С делопроизводством подобного рода Зарине сталкиваться не приходилось, и потому слова эти она восприняла в их прямом, буквальном значении и снова смутилась, и тут бы ей встать, откланяться вежливо и уйти, но она осталась, жалея отца, который всегда был добр к ней, и не желая девочкой наивной показаться, недотрогой чопорной, и потому еще, что в предложении Тамары не усмотрела ничего опасного для себя и даже нового: она и раньше ходила к ним, и Дудару никто не возбранял любоваться ею, и если сердце его смягчалось при этом, то — и на здоровье! — лишь бы в желе не превратилось, в массу студенистую...

 

Хъуыддæгты ахæм арæзтадимæ Зæринæ никуыма фембæлд æмæ уымæ гæсгæ Тамарæйы ныхасы æмбæхст мидис нæ рахатыдта, æмæ та фефсæрмы, ам хъуамæ сыстадаид æмæ ацыдаид, фæлæ баззад, уымæн æмæ тæригъæд кодта йæ парахатзæрдæ фыдæн. Уымæн æмæ йæ нæ фæндыд бынтон æнæфендæй равдисын йæхи, стæй йæм Тамарæйы фæндон тæссаг дæр ницæмæй фæкаст, уæдæ йын дзы ногæй дæр ницы уыд: уый размæ дæр-иу арæх цыд йæ фыды хæдзармæ, æмæ-иу Дударæн афтæ ничи загъта, Зæринæйыл дæ цæстæнгас ма расæрф-басæрф кæн, зæгъгæ. Æмæ-иу кæд йæ зæрдæ æрфæлмæн, уæд — табуафси! — æрмæст ын дзы цымгæ ма рауайæд, бынтон ма сдон уæд?..

 

ИСТОРИЯ ЖИЗНИ

Продолжение сентиментального варианта

Наступил сентябрь, начались занятия в университете и продолжались тренировки, Зарина училась и готовилась к очередным соревнованиям, и в свободное время по-прежнему захаживала к отцу, а свободна она бывала теперь только по воскресеньям, когда у отца собирались знакомые-приятели, сотрапезники, и непроизвольно, незаметно для себя она нет, нет да и поглядывала на Дудара, но не равнодушно, как раньше, а с любопытством, словно за процессом смягчения его сердца наблюдая, и вскоре он почувствовал это или Тамара ему подсказала, на ухо шепнула — мы-то с вами знаем, как это делается, — и однажды после ужина он не за ломберный столик уселся, а на диван, рядом с Зариной пристроился, и разговор завел о том, о сем, о смысле существования и о том еще, какой должна быть осетинская девушка: покорной, естественно, скромной и домовитой, а о гимнастике и вспоминать не стоит — слыхано ли, чтобы осетинка кувыркалась перед людьми?! — и продемонстрировав некоторый опыт, спортивный, видимо, он взял ее за руку, провел пальцем по ладони и проговорил назидательно:

ЦАРДВÆНДАГ

Æрхæндæг вариант дарддæр

Ралæууыд сентябрь, университеты та ахуыртæ райдыдтой, тренировкæтæ дарддæр цыдысты, Зæринæ ахуыр кодта æмæ уыциу рæстæг йæхи цæттæ кодта ерыстæм. Уæгъд заман-иу бауад йæ фыдмæ, уæгъд та-иу уыди айдагъ хуыцаубон, фыдмæ-иу йæ хæлæрттæ куы 'рбамбырд сты, уæд. Æмæ йæ йæхæдæг дæр нæ хатыдта, афтæмæй арæхдæр кæсын райдыдта Дудары 'рдæм. Иу ныхасæй, Зæринæйыл цымыдис фæтых, раст æй цыма фенын фæндыд, Дудары зæрдæ куыд фæлмæн кæндзæн, уый. Нæлгоймаг уайтагъд цыдæр бамбæрста, йе та йын æй Тамарæ йæ хъусы бадзырдта — мах сымахимæ зонæм, уымæ куыд арæхсы, уый — æмæ иу хатт æхсæвæры фæстæ къамæй хъазæн стъолы уæлхъус не 'рбадт, фæлæ диваныл — Зæринæйы фарсмæ. Йæ ныхас та уыди алцæуыл дæр æмæ ницæуыл, царды мидисыл æмæ, ирон чызг цавæр хъуамæ уа, ууыл: уисæнгæнаг, хуымæтæг æмæ, бæгуыдæр, хæдзардзин, фæлæ гимнастикæ та йæ койы аккаг дæр нæу — ау, уый кæд фендæуыд, æмæ ирон чызг адæмы раз къуыбылеццытæ кæна?! — æмæ, æвæццæгæн, йæ спортивон фæлтæрддзинад равдисыны охыл йе 'нгуылдз æрхаста Зæринæйы армыл æмæ загъта фæдзæхсæгау:

«Руки у девушки должны быть нежными, а у тебя мозоли, как у чернорабочей».

Вспыхнув, Зарина отняла руку и отодвинулась от него, и он усмехнулся довольный:

«Ничего, это скоро пройдет».

«Что пройдет?» — не поняла Зарина, и пока она думала, краснея, он встал и весело так, празднично объявил:

«Чызджы къухтæ фæлмæн хъуамæ уой, дæуæн та сыл саукусæджы къухтау тæппæлттæ ис».

Зæринæйы цæсгом асырх, иуварс абадт, Дудар бахудт:

«Ницы кæны, тагъд афтæ нал уыдзæн».

«Цы нал уыдзæн?» — нæ йæ бамбæрста Зæринæ, æмæ цалынмæ сырхдæр кодта, уæдмæ Дудар сыстад æмæ хъæлдзæгæй расидти:

«В следующее воскресенье едем в горы!»

«В горы! — возликовали друзья-приятели. — Ай, молодец, Дудар! Дай бог тебе здоровья!»

«Только без женщин! — предупредил он. — Ты извини, Тамара, но иногда мужчинам хочется побыть на воле. А чтобы мы совсем уж не разбаловались, — он улыбнулся, — возьмем с собой Зарину. Она девушка строгая, присмотрит за нами. Правда, Зарина?!»

«Иннæ хуыцаубон иууылдæр цæуæм хохмæ».

«Хохмæ! — схор-хор кодтой фырцинæй йæ цæдисæмбæлттæ. — Гъе уый дын лæг! Бирæ нын фæцæр, Дудар!»

«Æрмæст æнæ сылгоймæгтæй! — фæдзæхста уый. — Тамарæ, дæуæй стыр хатыр курын, фæлæ нæлгоймæгты хатгай фæфæнды сæрибар уæвын. О, фæлæ цæмæй бынтон нæ сины сæртыл ма ныххæцæм, — Дудар бахудт, — уый охыл Зæринæйы немæ ахонæм. Уый сарæхсдзæн, фæкæсдзæн нæм. Афтæ нæу, Зæринæ?!»

«В воскресенье у меня тренировка, — ответила она, но руки при этом спрятала за спину, — я не смогу».

«Подумаешь, — засмеялся он, — тренировка! Люди и не такие дела откладывают!»

«Хуыцаубоны мын тренировкæ ис, — дзуапп радта чызг æмæ йæ къухтæ цæмæндæр фæстæмæ акодта, — мæ бон нæ бауыдзæн».

«Ууыл та цы тыхсыс? — ныххудт Дудар, — Тренировкæ йеддæмæ ма исты у! Адæм æхсызгондæр хъуыддæгтæ ныууадзынц!»

Приятели закивали, давая понять, что именно они-то и есть эти люди, а дела подождут, даже самые важные, и, подступив к Зарине, загалдели на разные голоса, уговаривая — без тебя и горы не горы! — а она все отказывалась, но по инерции уже, для проформы, и уловив это, Тамара ввернула:

«Нехорошо, Зарина! Люди ведь просят!», и отец, как бы вступаясь за дочь, ответил: «Она уже согласна», и, не выдержав напора, Зарина сдалась, и хоть до воскресенья оставалась еще целая неделя, Дудар провозгласил:

«Встречаемся в десять часов на гизельском перекрестке».

Йæ цæдисæмбæлттæ сæ сæртæ батылдтой, цыма йæ æмбарын кодтой, ныхас цы адæмыл цæуы, уыдон кæй сты, уыйау. Хъуыддæгтæ уал анхъæлмæ кæсдзысты, æмæ, Зæринæйыл æрхъула уæвгæйæ, ныхасæппарæн кодтой алырдыгæй:

«Æнæ дæу хæхтæ хæхтæ не сты!» Фæлæ Зæринæ нæ саст фæччыгъæдæн, Тамарæ хин кæм нæ уыд — бамбæрста та йæ? «Афтæ хорз нæу, Зæринæ! Цалæй дæм хатынц, уымæ-ма акæс!», æмæ фыд дæр цыма йæ чызджы сæрыл хæцыд, уыйау дзуапп радта: «Ныр разы у», æмæ Зæринæ дæр дыууæ нал загъта. Æмæ ма кæд хуыцаубонмæ æнæхъæн къуыри уыд, уæддæр Дудар фехъусын кодта:

«Фембæлдзыстæм дæс сахатыл Джызæлы фæндагмæ фæзилæны».

Дома Зарина помалкивала о предстоящей поездке, и в молчании ее было что-то стыдное, и она чувствовала это и тяготилась своей тайной, но и открыться не могла, понимая, что совершает по отношению к матери какое-то необъяснимое, но явное предательство, и, терзаемая угрызениями совести, решила отказаться в конце концов, не ехать, однако додумалась до этого лишь в субботу вечером и звонить, разговаривать с отцом при матери ей было неудобно, и, встав поутру, она собралась, как обычно, сложила в сумку спортивную амуницию — ей ведь на тренировку надо было торопиться, — и, выйдя на улицу, направилась было к трамвайной остановке, чтобы ехать в спортзал, но остановилась в сомнении, а тут как раз девчонка проходила соседская, и, словно от лишнего груза отделываясь, Зарина протянула ей свою сумку:

Зæринæ сæхимæ ницы дзырдта йæ фидæны балцы тыххæй, æмæ кæй ницы загъта йæ мадæн, уый йæ стыр æфсармы æфтыдта, йæ сусæг æй тыхсын кодта, фæлæ йæ схъæр кæнын дæр нæ уæндыд, уымæн æмæ æмбæрста, цы аразы, уый йæ мады ныхмæ кæй у. «Нал ацæудзынæн», — скарста йæ мидхъуырдухæны фæстагмæ, фæлæ уый уыди сабаты изæрæй æмæ мады цур телефонæй фыдимæ куыд хъуамæ дзырдтаид, æмæ, райсомæй раджы сыстгæйæ, иннæ хæттытау йæ спортивон дарæс хызыны нывæрдта — тренировкæмæ йæ цæуын хъуыди — æмæ, уынгмæ рахизгæйæ, фыццаг фæраст трамвайы æрлæууæнмæ, цæмæй ацыдаид спортзалмæ, фæлæ уый фæстæ дызæрдыджы бахауд æмæ æрлæууыд. Уалынмæ йæ размæ æрбахæццæ сæ сыхæгты чызг æмæ, раст цыма æнæхъуаджы уаргъæй фервæзти, уыйау Зæринæ йæ хызын бадардта чызгмæ:

«Пусть у вас полежит, — сказала. — Вечером я заберу».

«Я и к вам могу отнести», — предложила девчонка.

«Нет, не надо, — вздрогнула Зарина, — у нас никого нет».

«Уæхимæ уал æй æрæвæр, — загъта, — изæры йæ райсдзынæн».

«Мæнæн æй мæ бон у уæхимæ бадæттын дæр», — сдзырдта чызг.

«Нæ йæ хъæуы, — фестъæлфыд Зæринæ, — нæхимæ ничи ис».

Она села в автобус и благополучно добралась до гизельского перекрестка, а компания уже была в сборе — девять человек на пяти машинах, — и Зарина двинулась к отцовской, но Дудар перехватил ее и повел к своей.

«Они все по двое, а я один, — улыбнулся он, — скучаю, — и, оглянувшись, крикнул: — Герас, ты разрешаешь?»

Зæринæ сбадт автобусы æмæ æрхызт Джызæлмæ фæндагыл фæзилæны, бæлццæтты къорд уæдмæ иууылдæр æрæмбырд сты — фараст адæймаджы фондз машинæйыл; — æмæ Зæринæ фæраст йæ фыды машинæмæ, фæлæ йæ Дудар «фæурæдта».

«Иннæтæ дыгæйттæ сты, æз та иунæгæй, — бахудти, — æмæ æнкъард кæнын, — фæстæмæ разилгæйæ, ныхъхъæр ласта: — Герас, бар мын дæттыс?»

«Разрешаю!» — послышалось благословение, и Дудар распахнул перед Зариной дверцу, и машина тронулась, а за ней вторая, третья и так далее, и, проезжая мимо поста ГАИ, они просигналили в пять клаксонов, и милиционеры, знакомые, видимо, помахали в ответ, желая счастливого пути, и веселый кортеж понесся по асфальтовому шоссе, по равнине, и стрелка спидометра — Зарина посматривала краем глаза — подобралась к сотне и перевалила за нее, и, не снижая скорости, они проскочили через село, переполошив кур и собак, а Дудар все нажимал, и равнина кончилась вскоре, дорога запетляла в горах, и колеса повизгивали на поворотах, а впереди сияли снежные вершины, и ясное небо голубело над ними, а на склонах — зеленое с желтым — стояли леса, а внизу, в глубине пропасти шумела, ударяясь о камни, река, и над камнями горбились, переливаясь и дрожа, коротенькие радуги, и Зарина забыла о недавних переживаниях и о спутнике своем забыла, а он, закручивая виражи, все поглядывал на нее, восторга ждал и восхищения и, не дождавшись, затормозил вдруг, остановил машину, и сразу стало тихо, и рокот воды, бегущей в пропасти, как бы подчеркивал тишину, и Зарина открыла дверцу, вышла на шоссе, глянула на солнце и зажмурилась, и улыбнулась непроизвольно, и, выйдя следом за ней, Дудар изрек по-хозяйски:

«Сентябрь — лучшая пора в Осетии».

«Æз разы дæн!» — райхъуыст, æмæ Дудар Зæринæйæн дуар фегом кодта. Машинæ араст æмæ йæ фæстæ ныххал сты иннæтæ дæр. Паддзахадон автоинспекцийы посты рæзты цæугæйæ машинæтæ се 'ппæт дæр дæргъвæтин уастæй салам радтой, æмæ милиционертæ дæр — æвæццæгæн, зонгæтæ — сæ къухтæ тылдтой хъæлдзæг бæлццæтты фæстæ. Зæринæ цæсты кæронæй каст цыдбарæны фатыгмæ, уый уайтагъд ахызт сæдæйæ. Тахтысты размæ машинæтæ æмæ быдырон раст фæндаджы раивта хохаг къæдзтæ-мæдзтæ фæндаг, цæлхытæ-иу фæзилæнты схъыс-хъыс кодтой, разæй та зындысты хæхты урссæр цъуппытæ, сæ сæрмæ айтынг арвы цъæх-цъæхид тыгъдад, фæхстыл та хуры тынтæм йæхи тавта бурхъулон хъæд, бынæй та, комы арфы зарыд, йæхи дуртыл цавта дон, æмæ дурты сæрмæ æркъæлæт сты гыццыл ризгæ арвæрдынтæ, æмæ Зæринæйæ айрох сты йæ сагъæстæ, айрох дзы ис йе 'мбæлццон дæр, уый та машинæ афтæ цæрдæг кæй скъæрдта, уый тыххæй æнхъæлмæ каст чызджы дисмæ, фæлæ Зæринæ йæ арæхстдзинадæй зæрдæскъæфт куы нæ фæци, уæд æваст фæурæдта машинæ. Æмæ ныр, æрдзон æдзæмы ноджы тынгдæр райхъуыст доны хъæр. Зæринæ байгом кодта дуар, фæндагмæ рахызт, хурмæ скаст æмæ йæ цæстытæ куы атартæ сты, уæд æнæбары бахудт. Дудар дæр рахызт æддæмæ æмæ барджынæй загъта:

«Сентябрь Ирыстоны у æппæты хуыздæр афон».

Вдали на извиве серпантина показался приотставший кортеж, и, дав ему приблизиться, Дудар свернул с асфальта на ухабистую грунтовую дорогу, в боковое ущельице свернул, уютное и милое, словно игрушечное, по со своим лесом, с густыми зарослями орешника и с собственной речушкой, бойко журчащей в стороне, и вскоре над зарослями показалась серая шиферная крыша и показался кирпичный дом, обнесенный высоким забором, и ворота, а у ворот стояли, улыбаясь радушно и льстиво, старик со старухой, оба невысокие и крепенькие, и по улыбкам их приторным Зарина поняла, что они не гостя, хозяина встречают, и спросила, чтобы удостовериться:

«Чей это дом?»

Уæдмæ бынæй æрбазындысты иннæ машинæтæ дæр, куы 'рбаввахс сты, уæд Дудар фæзылд алæмæты гыццыл коммæ, ам бæлæсты цъæх сыфтæры бур ахорæн афтæ нæма фæзынд, стæй дзы цы дон уади, уымæн дæр йæ зард хъæлдзæгдæр йеддæмæ æнкъарддæр нæ уыд. Уалынмæ разæй æрбазынд шиферæй æмбæрзт агуыридур агъуыст, йæ алыварс æрхъула бæрзонд æмбонд, стыр кулдуары цур лæууыдысты зæронд лæг æмæ ус, сæ дыууæ дæр — рæстæмбис асæй чысыл къаддæр æмæ фидæрттæарæзт. Куыд худтысты, уымæй Зæринæ бамбæрста, уазæджы нæ, фæлæ хицауы размæ кæй рацыдысты, уый, фæлæ ма уæддæр бафарста, ома кæд рæдийын, зæгъгæ:

«Кæй хæдзар у?»

«Ихний, — ответил Дудар, кивнув на стариков, и усмехнулся самодовольно: — На них записан».

Выйдя из машины, он небрежно кивнул им, а они отвечали долго и цветисто, а машины подъезжали одна за другой, хлопали дверцы, и, встречая, старики каждого называли по имени и каждому желали здоровья, счастья и благополучия, и славословию не было конца, здравицы чуть ли не песней лились, одой возвышенной звучали, и прибывшие приосанивались и, полные достоинства, вступали во двор, посреди которого стоял сколоченный из дубовых досок громадный стол, а на столе шотландское виски, коньяк французский и французское шампанское в эмалированном тазу с мелко наколотым льдом. В глубине двора двое дюжих парней свежевали барашка, и, увидев Дудара, они наскоро вытерли руки полотенцем, окровавив его при этом, и поспешили навстречу, поздоровались почтительно и доложили о приготовлениях и о продуктах, имеющихся в наличии.

«Уыдоны, — Дудар йæхицæй ныббуц, афтæмæй ацамыдта зæрæдтæм: — Уыдоныл фыст у».

Дудар машинæйæ куы рахызт, уæд сын цъиппсалам радта, уыдонæн та сæ цинтæ ныддæргъвæтин сты. Уазджытæ куыд хæццæ кодтой, афтæ зæрæдтæ се 'ппæтæп дæр номæй-номмæ арфæ кодтой. Æмæ-иу æрбацæуджытыл дæр уыцы бæрзонд ныхæстæй цыма базыртæ базад, уыйау сæхи ноджы тынгдæр фесхъæлгæнгæйæ, бахызтысты кæртмæ, дæргъæй-дæргъмæ стъолы цурмæ. Стъолыл лæууыд цæхæртæкалгæ егъау тас, уым та ихы къæрттытимæ францаг коньяк æмæ шампайнаг. Кæрты рæбын дыууæ лæппуйы кодтой кусарт, Дудары куы ауыдтой, уæд тагъд-тагъд сæ къухтæ асæрфтой хисæрфæнæй æмæ сырх-сырхид фестад. Рауадысты Дудары размæ, салам ын радтой æмæ йын дзурын райдыдтой, цæмæй цæттæ сты, уазджыты цæмæй хынцдзысты, ууыл.

«А шампанское Мисост ни за что не хотел давать», — пожаловался один из них.

«Упирался, как сивый яшка», — подтвердил другой.

«Пока мы не сказали, что это для Дудара».

«Тут он сразу раскололся!»

«Все выложил, до последней бутылки!»

«Марадз-зæгъай æмæ нын Мысост шампайнаг лæвæрдта», — рахъаст кодта лæппутæй иу.

«Йæ къæхтæ ныццавта, нæй, дам, мæм», — бафтыдта дыккаг фыццаджы ныхасмæ.

«Цалынмæ йын, Дудары хъæуы, зæгъгæ, нæ бамбарын кодтам, уæдмæ.

«О, уæд къæссавæлдæхт фæци!»

«Шампайнаг нæ, фæлæ ма нын йæ уд дæр дæттынмæ хъавыд».

Это была еще одна форма лести, и приехавшие (Ирбек, Каурбек, Батырбек) посмеялись над преглуповатым и прижимистым Мисостом и тем самым еще раз возвеличили Дудара, а он шагнул к столу, взял бутылку шампанского и молча стал откупоривать ее, и, следуя его примеру, потянулись к бутылкам и остальные, и один из парией смотался в дом и принес второй таз со льдом и шампанским, и раздался недружный, но громкий залп, пробки взлетели в небо, вино запенилось в хрустале, и, взяв свой фужер, Дудар произнес:

«За стол мы еще не сели, и потому этот тост можно считать только вступительным, но вступление, как вас учили в школе, хоть вы и не помните ничего, — при этом собравшиеся хихикнули, — вступление, говорю, определяет основное содержание, и я поднимаю бокал за ту, которая украсила собой наше общество, за дочь уважаемого Гераса, за тебя, Зарина!»

Уый дæр уыди козбаудзинады хуызтæй иу, æмæ бæлццæттæ (Ирбег, Хъауырбег, Батырбег) сæхи худæгæй схастой сæрхъæн æмæ кæрæф Мысостыл æмæ та уымæй дæр ноджы бæрзонддæр систой Дудары. Уый фынгæй райста шампайнаджы авг æмæ йæ гом кæнын райдыдта æнæ дзургæйæ, бафæзмыдтой йæ иннæтæ дæр æмæ райхъуыст цалдæр гуыппы, къæрмæджытæ стахтысты арвмæ, сæн сфынк ис агуывзæты, æмæ Дудар загъта:

«Бадгæ нæма 'ркодтам, фæлæ уæддæр фæсидæм, райдайæм, райдайæнæй та, скъолайы уæ куыд ахуыр кодтой, афтæмæй, уæвгæ мæлæты ахуыртæ нæ кодтат æмæ дзы уæ зæрдыл дæр цастæ бадардтаиккат, — иууылдæр ныххудтысты, — цыбыр дзырдæй, райдайæнæй аразгæ у алцыдæр, æмæ æз нуазын Герасы чызг Зæринæйы цæрæнбоны тыххæй, уымæй сфидыдта нæ абоны балц!»

«Да услышит всевышний эти золотые слова! — рявкнули собравшиеся. — Оммен!»

Дудар выпил, и следом за ним, но уже в порядке старшинства, заговорили остальные, и каждый перечислял ее достоинства, действительные и мнимые, и каждый хвалил Гераса за то, что он воспитал такую славную дочь, и тот кивал в ответ: «Спасибо! Спасибо!», и наконец сам обратился к дочери и пожелал ей счастья в жизни и успехов в учебе, а Зарина стояла с фужером в руке и не знала, что делать, и, когда отец выпил, она поблагодарила Дудара и других за добрые пожелания и, смутившись, поставила фужер на стол, но все зашумели, загалдели протестующе:

«Оммен! Сызгъæрин дзырдтæ хауы дæ дзыхæй, Дудар! — райхъуысти алырдыгæй, — Хуыцаумæ фехъуысæнт».

Дудар анызта, æмæ уæд иннæтæ дæр — куыдхистæрæй — райдыдтой арфæ кæнын Герасæн, ахæм сæрæн чызджы кæй схъомыл кодта, уый тыххæй. Феппæлыдысты Зæринæйæ, арвмæ йæ систой, Герас дæр сын «бузныг, бузныг!» дзырдта, æмæ æппыпфæстаг йæхæдæг дæр банызта Зæринæйы æнæниздзинады æмæ æнтыстдзинæдты тыххæй. Зæринæ лæууыд, агуывзæ йæ къухы, афтæмæй æмæ нæ зыдта, цы кæна, уый, фæстагмæ арфæ ракодта Герас æмæ йе 'мбæлттæн æмæ йæ нуазæн стъолыл æрæвæрдта. Фæлæ иууылдæр схор-хор кодтой:

«Как можно?!»

«За такие слова и не выпить?!»

«Да я вообще не пью, — окончательно смутилась Зарина, — никогда».

«Разве это питье? — улыбнулся Дудар. — Водичка газированная».

Собравшиеся грянули застольную, и теперь уже деваться было некуда, и шампанское оказалось довольно приятным на вкус, правда, немного шибало в нос, и когда она выпила, песня прервалась, и все закричали восторженно и зааплодировали.

«Афтæ кæд федтай?!»

«Ахæм арфæты фæстæ куыннæ хъуамæ бануазай?!»

«Омæ æз æппындæр нæ нуазын, — стыхсти Зæринæ, — никуыма банызтон».

«Æмæ ай дæр нозтыл нымайыс? — фæцырд та Дудар, — уый хуымæтæджы суар у».

«Айс æй, аназ æй, ахуыпп æй кæн!» — ныззарыдысты лæгтæ, Зæринæйæн гæнæн нал уыд æмæ агуывзæ сдардта йæ былтыл, шампайнаг уыд хæрзад, æрмæст фындз хъыдзы кодта йæ тæфæй. Зæринæ афтид агуывзæ фынгыл куы 'рæвæрдта, уæд зарæг банцад æмæ иууылдæр нымдзæгъд кодтой.

Дудар подошел к парням, разделывающим барашка, к старику, разводящему костер, чтобы нажечь углей для шашлыка, сходил на кухню, где старуха готовилась печь пироги, и, вернувшись к столу, объявил:

«Через час все будет готово, а пока отдыхайте, делайте все, что вам хочется, хоть на головах ходите! А лично я пойду ловить форель, неплохая закуска из нее получается, между прочим»...

Дудар бацыд кусартгæнджытæм, зæронд лæгмæ — уый силлæг арты цур, кодта физонæг; Дудар бахызт цæлгæнæнмæ дæр — уым зæронд ус архайдта арынджы уæлхъус — фæстæмæ куы рацыд, уæд фехъусын кодта:

«Æрбаддзыстæм сахаты фæстæ, ныр та уал улæфут, цы уæ фæнды, уый кæнут, уæ сæрыл хъен дæр слæуут. Æз та цæуын балер кæсаг ахсынмæ, нозтимæ, дам, балер тынг хорз цæуы, стæй...»

«Но ее ведь запрещено ловить!» — удивилась Зарина.

«То, что нельзя всем, можно некоторым, — усмехнулся Дудар, — для того и существуют запреты... Если хочешь сама убедиться в этом, пойдем со мной, — предложил он и, моралист великий, пригласил и отца ее заодно: — Пойдем, Герас, посидим на берегу!»

Услышав это, один из парней смотался в дом и принес красивые складные удочки, то ли японские, то ли швейцарские, другой смотался в сарай и принес красивую жестяную коробку с наживкой, а Дудар между тем начал откупоривать новую бутылку, и снова раздался залп, и пробки взлетели в небо, и, подняв бокал, он сказал:

 «Æмæ балер ахсын куынæ уадзынц!» — нал фæлæууыд Зæринæ.

«Кæй уадзынц, кæй та — нæ, — бахудт Дудар, — закъæттæ се 'ппæт дæр афтæ арæзт сты... Кæд дæ фæнды, уæд цом мемæ æмæ йæ дæхæдæг дæр бамбардзынæ. Цом, Герас, абадæм доныбыл».

Уыцы ныхæстæ айхъусгæйæ, лæппутæй иу хæдзарæй рахаста рæсугъд, æмбырдгæнгæ æнгуыртæ, Дудар та уæдмæ байгом кодта ног шампайнаг, ногæй та райхъуыст гæрах, къæрмæджытæ та стахтысты арвмæ.

«За тех, кому можно! За удачу! Пусть она всегда сопутствует нам!»

«Оммен!» — рявкнули остальные и выпили вслед за ним, и снова запели, когда очередь дошла до Зарины, и во второй раз шампанское показалось ей приятнее на вкус, чем в первый, и не так шибало в нос, и крики одобрения и овации она восприняла как должное.

«Кæй уадзынц, алцыдæр йæ бон кæмæн у, уыдоны тыххæй! — Расидт Дудар, — Хуыцау нын æххуысгæнæг уæд!»

«Оммен!» — æмхъæлæсæй загътой лæгтæ æмæ та нуазынмæ фесты. Зарæг та азæлыд комы, Зæринæмæ дыккаг хатт шампайнаг фæкаст ноджы хæрзаддæр. Зарæг, сæртæг хъæртæ, къухæмдзæгъд Зæринæ ныр банымадта æмбæлгæ хъуыддагыл.

Поскольку Зарина никогда не пила спиртного, вино незамедлительно ударило ей в голову, и, шагая с отцом и Дударом к реке, она пребывала в том состоянии беспричинной восторженности, которая свойственна девушкам в определенном возрасте и состоянии, и, удивляясь себе, чуть ли не пританцовывала на ходу в ритме какой-то внутренней музыки, в ритме взволнованного биения сердца, и каждый шаг доставлял ей радость, и сдержанная по натуре, она сопротивлялась непривычному чувству, старалась идти своей обычной, грациозной, но строгой походкой гимнастки, и, глядя со стороны, никто бы не догадался о том, что творилось в ее душе, однако что-то прорывалось все же, передаваясь спутникам, и, ступая легче и веселей обычного, они болтали и смеялись, словно помолодев, и Зарине тоже хотелось смеяться, но она молчала, чинная и скромная, как и подобает осетинской девушке.

Чызгæн сæн йæ сæры смидæг æмæ йæ зæрдæ цины цады кафыд. Дудар æмæ Герасы фарсмæ цæугæйæ, — нæ, цæугæ нæ кодта, фæлæ кафгæ, — кафыд йæ мидмузыкæйы зæлтæм. Ахæм кары чызджытæ ахæм уавæры бахаугæйæ куыд зæрдæскъæфт вæййынц, афтæ Зæринæйæн дæр йæ алы къахдзæф лæвæрдта æгæрон цин. Фæлæ йе 'рдзон хиуылхæст лæууыд уыцы æнахуыр æнкъарæны ныхмæ, æмæ Зæринæ архайдта хуымæтæг цыд кæныныл. Фæрсырдыгæй кæсгæйæ ничи рахатыдтаид йæ зæрдæйы уаг, фæлæ чызг йе 'мыдзаг цы æхцондзинадæй уыд, уый куыддæр æгъдауæй хæццæ кодта нæлгоймæгтæм дæр, æмæ уыдон дæр ныр цыма æрыгондæр фесты, уыйау уыдысты уæнгрог æмæ хъæлдзæг. Кæрон нал уыд сæ хъазæн ныхас æмæ кæл-кæлæн, Зæринæйы дæр фæндыд худын, фæлæ йæхиуыл хæцыд — ирон чызгæн афтæ æмбæлы.

Вышли к реке, и, остановившись у небольшой и неглубокой заводи, Дудар открыл коробку, а наживка была уложена в целлофановые пакетики — Все чистенько и аккуратно, — достал один из них и протянул Герасу:

«Ты будешь здесь, а мы спустимся ниже по течению».

Бахæццæ сты донмæ, иу гыццыл хуыдымы цур Дудар æрлæууыд æмæ, Герасмæ æнгуыр дæтгæйæ, загъта:

«Ды ам ахс, мах та дæлдæр ацæудзыстæм».

Отец остался и, оставив его позади, Дудар прибавил шагу, торопясь, видимо, поскорее начать лов, и они шли рядом по узкой, нехоженой тропе между отвесом скалы и бегущей водой, и настроение Зарины менялось понемногу, переходя от восторженности к безотчетной тревоге, к предчувствию чего-то недоброго, и посреди перехода этого она вдруг споткнулась, и Дудар придержал ее, схватив за плечо и прижав к себе, и не отпустил, когда она обрела равновесие, а продолжал придерживать все крепче, и она рванулась было, пытаясь высвободиться, но тщетно, и ей стало жарко от стыда и недоумения, и словно догадавшись об этом, Дудар расстегнул пуговичку на блузочке ее поплиновой и вторую расстегнул, и за третью принялся, а кричать ей не позволяло воспитание, гордость не позволяла, и она оглянулась, надеясь на отца, и увидела его — метров семьдесят было между ними, не больше, — и взгляды их встретились, и отец засуетился, нагнулся, будто шнурок завязывая, и, не разгибаясь, уковылял за куст, испарился, исчез, и Зарине вспомнился проникновенный шепоток Тамары: «Он нужен отцу по делу, очень нужен», и хмель разом выветрился из ее головы, и она снова рванулась, но опять безрезультатно, а Дудар уже и руку ей под лифчик сунул и шарил там по-хозяйски, к подножью скалы ее подталкивал и цену назначал попутно, на травку шелковистую свалить норовил.

Фыд райдыдта ахсын, Дудар æмæ Зæринæ дæлæмæ фæраст сты. Дудар йæ цыд фæтагъддæр кодта, æмæ кæд сæ размæ стырæй-стырдæр дуртæ æмбæлдысты, уæддæр нæлгоймаг архайдта ноджы рæвдздæр цæуыныл, æмæ Зæринæйы риуы дзир-дзур кæнын райдыдта сагъæс, æнхъæлмæ касти цыдæр бæллæхмæ. Уалынмæ чызг йæ къах бакъуырдта дурыл, фæлæ йæ Дудар рацахста æмæ йæ йæхимæ 'рбалхъывта. Чызг дзæбæх куы 'рлæууыд зæххыл, уæд дæр æй не суагъта, ноджы тынгдæр ма йæ цы 'рбалхъывта йæхимæ, æндæр. Зæринæ ацархайдта йæхи суæгъд кæныныл, фæлæ дзæгъæлы. Фырæфсæрмæй ссыгъди, Дудар ын цыма йæ уавæр фембæрста, уыйау фæци чызджы хæдоны æгънæджытæ уадзынмæ. Суагъта фыццаг æгънæг, дыккаг, бавнæлдта æртыккагмæ, Зæринæйæн та йæ хæрзæгъдаудзинад бар нæ лæвæрдта ныхъхъæр кæнынæн, æмæ фæстæмæ ракаст, фыды 'рдæм, ома мын уый баххуыс кæндзæн. Æмæ йæ уыдта — се 'хсæн æвдай метрæй фылдæр нæ уыд — сæ цæстæнгастæ баиу сты, æмæ фыд силлæг, æргуыбыр кодта, растæндæр йæ дзабыры бæттæн цыма баста, уыйау, æмæ афтæмæй, хъуызæгау къудзиты фæаууон, æрбайсæфт, æмæ Зæринæйы хъусты азæлыд Тамарæйы лæгъстæхуыз хъæлæс: «Дæ фыды æхсызгон хъæуы, тынг æхсызгон», æмæ чызг æвиппайды æрæрвонг. Йæ тых-йæ бонæй ахæцыд Дударыл, фæлæ та дзæгъæлы. Дудар йæ иу къух бакодта риуагъуды бынмæ æмæ уæндонæй узæлыд чызджы æнæвнæлд буарыл, йæ иннæ къухæй та йæ схуыста айнæджы рæбынмæ, дзырдта йын æхцайы тыххæй, фæлвæрдта йæ зæлдаг кæрдæгыл афæлдахын.

«Вся в золоте будешь», — бормотал прерывисто и не знал при этом, что она уже не та, с которой он о нравах осетинских разглагольствовал, и не та, которая пила с ним шампанское, впервые в жизни пила, и даже не та, которую он только что прижал к себе, придерживая: период долготерпения ее кончился и назревал взрыв, и ему бы отпустить ее и бежать куда глаза глядят, а он все наваливался, бормоча об изумрудах, сапфирах, бриллиантах, и Зарина, используя его же собственный вес и напор, а также науку, преподанную ей самбистами-однокурсниками, произвела бросок через бедро, прием хрестоматийный, и, пытаясь удержаться на ногах, Дудар ухватился за лифчик ее узенький — хрустнула застежка, треснули бретельки, — и с лифчиком в руке он оторвался от земли, вознесся и рухнул, ударившись лбом о скалу.

ТАКАЯ ДЕВУШКА.

«Сызгъæринæй нал зындзынæ», — хæкъуырцц дзырд кодта Дудар, фæлæ нæ зыдта, Зæринæ ирон æгъдæуттыл кæмæн дзырдта, уыцы чызг кæй нал у, кæй нал у, шампайнаг кæимæ нызта, уый дæр, кæй нал у, чысыл раздæр кæй ныхъхъæбыс кодта, уый дæр: Зæринæйы быхсондзинады æмгъуыд фæци æмæ æрбаввахс срæмыгъд. Нæ, не суагъта Дудар чызджы, нæ фæтары ис — афтæ йын бæргæ хуыздæр уыдаид — уый нæ, фæлæ ма ноджы тынгдæр ауагъта йæ уæз чызгыл æмæ йын лæварæн нымадта алыхуызон зынаргъ дуртæ. Зæринæ та спайда кодта нæлгоймаджы уæзæй, стæй йын йе 'мкурсон самбойæ хæцджытæ цы наукæ бацамыдтой, уымæй æмæ йæ йæ сæрты нынтъыхта, Дудар ма бæргæ фæхæцыд чызджы нарæг риуагъудыл, фæлæ хъуымацы хæррæтт ссыд, æмæ риуагъуд йæ къухы, афтæмæй иуцасдæр уæлдæфы атахт æмæ йæ сæрæй айнæг ныггуымс кодта, стæй ныддæргъ ис зæххыл.

АХÆМ ЧЫЗГ.

Даже не взглянув на него, лежащего ничком, она бросилась бежать, но не к отцу и не к приятелям его, не к старикам льстивоязыким и не к парням услужливым, а прочь от них, вниз по течению реки, по берегу, и тропинка вскоре кончилась, скалы вплотную подступили к воде, и вода ушла вниз и клокотала в пропасти, и, прыгая с камня на камень, пробираясь над обрывами, Зарина думала о том, ради чего отец пожертвовал ею и собственной честью пожертвовал, о всем сообществе их думала, и ей мерещились самодовольные рожи в бронзовом обрамлении царского зеркала, и она поняла вдруг, хоть могла бы догадаться и раньше, будь поопытнее чуть и не так наивна, что никакие не друзья они и не приятели, и не собутыльники даже (Ирбек, Каурбек, Батырбек), что они — консорциум подпольный, дельцы, махинаторы: один торгует, другой то ли производством кепок заведует, то ли шлепанцы войлочные шьет, третий то ли коптит, то ли маринует, и так далее, и тому подобное, и связывает всех воедино, сбытом руководя и распределяя доходы, самый ловкий из них и самый умный, Дудар, и она, Зарина, была предложена ему как взятка за будущее расположение, если; конечно, отец не смотрел дальше и не собирался с ее помощью прибрать к рукам и самого Дудара и весь консорциум в целом.

Зæринæ йæм кæсгæ дæр нал фæкодта, цæф сæгуытау астъæлфыд уырдыгæй, фæлæ не згъордта йæ фыдмæ, не згъордта, сойæвдылд ныхæстæ чи кодта, уыцы зæрæдтæм дæр, не згъордта кусартгæнæг лæппутæм дæр — нæ, уый лыгъд иннæрдæм, лыгъди донбылты дæлæмæ. Иу дурæй иннæмæ гæпп кæнгæйæ, сæрсæфæны был сабыргай цæугæйæ, Зæринæ йæхимæ лæвæрдта фарст: «Цæй охыл мæ æрхаста нывондæн мæ фыд?» Хъуыды кодта Дудар æмæ йæ цæдисæмбæлттыл æмæ йæ цæстытыл уадысты, паддзахы айдæн сæ куыд æвдыста, афтæмæй — зынæрвæссонæй, былысчъилæй. Æмæ ныр æвиппайды бамбæрста, — гыццыл фæлтæрдджындæр куы уыдаид, уæд æй раздæр дæр бамбæрстаид, — уыдон æмбæлттæ кæй не сты, кæй не сты цуроны хæлæрттæ дæр (Ирбег, Хъауырбег, Батырбег), фæлæ сусæг къорд, ома цæстфæлдахджыты, тонагæнджыты бал: иу базар кæны, иннæ та худтæ, йе дзабыртæ хуыйы, æртыккаг та йе цæхджынтæ кæны, йе та кæсаг хус кæны, æмæ афтæ дарддæр — стыр къуыбылой, æмæ уыцы къуыбылой та ис Дудары къухы. Уый у сæ зондджындæр æмæ сæрæндæр, уый сын у разамонæг, уый дих кæны æфтиæгтæ, æмæ йын Зæринæйы дæр лæвæрдтой гæртамы хуызы, цæмæй сæм уый фæстæ рæдаудæр уа, фæлæ, чи зоны, Герас каст ноджы дарддæр æмæ йæ Зæринæйы фæрцы йæ къухтæм æрбайсын фæндыд Дударæн йæхи дæр, стæй æнæхъæн къорды дæр.

Через час-два она вышла на дорогу и долго не решалась сесть в автобус, но деться было некуда, и она села в конце концов, и остроглазые деревенские женщины удивленно и неодобрительно поглядывали на нее, хоть блузка теперь была застегнута наглухо, под самое горло, и, краснея, Зарина отвернулась к окошку, а ей предстоял еще немалый путь в городе, и она ехала в трамвае, стоя на задней площадке лицом к стеклу, и шла от остановки, вся сжавшись и прикрываясь руками, как голая, и ей казалось, что все смотрят на нее, и, добравшись, наконец, до дому, она заперлась в ванной, разделась перед зеркалом и теперь уже сама смотрела на себя, с болью и презрением смотрела и, насмотревшись, открыла душ и омылась водой и слезами.

Сахат-дыууæ сахаты фæстæ Зæринæ æрхызт фæндагмæ, фæлæ автобусы бадын нæ уæндыд. Уæддæр æппынфæстаг сбадт æмæ йæ, æппындæр кæмæй ницы ирвæзы, уыцы хъæуккаг сылгоймæгтæ хуынчъытæ кодтой сæ цæстытæй. Æмæ Зæринæйæн кæд йæ хæдоны æгънæджытæ иууылдæр æвæрд уыдысты, уæддæр фæсырх æмæ рудзынджы 'рдæм азылд. Горæты трамваймæ куы схызт, уæд дæр йæ цæстæнгас æддæмæ ныццавта, æрлæууæнæй сæхимæ дæр цыд аууæтты, йæ къухтæй йæхи æмбæрзта, цыма бæгънæг уыд, уыйау. Афтæ йæм каст, цыма иууылдæр уымæ ныджджих сты. Хæдзары Зæринæ бацыд абанамæ, раласта йæ дарæс айдæны раз æмæ æнæуынон цæстытæй каст йæхимæ. Уый фæстæ кърант æрзылдта æмæ йæхи фехсадта дон æмæ цæссыгтæй.

Поздно вечером, не удовлетворившись, видимо, шишкой на лбу, ей позвонил Дудар.

«Пошел вон! — прошептала она яростно, но так, чтобы не слышала мать. — Пошел вон, кретин!»

Утром она собрала и упаковала вещи, подаренные ей Тамарой, и отнесла их на почту, отправила отцу. Через два дня, получив посылку, он позвонил.

«Что случилось, Зарина? — спросил озадаченно, словно не зная ни о чем, не ведая. — Что с тобой?»

«Ничего, — ответила она резко. — Больше не звони мне. Никогда».

Фæсахсæвæр æм æрæджиау телефонæй æрбадзырдта Дудар, æвæццæгæн æм йæ ныхы къобола фаг нæ фæкаст.

«Фесæф! — загъта йын карзæй, фæлæ мынæг хъæлæсæй Зæринæ — тарсти, мад æй куы фехъуса, уымæй, — фесæф, æрра!»

Райсомæй æрæмбырд кодта, Тамарæ йын цы дзаумæттæ балæвар кодта, уыдон æмæ сæ ахаста бастдзинады хайадмæ, арвыста сæ фыдмæ. Дыууæ боны фæстæ йæм Герас телефоны æрбадзырдта:

«Цы 'рцыди, Зæринæ? — цыма æппындæр ницы зыдта, афтæ бафарста фыд. — Цы кæныс?»

«Ницы, — цæхгæр дзуапп радта чызг. — Макуыуал мæм æрбадзур. Макуыуал!»

«Почему? — встревожился он. — Почему?!»

«Потому, что вы не люди! Потому, что вы не люди!»

«Ты что?! — взвился он. — Это мать тебя научила?!»

«Это на твоем лице написано! — крикнула она. — Знать тебя не хочу!»

 

«Цæуылнæ? Цæуылнæ?!»

«Уымæн æмæ сымах адæм не стут! Уымæн æмæ сымах адæм не стут!»

«Цытæ лæхурыс уый?! — рамæсты фыд. — Дæ мад дæ сахуыр кодта афтæ?!»

«Дæуæн дæ цæсгомыл фыст ис уый! — ныхъхъæр ласта чызг. — Абонæй фæстæмæ дæ æз нæ зонын!»

 

ИСТОРИЯ ЖИЗНИ

Кульминация сентиментального варианта

Ей бы забыть о случившемся и жить, как прежде, спокойно и размеренно, в привычном, естественном ритме, но ни забыть, ни простить унижения она не могла и, полная праведного гнева и живучей наивности, вступила в борьбу, и поскольку в представлениях подобного рода стороны, как правило, меряются силами, а не слабостью, и противник уже продемонстрировал кое-что из своего арсенала, она пустила в ход то единственное, в чем была сильна, гимнастику, превратив ее тем самым из вида спорта в орудие мщения. Не удовлетворяясь полудомашней республиканской известностью, Зарина резко увеличила объем тренировок, надеясь подняться выше, на всесоюзный, европейский, мировой уровень, чтобы они (Ирбек, Каурбек, Батырбек, а также Герас и Дудар), сидя у телевизора (в заключении, желательно), смотрели на нее как на божество, явившееся им через спутник связи, смотрели, затылки жирные почесывали, ошеломленные ее блистательным взлетом и смутной догадкой о том, что есть и другой, светлый и праздничный мир, в который не войдешь по билету, купленному на уворованные дензнаки, догадкой о никчемности подпольного своего, сумеречного существования. Такой представлялась ей победа, и она не жалела сил для ее сдержания, совершенствуясь в спортивном мастерстве и отложив на потом все остальное, саму жизнь отложив на будущее — только гимнастика осталась, бесконечные повторения элементов и комбинаций, до сорок восьмого и сорок девятого пота, до изнеможения, каждый день и по два, по три раза на день! — а они (Ирбек, Каурбек, Батырбек) совсем не торопились на скамью подсудимых, и дебит у них сходился с кредитом, а сальдо с бульдо, и Зарина встречала их иногда на улице, цветущих и самодовольных, и они здоровались и пытались заговаривать, но она отворачивалась гордо, спеша к сияющей цели своей, к пьедесталу почета и славы.

ЦАРДВÆНДАГ

Æрхæндæг варианты кæрон

Зæринæ, цы 'рцыди, уый куы ферох кодтаид, уæд та райдыдтаид, кæуыл сахуыр, уыцы иугæндзон цард. Фæлæ йæ бон нæ уыд ныббарын æмæ ферох кæнын — къæхтæсæрфæн дзы саразынмæ хъавыдысты! Æмæ йæ йæ растаудæн маст æмæ хуымæтæгдзинад æрлæууын кодтой тохы фæндагыл. Тохы та быцæугæнджытæ сæ хъарутæ фæфæлварынц — йæ ныхмæлæууæг уыдонæй цыдæртæ ныронг равдыста — æмæ Зæринæ дæр равзæрста йе стырдæр хотых — гимнастикæ. О, уый фæрцы райсдзæн йæ маст. Нæ, ныр ын хæдзарон кад æгъгъæд нал у, йæ ном хъуамæ азæла æнæхъæн Цæдисы, Европæйы æмæ дунейы дæр, цæмæй йæм уыдон (Ирбег, Хъауырбег, Батырбег, стæй Герас æмæ Дудар), телевизоры цур бадгæйæ, кæсой Хуыцаумæ кæсæгау. Кæсой йын хæлиудзыхæй йæ диссаджы стахтмæ æмæ адæргæй ныхой сæ нард синтæ, бамбарой æппынфæстаг, кæй ис æндæр, рухсы æмæ бæрæгбоны дуне, уырдæм давд æхцатæй нæй билет балхæнæн, бамбарой, сæ цард ницæйаг кæй у, уый. Гъе, ахæм уæлахиз уыдта разæй Зæринæ, æмæ йæ тыхтыл нæ ауæрста, афтæмæй йæ æввахс кодта. Алцыдæр авæрдта иуварс, баззад ма айдагъ гимнастикæ — мингай фæлтæрæнтæ, уыцы иу фæзылд-иу фæлхат кодта сæдæгай хæттытæ, цалынмæ ма-иу йæ буарæй хид хъардта, цалынмæ ма-иу фезмæлын йæ бон уыд, уæдмæ, æмæ афтæ суткæ дыууæ-æртæ хатты! — уыдон та (Ирбег, Хъауырбег, Батырбег) нæ тагъд кодтой тæрхондонмæ, аххосджынты бынатмæ, раздæрау сæ хъул сах бадт, тона кодтой, фæлæ гæххæттытæ аразынмæ дæр рæвдз уыдысты; амбæлд-иу сыл Зæринæ уынджы стæм хатт, — цæхæртæ калдтой, сæ сæртæ бæрзæндты хастой, салам-иу радтой Зæринæйæн, фæндыд-иу сæ йемæ аныхас кæнын, фæлæ-иу сæм чызг кæсгæ дæр нал фæкодта, атындзыдта-иу йæ нысанмæ, кады æмæ намысы уæлдæр къæпхæнмæ.

Так прошел год и второй отлетел, словно лист, ветром сорванный, но время для нее измерялось не количеством оборотов Земли вокруг собственной оси и не периодом обращения планеты вокруг Солнца, а состояло из промежутков между соревнованиями, из множества тренировок, сливающихся в одну, потом вторую и так далее, и, таким образом, если пользоваться отроческой терминологией Таймураза, представляло собой линию, но не вертикальную, а горизонтальную, и не сплошную, а прерывистую, и возникновение каждого из отрезков было связано с надеждой, возрастающей по мере приближения его к концу, и вначале рост этот происходил естественно, но становился постепенно все более вялым, и к исходу второго года (вернемся все же к привычному календарю) для поддержания надежды хотя бы в зачаточном состоянии требовались уже значительные волевые усилия.

Афтæ агæпп ласта аз, йæ фæстæ хус сыфау атахт дыккаг дæр, фæлæ Зæринæ рæстæг афæдзтæй нæ барста, фæлæ ерыстæ æмæ спортивон ахуыртæй.

 

 

 

Зарина побеждала на второстепенных и полуторастепенных соревнованиях, и давалось это ей легко, и, казалось, стоит сделать шаг еще, полшага и останется только дверь открыть и войти в тот светлый и праздничный мир, о котором она мечтала, но заданность цели тяжким грузом давила на нее, порождая робость, в общем-то несвойственную ей и непривычную, и каждый раз, пытаясь сделать эти заветные полшага, она спотыкалась, неловкая вдруг, неуклюжая, и все приходилось начинать сначала, продолжая прерывистую прямую, а страх отпечатывался в памяти и, затаившись, ждал своего часа.

Æнцонæй æмбылдта республикон ерысты, фæлæ йын сæйраг къахдзæф акæнын æмæ рухс бæрæгбоны дунемæ дуар бакæнын не 'нтыст. Уыцы фæстаг къахдзæф кæнгæйæ-иу йæ къах бакъуырдта, æмæ та-иу уæд райдыдта ногæй. Йæ къах бакъуыргæйæ, цы тас бавзæрста, уый-иу бамбæхст йæ уды æмæ-иу æнхъæлмæ каст йæ сахатмæ.

Но так или иначе, а мастерство ее крепло и совершенствовалось, и, возможно, она преодолела бы себя в конце концов и одержала главную победу, однако время совершало свою работу не только по горизонтали, но и по вертикали тоже, и если Зарина двигалась к цели хоть и со срывами, но равномерно, то сама гимнастика совершила вдруг невообразимый, немыслимый скачок, и появившиеся невесть откуда, маленькие, как лягушата, тринадцати — четырнадцатилетние девчонки стали вытворять такое, о чем вчера еще и думать никто бы не решился, и Зарине пришлось перестраиваться на ходу, подлаживаясь к новым веяниям, а давалось это нелегко, и надежды оставалось все меньше, и однажды, когда она возвращалась домой после очередной неудачи, и за окнами вагона мелькали серые кустики, серые деревья и серые столбы, и колеса постукивали монотонно, навевая невеселые мысли, тренер сказал ей, улыбнувшись:

Бæгуыдæр, йæ арæхстдзииад рæзыд æмæ, чи зоны, йæ къухы бафтыдаид йæ сæйраг уæлахиз, фæлæ рæстæг дæр иу бынаты нæ лæууыд. Æмæ кæд Зæринæ сабыргай цыд йæ нысанмæ, уæд гимнастикæ та æваст егъау санчъех акодта размæ, æмæ зæххæй уæлæмæ дæр чи нæма зынд, уыцы æртындæсаздзыд чызджытæ æвдисын райдыдтой, гимнасттæн знон сæ фæсонæрхæджы дæр чи нæма уыд, ахæм царциатæ. Æмæ Зæринæ дæр цæугæ-цæуын ивта йæ программæ, уый та уыд тынг зын æмæ йæ æууæнк сындæггай тайын райдыдта. Иуахæмы та ерысты куы ферхæцыд æмæ изæрæй сæхимæ фæндагыл йæхимæ куы ныхъхъуыста, — æгъуыз бæлæстæ æмæ телыхъæдтæ фæстæмæ згъордтой, трамвайы цæлхытæ иугæндзон уынæр кодтой æмæ йæ уыдон дæр æфтыдтой æрхæндæг хъуыдытыл, — уæд ын тренер худгæйæ загъта:

«Ты слишком женственна для женской гимнастики».

С одной стороны это смахивало на комплимент, с другой — на приговор, и можно было смешать оба смысла в коктейль юмористический и посмеяться над собой, тем самым душу облегчив, но Зарина восприняла фразу в лоб, как оскорбление, и чуть ли не разругалась с тренером, который знал ее с детских лет и с которым они всегда понимали друг друга.

«Ды сылгоймæгты гимнастикæйæн æгæр сылгоймаг дæ».

Уыцы ныхас иуырдыгæй уыд зæрдæлхæнæны хуызæн, иннæрдыгæй та — тæрхон, æмæ уыцы дыууæ мидисæй уыд арвистон саразæн, æмæ сæ Зæринæ дæр куы сæмхæццæ кодтаид, уæд ахудтаид йæхиуыл æмæ йын фенцондæр уыдаид. Фæлæ йæ Зæринæ банымадта æфхæрæн ныхасыл æмæ, фыццаг ахуыртæй фæстæмæ иумæ цы тренеримæ цыд, иудадзыг кæрæдзийы кæимæ æмбæрстой, уыимæ ныр фæхыл.

Однако понимать ее становилось все труднее, она сделалась нервной, вспыльчивой, словно вместе с надеждой пошло на убыль и основное качество ее характера, долготерпение, и тренировки уже не радовали ее, как прежде, а раздражали нудной своей обязательностью, но она продолжала их как бы во зло себе и еще больше ожесточалась от этого, и все вокруг мешало ей, предметы и люди, и вскоре у нее не стало подруг, а друзей не стало еще раньше: в каждом из них ей мерещился Дудар, рука его мерещилась, шарящая, ладонь потная, и, содрогаясь от отвращения, она отвергала даже самый невинный флирт, не говоря уже о прочих формах ухаживания, и уличные приставалы, хамы беспардонные, отшатывались, чуя опасность, когда она поворачивалась к ним и спрашивала в упор: «Чего ты хочешь?!»

Фæстагмæ йæм сдзырд æппындæр нал уыд, чысыл ницæуыл дæр-иу ратæвд ис, раст цыма йе 'ууæнкимæ йæ фæразондзинад дæр кадавардæрмæ цыди, уыйау. Тренировкæтæ йын кæддæрау цины хос нал уыдысты, чызг тыхсти æнæмæнг цæуын сæм кæй хъæуы, уымæй, фæлæ сæ уæддæр нæ уагъта йæхи фыддæрагæн. Æмæ ноджы тынгдæр мæсты кодта, йæ алфамбылай йæ хъыгдардта алцыдæр — дзаумæттæ дæр æмæ адæм дæр — йæ чызгæмбæлттæ дзы адард сты, йæ лæппу-æмбæлтты та йæхæдæг ассыдта раздæр: сæ алкæцыйы дæр уыдта Дудары, йæ цæстытыл-иу ауад Дудары къух — хидæй æлгъаг хуылыдз, цыма та-иу ногæй йæ риуагъуды бынмæ баирвæзт æмæ мыдул кодта чызджы æнæвнæлд буар, æмæ-иу ыл фырмæстæй ризæг бахæцыд. Гъе уымæн ласта дæрдты йæхи лæппутæй, уынджы-иу æм чи сдзырдта, уыдон дæр-иу хорзау нал фесты, комкоммæ-иу сæ куы бафарста «Цы дæ хъæуы?», уæд.

Так прошел еще один год, и она окончила университет и начала работать, заниматься с детьми, и ей бы полюбить их и ввести, любя, в тот восхитительный мир движений, который очаровал когда-то ее саму и который остался в прошлой, полузабытый и неправдоподобный, но для этого нужно было отрешиться от себя, а она все упорствовала, не надеясь уже, но и остановиться не в силах, и, встречая иногда на улице Ирбека, Каурбека, Батырбека, все таких же упитанных и благополучных, проходила мимо, почти не замечая их, не помня о мести, вернее, не чувствуя в ней потребности, и ЦЕЛЬ, таким образом, смазалась, расплылась во времени, и осталось только СРЕДСТВО, и, замкнувшись в себе, оно потребляло все больше энергии, обескровливая источник и, следовательно, самоуничтожаясь, но захваченная инерцией, Зарина все еще производила эти вольты и амперы, питая нечто бессмысленное и обреченное.

Афтæ ма атахт ноджыдæр иу аз, Зæринæ каст фæци университет æмæ кусын райдыдта сывæллæттимæ. Бæргæ куы сæ бауарзтаид, куы сæ ахуыдтаид, кæддæр йæхæдæг æрхъæцмæ кæуыл нæ хъæцыд, уыцы фидауцы дунемæ, фæлæ сын уæд хъуамæ æнæмæнг снывонд кодтаид йæхи. Уый та æндæр хъуыддагæн радта йæхи, уынджы-иу Ирбег, Хъауырбегыл фембæлгæйæ ахызт сæ иувæрсты, цыма сæ нæ федта, уыйау. Афтæмæй йæ НЫСАН нал зынд, рæстæджы атад, баззадис ма айдагъ МАДЗАЛ, æмæ йын уый хордта йæ уд, сысти йæ хъаруйы суадон, Зæринæйы зылдта æмæ зылдта иугæндзондзинады хуыдым.

Она выигрывала, как и раньше, второстепенные соревнования, но побеждать становилось все труднее, и прежние соперницы ее сошли одна за другой, замуж повыходили, детей нарожали, и состязалась она теперь с девчонками мальчиковыми, с лягушатами голенастыми, и чувствовала себя матроной в их среде, вороной белой себя чувствовала, и ощущение это было не из приятных, но она держалась, сама уже не зная во имя чего и продолжая готовиться к чему-то, тренировалась с фанатическим блеском в глазах, а рядом тренировались все те же лягушата, и, поглядывая на них, она поражалась непостижимой легкости, с которой они осваивали то, что давалось ей годами напряженного труда, и, не желая сдаваться, сама до предела усложняла свои комбинации и выполняла их на грани срыва, но не боясь его, потому что терять ей уже было нечего.

ТАКАЯ ПЕРСПЕКТИВА.

Раздæрау æмбылдта рæстæмбис ерысты, фæлæ уый йæ къухы æфтыд бынтон зынæй, йæ кæддæры ныхмæлæуджытæ фæд-фæдыл чындзы фæцыдысты, рауагътой цот, æмæ Зæринæ ерыс кодта нырма лæппуты æнгæс чи уыд, ахæм къаннæг чызджытимæ. Се 'хсæн йæхи æнкъардта урс халоны хуызæн, фæлæ уæддæр нæ саст, йæ цæстытæ-иу æнахуыр æрттывд кодтой, афтæмæй архайдта тренировкæты. Йæ фарсмæ та уыдысты уыцы æнæнтыстытæ. Зæринæйæн-иу раздæр афæдзгæйттæм цы бантыст, уый-иу уыдонæн уайтагъд сæ къухы бафтыд, уыимæ æнцонæй, æмæ дис кодта Зæринæ. Кодта вазыгджындæр йæ комбинацитæ, цыд арæныл, тас ын уыд æрхауынæй, фæлæ нæ тарсти, уымæн æмæ йын уæлдай нал уыд.

АХÆМ НЫСАН.

Однажды, в обычный тренировочный день, она сидела в раздевалке, готовясь, а за стеной, в соседней комнате галдели соперницы — товарки ее малолетние, — галдели, обсуждая свои шансы на предстоящих соревнованиях и прикидывая состав сборной республики, смеялись, друг дружку подначивая, и до Зарины добрались, и хоть участие ее в сборной не вызывало сомнения, заспорили вдруг — возьмут! не возьмут! — и сошлись на последнем, и какая-то из них пропищала в заключение:

Иу хатт, спортивон ахуырты рæстæг, Зæринæ бадти дарæсивæн уаты, иннæ уаты та йæ ныхмæлæуджытæн бацайдагъ ныхас фидæны ерысты тыххæй. Чи бацæудзæн республикæйы иумæйаг командæмæ, ууыл уыд сæ сусу-бусу чызджытæн. Дзырдтой алкæй тыххæй дæр, кæрæдзийы-иу фелхыскъ кодтой, худæгæй-иу бакъæцæл сты. Уалынмæ æрхæццæ сты Зæринæмæ, æмæ кæд йæ архайд цæдисон ерысты æнæгуырысхо уыд, уæддæр чызджытæ дыууæ дихы фесты. «Иумæйаг командæмæ йæ райсдзысты», — уыд фыццæгты хъуыды, фæлæ иннæтæ семæ разы нæ уыдысты, иуæй та ма дзы суанг ахæм дзырдтæ дæр сирвæзт:

«Она уже старая».

Как?! Ей ведь и девятнадцати еще не исполнилось, когда Дудар повел ее ловить форель! А с тех пор ни одной весны не было в ее жизни, ни одного лета — только серые стены спортзала, — и, значит, время не двигалось с тех пор, и все осталось, как прежде, и ничего не произошло вокруг и не изменилось в ней самой, и состариться она никак не могла — люди не старятся вне времени!..

«Зæринæ ныр зæронд у».

Куыд?! Нудæс азы дæр ыл æххæстæй куы нæма цыд, Дудар æй балер кæсаг ахсынмæ куы ахуыдта, уæд! Æмæ уæдæй фæстæмæ йæ царды иунæг уалдзæг, иунæг сæрд дæр куынæуал уыд — æрмæст спортзалы æгъуыз къултæ, — æмæ иугæр афтæ у, уæд та рæстæг нал цыд размæ, æмæ алцыдæр лæууыд йæ бынаты, ницы аивта йæ алыварс дæр æмæ йæхимидæг дæр æмæ уæд куыд хъуамæ базæронд уыдаид?! — адæм æнæ рæстæг нæ зæронд кæнынц!..

Выйдя в зал, она размялась наскоро и, дождавшись девчонок, но как бы не замечая их, разбежалась вдруг — решила показать то, что и во сне им, лягушатам, пока не снилось, двойное сальто, прогнувшись, с оборотом на триста шестьдесят градусов, решила показать то, что недавно лишь освоила сама и еще ни разу не выполняла без страховки, — разбежалась — вот вам и старая! — и, оттолкнувшись, поняла, что недокручивает, но остановиться уже было невозможно, да и не хотелось останавливаться: какое-то странное безразличие овладело ею, и, словно зависнув в воздухе, она без страха и сожаления и даже со злорадством мстительным ждала удара, конца ждала и еще в воздухе услыхала истошный визг перепуганных девчонок...

 

Зæринæ залмæ рахызт, тагъд-тагъд йе уæнгтæ айвæзта, стæй æвиппайды йæ тых-йæ бонæй ратахт залы астæумæ — хъуамæ равдиса ацы дæлæмæдзыдтæн, сæ фыны дæр цы нæ федтой, уый, дывæр сальто, стæй ма тæхгæ-тæхын хъуамæ æнæхъæн зылд дæр æркæна, нырма хæрз æрæджы бафтыд уый йæ къухы æмæ йæ æнæ æххуысгæнджытæй иунæг хатт дæр нæма фæлвæрдта, — разгъордта йæ тых-йæ бонæй — уый та уын зæронд! — æмæ йæхи куы фесхуыста, уæд бамбæрста, кæронмæ кæй не 'рзилдзæн, фæлæ йын æрлæууæн нал уыд, стæй йæ фæндгæ дæр нал кодта: цы уа, уый уæд, æмæ æдæрсгæйæ, æнæ фæсмонæй, раст цыма йæхи фыддæрагæн кодта, уыйау æнхъæлмæ касти цæфмæ, кæронмæ, æмæ ма уæлдæфы тахт, афтæмæй айхъуыста чызджыты удаист цъæхахст...

       * Сæргæндты сыфмæ *