АИВАДОН  ПРОЗÆ

 

Францаг номдзыд фыссæг Проспер Мериме у иттæг дæсны прозаик æмæ драматург. Йæ хъус дардта аивады историмæ дæр, стæй алы бæстæты æмæ адæмты цардыуагмæ, историмæ, фыста æмдзæвгæтæ дæр, тæлмац кодта уырыссаг æвзагæй (Пушкины «Пиковая дама», Гоголы «Ревизор», Тургеневы прозæ æмæ а.д.) Уырыссаг историйы фæдыл ныффыста цалдæр куысты. Уырысы фысджытæ дæр хæсджынæй нæ баззадысты Меримейы раз: йæ уацмыстæ йын тæлмац кæнын райдыдтой нудæсæм æнусы 30-æм азтæй фæстæмæ. Пушкин дæр ын йе ’мдзæвгæтæй раивта цалдæр.
 

Проспер Мериме

 

Ирон æвзагмæ йæ раивта – Таучелон


 

 


 

МАТТЕО ФАЛЬКОНЕ

(Уырыссаг æвзагмæ йæ раи
вта – Е. Лопырев)
 

МАТТЕО ФАЛЬКОНЕ

Новеллæ
 

Если пойти на северо-запад от Порто-Веккьо (город и порт на юго-восточном побережье Корсики), в глубь острова, то местность начнет довольно круто подниматься, и после трехчасовой ходьбы по извилистым тропкам, загроможденным большими обломками скал и кое-где пересеченным оврагами, выйдешь к обширным зарослям маки. Маки ―  родина корсиканских пастухов и всех, кто не в ладах с правосудием. Надо сказать, что корсиканский земледелец, не желая брать на себя труд унавоживать свое поле, выжигает часть леса: не его забота, если огонь распространится дальше, чем это нужно; что бы там ни было, он уверен, что получит хороший урожай на земле, удобренной золой сожженных деревьев. После того как колосья собраны (солому оставляют, так как ее трудно убирать), корни деревьев, оставшиеся в земле нетронутыми, пускают на следующую весну частые побеги; через несколько лет они достигают высоты в семь-восемь футов. Вот эта-то густая поросль и называется маки. Она состоит из самых разнообразных деревьев и кустарников, перепутанных как попало. Только с топором в руке человек может проложить в них путь; а бывают маки такие густые и непроходимые, что даже муфлоны (порода диких баранов, более крупных, чем домашние, и с более грубой шерстью) не могут пробраться сквозь них.

 

Порто-Веккьо-йæ цæгат-ныгуылæнырдæм куы ацæуай, раст сакъадахы арфмæ, уæд бæстæ цæхгæр фæхæрд вæййы, æмæ, къæдзæхты дынджыр сæстытæй дзаг, стæй кæмдæрты æрхытæй лыггонд чи у, уыцы къæдз-мæдз къахвæндагтыл æртæ сахаты бæрц фæцæуыны фæстæ, рахиздзынæ маки-арæх пыхсбынмæ. Маки у Корсикæйы фыййæуттæ æмæ закъонимæ чи нæ фидауы, уыдоны бæстæ. Зæгъын хъæуы уый, æмæ корсикæйаг зæхкусæг йæ быдыр фаджысæй нæ хъацы, фæлæ уый бæсты йæ зæххы фарсмæ цы хъæд зайы, ууыл арт бандзары: тынг нæ батыхсдзæн, арт, кæдæмты йæ хъæуы, уымæй дарддæр куы ахиза, уæд; фидарæй зоны, сыгъд бæлæсты фæныккæй пырхгонд зæххæй фылдæр тыллæг кæй райсдзæн, уый. Æфсиртæ афойнадыл æрæмбырд кæнынц (хъæмп зынæфснайæн у æмæ йæ уым ныууадзынц), æнæвнæлд бæлæсты бындзæфхæдтæ та уалдзæджы суадзынц  талатæ; иу-цалдæр азмæ сырæзынц авд-аст футы бæрц хæрдмæ. Гъе уыцы хъуынджын пыхс хуыйны маки. Ис дзы алыхуызон бæлæстæ æмæ къутæртæй, сæ кæрæдзийы мидæг схæццæтæ, ныссуйтæ сты, афтæмæй. Фæндаг дзы ис айгæрдæн æрмæст фæрæтæй; ахæм тар æмæ зындзæуæн маки-тæ дæр ма ис, æмæ се 'хсæнты муфлонтæ дæр (хъæддаг фысты хуыз, хæдзаронтæй сты стырдæр, сæ хъуын та у дæрзæгдæр) нæ ахиздзысты.

Если вы убили человека, бегите в маки Порто-Веккьо, и вы проживете там в безопасности, имея при себе доброе оружье, порох и пули; не забудьте прихватить с собой коричневый плащ с капюшоном - он заменит вам и одеяло и подстилку. Пастухи дадут вам молока, сыра и каштанов, и вам нечего бояться правосудия или родственников убитого, если только не появится необходимость спуститься в город, чтобы пополнить запасы пороха.
 

 

Кæд искæимæ фæтуджджын дæ, уæд лидзгæ Порто-Веккьомæ маки-мæ, æмæ дзы æдасæй фæцæрдзынæ дæ хорз хæцæнгарз, топпыхос æмæ нæмгуытимæ; демæ дæ ма ферох уæд райсын морæхуыз капюшонджын пæлæз – баивдзæн дын хуыссæн æмæ хъæццул. Фыййæуттæ дын ратдзысты æхсыр, цыхт æмæ сабæлуттæ, ницы тас дын уыдзæн расттæрхонад æмæ туджджынтæй, æрмæст дæ топпыхосмæ горæтмæ цæуын ма бахъæуæд, уый йæддæмæ.

                      Къамыл: маки.
    
 

Когда в 18... году я посетил Корсику (в действительности Мериме, работая над новеллой, еще ни разу не был на Корсике; он посетил этот остров лишь в сентябре 1839 года (о чем он рассказал в "Заметках о путешествии по Корсике", 1840)), дом Маттео Фальконе находился в полумиле от этого маки. Маттео Фальконе был довольно богатый человек по тамошним местам; он жил честно, то есть ничего не делая, на доходы от своих многочисленных стад, которые пастухи-кочевники пасли в горах, перегоняя с места на место. Когда я увидел его два года спустя после того происшествия, о котором я намереваюсь рассказать, ему нельзя было дать более пятидесяти лет. Представьте себе человека небольшого роста, но крепкого, с вьющимися черными, как смоль, волосами, орлиным носом, тонкими губами, большими живыми глазами и лицом цвета невыделанной кожи. Меткость, с которой он стрелял из ружья, была необычной даже для этого края, где столько хороших стрелков. Маттео, например, никогда не стрелял в муфлона дробью, но на расстоянии ста двадцати шагов убивал его наповал выстрелом в голову или в лопатку - по своему выбору. Ночью он владел оружием так же свободно, как и днем. Мне рассказывали о таком примере его ловкости, который мог бы показаться неправдоподобным тому, кто не бывал на Корсике. В восьмидесяти шагах от него ставили зажженную свечу за листом прозрачной бумаги величиной с тарелку. Он прицеливался, затем свечу тушили, и спустя минуту в полной темноте он стрелял и три раза из четырех пробивал бумагу.

 

18... азы Корсикæйы куы уыдтæн, уæд Маттео Фольконейы хæдзар федтон маки-йæ миляйы 'рдæджы бæрц дарддæр. Уыцы бæстæйы Маттео Фальконе нымад уыд хъæздыг лæгыл; цард æргомæй, йæ бирæ дзугты фæрцы йæ кусын дæр нæ хъуыд. Фыййæуттæ йын сæ хызтой хæхты. Федтон æй, цы хабар уын радзуринаг дæн, уымæй дыууæ азы куы рацыд, уæд. Дæс æмæ йын дыууиссæдз азæй фылдæр раттæн нæ уыд. Уæ цæстытыл ма йæ ауайын кæнут: ныллæггомау, фæлæ хъæддых, æвзалыйау сау къæбæлдзыг дзыкку, цæргæсы фындз, тæнæг былтæ, стыр цæрдæг цæстытæ. Йæ топпы æхст афтæ рæстдзæф уыд, æмæ диссаг уыд ацы бæстæйæн дæр, уымæн æмæ дзы бирæ хорз æхсджытæ уыд. Зæгъæм, Маттео муфлоны никуы æхста сабантъыйæ, фæлæ йæ хъыримагæй сæдæ дыууын къахдзæфæй дзыхъмард кодта — йе йæ сæр, йæ та йын йе уæн акъуыргæйæ, куыд иу æй бафæндыд, афтæ. Хæцæнгарзæй дæсны архайдта бон дæр æмæ æхсæвыгон дæр. Йæ цæрдæгдзинады тыххæй мын радзырдтой иу хабар, фæлæ Корсикæйы чи нæ уыд, уый зынтæй бауырндзæн. Цыппарыссæдз санчъехы дарддæр иу ын сæвæрдтой судзгæ сойын цырагъ тæбæгъы йас тæнæг гæххæтты фæстæ. Куы йæм-иу ныхъхъавыд, уæд-иу цырагъ ахуыссын кодтой, æмæ минуты бæрцы фæстæ сау талынджы хъуыстысты йæ топпы гæрæхтæ; цыппар æхстæй иу-æртæ хатты гæххæтт акъуырдта.

Такое необыкновенно высокое искусство доставило Маттео Фальконе большую известность. Его считали таким же хорошим другом, как и опасным врагом; впрочем, услужливый для друзей и щедрый к бедным, он жил в мире со всеми в округе Порто-Веккьо. Но о нем рассказывали, что в Корте (город в центре Корсики), откуда он взял себе жену, он жестоко расправился с соперником, который слыл за человека опасного, как на войне, так и в любви; по крайней мере, Маттео приписывали выстрел из ружья, который настиг соперника в ту минуту, когда тот брился перед зеркальцем, висевшим у окна. Когда эту историю замяли, Маттео женился. Его жена Джузеппа родила ему сначала трех дочерей (что приводило его в ярость) и наконец сына, которому он дал имя Фортунато, - надежду семьи и продолжателя рода. Дочери были удачно выданы замуж: в случае чего отец мог рассчитывать на кинжалы и карабины зятьев. Сыну исполнилось только десять лет, но он подавал уже большие надежды.

 

Йе стыр курдиаты руаджы Маттео Фальконейы кой дæрдтыл айхъуыст. Æмгæрттæн — хорз хæлар, йе знæгты та æфтыдта тасы; йæ хæлæрттæн уыд лæггадгæнаг, рæдау — мæгуыртæн, иуныхасæй, Порто-Веккьойы се 'ппæтимæ дæр цард сабырæй. Фæлæ дзы дзырдтой, зæгъгæ, Кортейы, йæ бинойнаджы кæцæй æрхаста, уым аккаг фæци иу лæгæн, Джузеппæйыл ма чи дзырдта, ахæмæн. Уый тасы æфтыдта адæмы тохы дæр æмæ уарзондзинады дæр. Чи йын цы зоны, фæлæ Маттеойы аххос кодтой йæ мæлæт. Амардтой та йæ топпы нæмыгæй, рудзынджы раз йæхи куы даста, уæд. Хъуыддаг куы æрсабыр, уæд Маттео ус æрхаста. Йæ бинойнаг Джузеппæ йын фыццаг ныййардта æртæ чызджы (ацы хъуыддаг ын мæстаг куыд нæ уыд), стæй, кæдæй-уæдæй, фырт дæр. Сæвæрдта йыл ном Фортунато – бинонты ныфс æмæ мыггаджы бындар. Чызджытæ амондджын мой скодтой: исты хабар æрцыд, зæгъгæ, уæд дзы стыр ныфс уыд йæ сиахсты хъаматæ æмæ хъыримæгтæй. Сæ фыртыл дæс азы йеддæма нæма сæххæст, фæлæ сын ныридæгæн уыд стыр ныфс.

Однажды ранним осенним утром Маттео с женой отправились в маки поглядеть на свои стада, которые паслись на прогалине. Маленький Фортунато хотел идти с ними, но пастбище было слишком далеко, кому-нибудь надо было остаться стеречь дом, и отец не взял его с собой. Из дальнейшего будет видно, как ему пришлось в том раскаяться.

 

Иу фæззыгон райсом Маттео йæ усимæ араст сты маки-мæ сæ фосы рæгъæуттæм акæсынмæ. Чысыл Фортунатойы дæр фæндыд семæ ацæуын, фæлæ фæндаг дард уыд æмæ йæ уымæ гæсгæ фыд хæдзаргæс ныууагъта. Фæстæдæр куыд разындзæн, фæсмонгонд фæуыдзæн ацы хъуыддагæй.

Прошло уже несколько часов, как они ушли; маленький Фортунато спокойно лежал на самом солнцепеке и, глядя на голубые горы, думал, что в будущее воскресенье он пойдет обедать в город к своему дяде caporale, как вдруг его размышления были прерваны ружейным выстрелом. Он вскочил и повернулся в сторону равнины, откуда донесся этот звук. Снова через неравные промежутки времени послышались выстрелы, все ближе и ближе; наконец на тропинке, ведущей от равнины к дому Маттео, показался человек, покрытый лохмотьями, обросший бородой, в остроконечной шапке, какие носят горцы. Он с трудом передвигал ноги, опираясь на ружье. Его только что ранили в бедро.

 

Сæ ацыдæй цалдæр сахаты рацыд; гыццыл Фортунато хурмæ æнцад хуыссыд æмæ, цъæх хæхтæм кæсгæйæ, хъуыды кодта иннæ хуыцаубоны йæ фыды 'фсымæрмæ горæтмæ уазæгуаты кæй ацæудзæн, афтæмæй йæ йæ хъуыдытæй фестъæлфын кодтой хъыримаджы гæрæхтæ. Фæгæпп ласта æмæ уынæр кæцæй хъуыст, уыцырдæм акаст. Ногæй та фæцыдысты гæрæхтæ, хæстæгæй-хæстæгдæр кодтой, стæй уалынмæ сæ хæдзармæ цы нарæг къахвæндаг цыд, ууыл æрбазынд нæлгоймаг; йæ уæлæ бызгъуыртæ дарæс, æнæдаст хъуынджын, йæ сæрыл, хохæгтæ цы цыргъфындз худтæ дарынц, ахæм. Къæхтæ тыххæй исгæйæ, топпы æнцæйтты цыд. Йæ син уыд цæф.

Это был бандит, который, отправившись ночью в город за порохом, попал в засаду корсиканских вольтижеров. Он яростно отстреливался и в конце концов сумел спастись от погони, прячась за уступы скал. Но он не намного опередил солдат: рана не позволила ему добежать до маки.

Он подошел к Фортунато и спросил:

Ты сын Маттео Фальконе?

― Да.

 

Уый уыд фыдгæнæг. Æхсæвы араст горæтмæ йæ хæцæнгарзæн топпыхос самал кæнынмæ, фæлæ йæ корсикæйаг салдæттæ бахъахъхъæдтой. Карз тох сарæзтой æмæ къæдзæхты къахырты фæстæ æмбæхсгæйæ, куыддæрты аирвæзт йæ сурджытæй. Фæлæ салдæттæ йæ фæд-фæд цыдысты, йæ цæф син та йæ размæ тагъд цæуын нæ уагъта.

Лæг Фортунатомæ бахæццæ æмæ йæ бафарста:

— Маттео Фальконейы фырт нæ дæ?

— О.

― Я Джаннетто Санпьеро. За мной гонятся желтые воротники. Спрячь меня, я не могу больше идти.

― А что скажет отец, если я спрячу тебя без его разрешения?

― Он скажет, что ты хорошо сделал.

― Как знать!

― Спрячь меня скорей, они идут сюда!

― Подожди, пока вернется отец.

 

— Æз та Джаннетто Санпьеро дæн. Мæ фæстæ салдæттæ зилынц, дарддæр цæуынæн та мæм тыхтæ нал ис æмæ мæ бамбæхс.

— Баба мын бар нæ радта. Цы мын зæгъдзæн?

— Зæгъдзæн дын, хорз кæй бакодтай, уый.

— Цы бæрæг ис!

— Рæвдздæр мæ бамбæхс, æрбацæуынц!

— Фæлæуу гыццыл, æххæст баба фæзына.

― Ждать? Проклятье! Да они будут здесь через пять минут. Ну же, спрячь меня скорей, а не то я убью тебя!

Фортунато ответил ему с полным хладнокровием:

― Ружье твое разряжено, а в твоей carchera нет больше патронов.

― При мне кинжал.

― Где тебе угнаться за мной!

Одним прыжком он очутился вне опасности.

― Нет, ты не сын Маттео Фальконе! Неужели ты позволишь, чтобы меня схватили возле твоего дома?

Это, видимо, подействовало на мальчика.

― А что ты мне дашь, если я спрячу тебя? - спросил он, приближаясь.

 

— Фæлæуу? Æлгъыст фæу! Фондз минуты фæстæ ам уыдзысты, куыд мæ лæууын кæныс?! Цæй, бамбæхс мæ рæвдздæр, науæд дæ марын!

Лæппу йын æвæлмастæй дзуапп радта:

— Дæ топп ифтыгъ куы нæ у, уæдæ дæ хызыны дæр нæмгуытæ нал ис.

— Мæ хъама мемæ ис!

— Нæ мæ баййафдзынæ!

Уыциу гæппæн йæхи дард айста.

— Æмæ дæ куы бамбæхсон, уæд мын цы ратдзынæ? – хæстæгдæр æрбалæугæйæ йæ афарста лæппу.

Бандит пошарил в кожаной сумке, висевшей у него на поясе, и вынул оттуда пятифранковую монету, которую он, вероятно, припрятал, чтобы купить пороху. Фортунато улыбнулся при виде серебряной монеты; он схватил ее и сказал Джаннетто:

― Не бойся ничего.

 

Лæг йæ астæуыл цы хызын ауыгъд уыд, уым асгæрста æмæ дзы систа фондзфранкон æхца. Æвæццæгæн, йæ топпыхосы æхца уыдысты. Фортунато, æвзист æхца фенгæйæ, бахудт, фæлæбурдта йæм æмæ Джаннеттомæ сдзырдта:

Мацæмæй тæрс.

Тотчас же он сделал большое углубление в копне сена, стоявшей возле дома. Джаннетто свернулся в нем клубком, и мальчик прикрыл его сеном так, чтобы воздух проникал туда и ему было чем дышать. Никому бы и в голову не пришло, что в копне кто-то спрятан. Кроме того, с хитростью дикаря он придумал еще одну уловку. Он притащил кошку с котятами и положил ее на сено, чтобы казалось, будто его давно уже не ворошили. Потом, заметив следы крови на тропинке у дома, он тщательно засыпал их землей и снова как ни в чем не бывало растянулся на солнцепеке.

Несколько минут спустя шестеро стрелков в коричневой форме с желтыми воротниками под командой сержанта уже стояли перед домом Маттео. Этот сержант приходился дальним родственником Фальконе. (Известно, что на Корсике более чем где-либо считаются родством.) Его звали Теодоро Гамба. Это был очень деятельный человек, гроза бандитов, которых он переловил немало.

 

Уайтагъд хæдзары фарсмæ цы хосы мæкъуыл уыд, уым арф дзыхъхъ акодта, Джаннетто дзы тымбыл хуыст скодта, æмæ йæ лæппу уæлейы хосæй афтæ æрæмбæрзта, цæмæй ма улæфын йæ бон уа. Никæй сæр æй æрцахстаид, хъæмпы астæу исчи кæй æмбæхсы. Уымæй дарддæр ма хинæйдзаг лæппу æрбаскъæфта гæды æд лæппынтæ æмæ сæ æмбæхсæны сæрмæ æрæвæрдта, раст цыма рагæй дæр уым уыдысты, уыййау. Уый фæстæ тугвæдтæ фæндаджы сыджытæй амбæрзта æмæ цыма ницы уыди, уыййау та хурмæ æрхуыссыд.

Цалдæр минуты рацыд æмæ дын сæ хæдзары размæ æрбахæццæ сты æхсæз салдаты сæ сержантимæ, сæ уæлæ морæ формæ бур æфцæгготтимæ. Уыцы сержант Фольконейæн уыд дард хæстæг. (Корсикæйы хæстæджыты 'хсæн фидар бастдзинæдтæ ис.) Хуынди Теодоро Гамбæ. Уыди сæрæн адæймаг, тасы æфтыдта фыдгæнджыты, ахсгæ дæр сæ бирæты æркодта.

 

― Здорово, племянничек! - сказал он, подходя к Фортунато. - Как ты вырос! Не проходил ли тут кто-нибудь сейчас?

― Ну, дядя, я еще не такой большой, как вы! - ответил мальчик с простодушным видом.

― Подрастешь! Ну, говори же: тут никто не проходил?

― Проходил ли здесь кто-нибудь?

― Да, человек в остроконечной бархатной шапке и в куртке, расшитой красным и желтым.

― Человек в остроконечной бархатной шапке и куртке, расшитой красным и желтым?

― Да. Отвечай скорей и не повторяй моих вопросов.

 

— Салам дæ уæд, мæ хорз хæстæг! – зæгъгæ, Фортунатомæ хæстæг бацыд. Цæййас лæппу сырæзыдтæ! Ныртæккæ ам никæй федтай рацæйцæугæ?

— Цæй дынджыр дæн, нырма дæууыййас куы нæма сырæзыдтæн, уæд! – уыд лæппуйы хуымæтæг дзуапп.

— Айрæздзынæ! Цæй, дзургæ: никæй федтай ам рацæйцæугæ?

— Ам рацæйцæугæ?

— О, йæ сæрыл цыргъфындз хохаг худ, йæ уæлæ сырх æмæ бур хъулон къурткæ.

— Йæ сæрыл цыргъфындз хохаг худ, йæ уæлæ сырх æмæ бур хъулон къурткæ?

— Цы ма мæ рафæрс-бафæрс кæныс, дзуапп ратт.

― Сегодня утром мимо нас проехал священник на своей лошади Пьеро. Он спросил, как поживает отец, и я ответил ему...

― Ах, шельмец! Ты хитришь! Отвечай скорей, куда девался Джаннетто, мы его ищем. Он прошел по этой тропинке, я в этом уверен.

― Почем я знаю?

― Почем ты знаешь? А я вот знаю, что ты его видел.

― Разве видишь прохожих, когда спишь?

― Ты не спал, плут! Выстрелы разбудили тебя.

― Вы думаете, дядюшка, что ваши ружья так громко стреляют? Отцовский карабин стреляет куда громче.

 

— Абон райсомæй нæ рæзты сауджын йæ бæх Пьеройыл æрцæйцыдис. Дæ фыд куыд у, зæгъгæ, мæ бафарста, æмæ йын дзуапп радтон...

— У, фæлывд! Сайыс мæ! Дзургæ, цы фæци Джаннетто, уый агурæг стæм ам. Бæлвырдæй йæ зонын, ацы къахвæндагыл æрцыд.

— Æмæ йын æз цы зонын?

— Цы зоныс? Кæй йæ федтай, уый зонын.

— Фынæйæ кæй хъуамæ федтаин?

— Фынæй нæ уыдтæ, мæнгард! Райхъал дæ гæрæхтæй.

— Æмæ дæм афтæ кæсы, уæ хъыримæгтæ тынг хъæр кæнынц? Ницы сты бабайы карабины раз.

― Черт бы тебя побрал, проклятое отродье! Я уверен, что ты видел Джаннетто. Может быть, даже спрятал его. Ребята! Входите в дом, поищите там нашего беглеца. Он ковылял на одной лапе, а у этого мерзавца слишком много здравого смысла, чтобы попытаться дойти до маки хромая. Да и следы крови кончаются здесь.

― А что скажет отец? - спросил Фортунато насмешливо. - Что он скажет, когда узнает, что без него входили в наш дом?

― Мошенник! - сказал Гамба, хватая его за ухо. - Стоит мне только захотеть, и ты запоешь по-иному! Следует, пожалуй, дать тебе десятка два ударов саблей плашмя, чтобы ты наконец заговорил.

А Фортунато продолжал посмеиваться.

― Мой отец - Маттео Фальконе! - сказал он значительно.

 

— Удхæссæг дæ ахæсса, кæд цавæр дæ! Федтай йæ – ууыл гуырысхо дæр нæ кæнын. Гæнæн ис, æмæ йæ æмбæхсгæ дæр бакодтай. Стæ-ма, бахизут хæдзармæ, ацагурут æй уым. Йæ къах йæ фæдыл ласта, æгæр зондджын у, цæмæй уыцы хуызæнæй маки-мæ фæцæуыны фæнд скæна. Стæй йæ туджы фæдтæ дæр ам фесты.

— Баба та цы зæгъдзæн? – бафарста Фортунато мидбылхудгæйæ. – Цы зæгъдзæн баба, куы базона нæ хæдзары зылдыстут, уæд?

— У-у-у, фæлывд! – зæгъгæ, Гамбæ лæппуйы хъусмæ фæлæбурдта. – Æндæр зарæг базарис мæ къухты! Дæлгоммæ дæ æрфæлдах æмæ дын иу-ссæдз цæфы хъамайы фарсæй фаг уаид цæмæй сдзурай.

Фæлæ Форттунато дарддæр дæр мидбылхудт кодта.

— Мæ фыд Маттео Фальконе у! – загъта хъалхуызæй.

― Знаешь ли ты, плутишка, что я могу увезти тебя в Корте (город в центре Корсики) или в Бастию (город и порт на северо-восточном побережье Корсики), бросить в тюрьму на солому, заковать в кандалы и отрубить голову, если ты не скажешь, где Джаннетто Санпьеро?

Мальчик расхохотался, услышав такую смешную угрозу. Он повторил:

― Мой отец - Маттео Фальконе.

― Сержант! тихо сказал один из вольтижеров. Не надо ссориться с Маттео.

Гамба был явно в затруднении. Он вполголоса переговаривался с солдатами, которые успели уже осмотреть весь дом. Это заняло не так много времени, потому что жилище корсиканца состоит из одной квадратной комнаты. Стол, скамейки, сундук, домашняя утварь и охотничьи принадлежности вот и вся его обстановка. Маленький Фортунато гладил тем временем кошку и, казалось, ехидствовал над замешательством вольтижеров и дядюшки.

 

— Ды уый зоныс, мæнгард, æмæ уыцы лæг кæм ис уый куы нæ схъæр кæнай, уæд дæ мæ бон у аласын Кортемæ, кæнæ та Бастимæ, уым дæ ахæстонмæ баппарын, хъадамантæ дыл бакæнын æмæ дын дæ сæр атæхын кæнын?

Уыцы æртхъирæнтæм лæппу худæгæй бакъæцæл. Ногæй та йын загъта:

— Мæ фыд – Маттео Фальконе.

— Сержант! – салдæттæй йæм иу сабыргай бадзырдта. — Маттеоимæ хылгæнæн нæй.

Зын уавæры бахаудта Гамбæ. Салдæттæ уæдмæ хæдзар басгæрстой. Бирæ рæстæг сæ нæ бахъуыд — æдæппæтæй уыд иу агъуыст. Стъол, бандæттæ, чырын, хæдзары лыстæг дзаумæттæ æмæ цуаноны гæрзтæ – уый дын сæ хæдзары фæлыст. Чысыл Фортунато та уыцы рæстæг гæдыимæ архайдта æмæ сыл йæхинымæр худæгæй мард.

 

Один из солдат подошел к копне сена. Он увидел кошку и, небрежно ткнув штыком в сено, пожал плечами, как бы сознавая, что такая предосторожность нелепа. Ничто не пошевелилось, лицо мальчика не выразило ни малейшего волнения.

Сержант и его отряд теряли терпение; они уже поглядывали на равнину, как бы собираясь вернуться туда, откуда пришли, но тут их начальник, убедившись, что угрозы не производят никакого впечатления на сына Фальконе, решил сделать последнюю попытку и испытать силу ласки и подкупа.

― Племянник! - проговорил он. - Ты, кажется, славный мальчик. Ты пойдешь далеко. Но, черт побери, ты ведешь со мной дурную игру, и, если б не боязнь огорчить моего брата Маттео, я увел бы тебя с собой.

 

Салдæттæй иу бацыд хосы мæкъуылы размæ. Гæдыйы куы федта, уæд йæ хъама хосы æнæбары тъыст акодта, фæлæ дзы ницы базмæлыд, лæппу змæлгæ дæр нæ фæкодта.

Фыдгæнæджы 'сурджытæ тыхсын райдыдтой, быдыры 'рдæм, кæцæй æрбацыдысты, уырдæм акæс-акæс кæнынц, фæлæ ма сæ сержанты сæры райгуырд иу хъуыды – кæд лæппу æртхъирæнтæй нæ тæрсы, уæд ма йæ бафæлварын хъæуы лæгъз ныхас æмæ гæртамы 'руаджы æрсæттын.

— Лæппу! – зæгъгæ, йæм бадзырдта. – Мæнмæ гæсгæ, замманай лæппу дæ. Бирæ дын бантысдзæн. Фæлæ, æнæзæгъинаг дæ адава, дæ  хъазт мæ зæрдæмæ нæ цæуы, æмæ ме 'фсымæр Маттеойы зæрдæхудтæй куы нæ тæрсин, уæд дæ мемæ акæнин.

― Еще чего!

― Но когда Маттео вернется, я расскажу ему все, как было, и за твою ложь он хорошенько выпорет тебя.

― Посмотрим!

― Вот увидишь... Но слушай: будь умником, и я тебе что-то дам.

― А я, дядюшка, дам вам совет: если вы будете медлить, Джаннетто уйдет в маки, и тогда потребуется еще несколько таких молодчиков, как вы, чтобы его догнать.

 

— Стæй ма цы!

— Фæлæ Маттео куы æрыздæха æмæ йын куы радзурон хабæрттæ, уæд дæ дæ сайды тыххæй дзæбæх æрнæмдзæн.

— Фендзыстæм!

— Фендзынæ йæ... Байхъус-ма: дæхи дзæбæх дар æмæ дын цыдæр ратдзынæн.

— Ды дæр мæм байхъус: цалынмæ ам ратас-батас кæнат, уæдмæ уын Джаннетто маки-мæ бахæццæ уыдзæн, æмæ ма уæ уæд ноджыдæр иу цалдæр салдаты бахъæудзæн, цæмæй йæ баййафат.

Сержант вытащил из кармана серебряные часы, которые стоили добрых десять экю, и, заметив, что глаза маленького Фортунато загорелись при виде их, сказал ему, держа часы на весу за конец стальной цепочки:

― Плутишка! Тебе бы, наверно, хотелось носить на груди такие часы, ты прогуливался бы по улицам Порто-Веккьо гордо, как павлин, и когда прохожие спрашивали бы у тебя: "Который час?" - ты отвечал бы: "Поглядите на мои часы".

― Когда я вырасту, мой дядя капрал подарит мне часы.

― Да, но у сына твоего дяди уже есть часы... правда, не такие красивые, как эти... а ведь он моложе тебя.

Мальчик вздохнул.

― Ну что ж, хочешь ты получить эти часы, племянничек?

 

Сержант йæ дзыппæй систа дæс экюйы аргъ æвзист сахат æмæ йæм лæппуйы цæстытæ уайтагъд ссыгъдысты. Лæг ын йæ æндон босы кæроныл ныххæцыд, æмæ загъта:

— Мæнгард! Фæндид дæ, æвæццæгæн, дæ риуыл ахæм сахат æрцауындзын, хъалхуызæй Порто-Веккьойы уынгты дæлæмæ-уæлæмæ кæнын, æмæ дæ иу, цæмæй, куы афæрсой: «Рæстæг цас у?» — уæд сын-иу ды та дзуапп радтай: «Мæ сахатмæ æркæсут».

— Куы сдынджыр уон, уæд мын мæ хæстæг капрал балæвар кæндзæн сахат.

— О, фæлæ йæхи фыртæн дæ разæй балхæдта, афтæмæй дæуæй кæстæр у .... æцæг, мæноны хуызæн рæсугъд нæу...

Лæппу ныуулæфыд:

— Цæй куыд, фæнды дæ цæмæй дын æй раттон?

Фортунато, искоса поглядывавший на часы, походил на кота, которому подносят целого цыпленка. Чувствуя, что его дразнят, он не решается запустить в него когти, время от времени отводит глаза, чтобы устоять против соблазна, поминутно облизывается и всем своим видом словно говорит хозяину: "Как жестока ваша шутка!"

Однако сержант Гамба, казалось, и впрямь решил подарить ему часы. Фортунато не протянул руки за ними, но сказал ему с горькой усмешкой:

― Зачем вы смеетесь надо мной?

― Ей-богу, не смеюсь. Скажи только, где Джаннетто, и часы твои.

Фортунато недоверчиво улыбнулся, его черные глаза впились в глаза сержанта, он старался прочесть в них, насколько можно верить его словам.

― Пусть с меня снимут эполеты, - вскричал сержант, - если ты не получишь за это часы! Солдаты будут свидетелями, что я не откажусь от своих слов.

 

Фортунато фæрсмæ каст сахатмæ, гæдыйæн карчы цъиу куыд бадар-бадар кæнай, раст ын ахæм хуыз уыдис. Мæстæй йæ марынц, зæгъгæ, дзы йæ ныфс нæма хæссы йæ дзæмбытæ бауадзын, рæстæгæй-рæстæгмæ дзы йæ цæстытæ иуварс азилы, цæмæй йæ цыбæлдзинадæн ныффæраза. Йæ былтæ асдæр-асдæр кæнгæйæ, йæ бакаст цыма зæгъинаг уыд: «Куыд карз у дæ хъазт!»

Фæлæ Гамбæ, цыма, æцæг сфæнд кодта лæппуйæн сахат балæвар кæнын. Фортунато йæм йæ къух нæ бадардта, фæлæ хъыгзæрдæйæ сдзырдта:

— Цæмæн мæ мæстæй марыс?

— Мæстæй дæ нæ марын. Джаннетто кæм ис уый мын зæгъ, æмæ сахат дæу у.

Фортунато 'нæуæндон мидбылхудт бакодта, йæ сау цæстытæ сержанты цæстытæй нал иста, фæндыд æй бамбарын йæ ныхæстыл ын баууæндæн ис, æви нæ.

— Мæ эполеттæ мын мæ уæлæйæ раласæнт куы нæ дын æй раттон, уæд! – Фæхъæр ласта сержант. – Салдæттæ мын æвдисæн уыдзысты, мæ ныхас сæххæст кæндзынæн.

Говоря так, он все ближе и ближе подносил часы к Фортунато, почти касаясь ими бледной щеки мальчика. Лицо Фортунато явно отражало вспыхнувшую в его душе борьбу между страстным желанием получить часы и долгом гостеприимства. Его голая грудь тяжело вздымалась - казалось, он сейчас задохнется. А часы покачивались перед ним, вертелись, то и дело задевая кончик его носа. Наконец Фортунато нерешительно потянулся к часам, пальцы правой руки коснулись их, часы легли на его ладонь, хотя сержант все еще не выпускал из рук цепочку... Голубой циферблат... Ярко начищенная крышка... Она огнем горит на солнце... Искушение было слишком велико.

Фортунато поднял левую руку и указал большим пальцем через плечо на копну сена, к которой он прислонился. Сержант сразу понял его. Он отпустил конец цепочки, и Фортунато почувствовал себя единственным обладателем часов. Он вскочил стремительнее лани и отбежал на десять шагов от копны, которую вольтижеры принялись тотчас же раскидывать.

 

Дзургæ-дзурын сахат хæстæгæй-хæстæгдæр ласта лæппуйы цæсгоммæ, йæ тæккæ русмæ йын æй бахаста. Лæппуйы цæсгомыл бæрæг уыдис, мидæгæй дзы кæй хъуырдухæн кæнынц сахат райсыны фæнд æмæ уазæджы раз хæсæвæрд. Йæ бæгъмриу гуыр уæззау улæфт кодта, раст цыма йын уæлдæф нал фаг кодта. Сахат та йæ тæккæ раз хъеллау кодта, здыхти, йæ фындзы къоппайыл андзæв-андзæв кодта. Иу афон сабыргай сахатмæ йæхи баивæзта, йæ рахиз къухы æнгуылдзтæ йыл андзæвыдысты, сахат йæ къухы аззад, фæлæ йæ цæг сержанты къухæй не суæгъд.... Æрвхуыз циферблат...  Цæхæртæ калы хурмæ.... Æгæр стыр зæрдæсайæн уыд.

Фортунато йæхи хосыл банцой кодта, йæ галиу къухы стыр æнгуылдзæй йæм йæ уæхсчы сæрты ацамыдта. Сержант æй бамбæрста. Босы кæрон суæгъд кодта æмæ лæппу сахаты хицау сси. Хъуазæй тагъддæр уыциу гæпп аласта йæ бынатæй æмæ уайтагъд салдæттæ февнæлдтой мæкъуыл сгарынмæ.

Сено зашевелилось, и окровавленный человек с кинжалом в руке вылез из копны; он попытался стать на ноги, но запекшаяся рана не позволила ему этого. Он упал. Сержант бросился на него и вырвал кинжал. Его сейчас же связали по рукам и ногам, несмотря на сопротивление.

Лежа на земле, скрученный, как вязанка хвороста, Джаннетто повернул голову к Фортунато, который подошел к нему.

― ... сын! - сказал он скорее презрительно, чем гневно.

Мальчик бросил ему серебряную монету, которую получил от него, - он сознавал, что уже не имеет на нее права, - но преступник, казалось, не обратил на это никакого внимания. С полным хладнокровием он сказал сержанту:

― Дорогой Гамба! Я не могу идти; вам придется нести меня до города.

 

Хъæмп базмæлыд æмæ дзы скаст цæф фыдгæнæг йæ къухы хъама, афтæмæй; йæ къæхтыл слæууинаг уыд, фæлæ йæ йæ цæф син нæ бауагъта. Сержант ыл йæхи ныццавта æмæ йын йæ хъама айста. Уайтагъд йын йæ къæхтæ æмæ къухтæ сбастой.

Къæцæлты бастау, зæххыл хуысгæйæ, Джаннетто Фортунатойы 'рдæм йæ сæр азылдта.

— .......-йы фырт! – загъта æлгъгæнаг хъæлæсæй.

Лæппу дзы уымæй размæ цы æхца райста, уый йæм ныр фæстæмæ баппæрста, фæлæ зæххыл чи хуыссыд, уый йæ цыма уынгæ дæр нæ фæкодта, уыйау йæхи дардта. Сержантæн æвæлмастæй загъта:

— Мæ зынаргъ Гамбæ! Мæ бон цæуын нæ бауыдзæн, горæтмæ сымахæн уыдзынæн хæссинаг.

― Ты только что бежал быстрее козы, - возразил жестокий победитель. - Но будь спокоен: от радости, что ты наконец попался мне в руки, я бы пронес тебя на собственной спине целую милю, не чувствуя усталости. Впрочем, приятель, мы сделаем для тебя носилки из веток и твоего плаща, а на ферме Кресполи найдем лошадей.

― Ладно, - молвил пленник, - прибавьте только немного соломы на носилки, чтобы мне было удобнее.

Пока вольтижеры были заняты - кто приготовлением носилок из ветвей каштана, кто перевязкой раны Джаннетто, - на повороте тропинки, ведшей в маки, вдруг появились Маттео Фальконе и его жена. Женщина с трудом шла, согнувшись под тяжестью огромного мешка с каштанами, в то время как муж шагал налегке с одним ружьем в руках, а другим - за спиной, ибо никакая ноша, кроме оружия, недостойна мужчины.

 

— Ныртæккæ сæгъæй тагъддæр куы згъордтай, — загъта Гамбæ. – Ма тыхс: мæ къухты кæй бахаудтæ, уый цинæй дæ æнæхъæн миляйы бæрц ме 'ккойы дæр фæхæссин. Æниу, къалиутæ æмæ дын дæ пъæлæзæй хæссæн скæндзыстæм, фермæ Кресполийы та бæхтæ райсдзыстæм.

— Афтæ уæд, — загъта ахст лæг, — æцæг ма дзы хъæмп дæр байтаут, цæмæй мын фæлмæндæр уа.

Цалынмæ салдæттæ хæссæн арæзтой, стæй Джаннеттойы цæф бастой, уæдмæ маки-мæ цы къахвæндаг цыдис, ууыл æрбазындысты Маттео йæ бинойнагимæ. Сылгоймаг цыд гуыбырæй, йе 'ккойы сабæлуттæй дзаг голлаг, афтæмæй; лæгæн та йæ иу хъыримаг йе уæхскыл ауыгъд уыд, иннæ та йæ къухы хаста – нæлгоймаджы кадæн æндæр уæз хæссын не 'мбæлы.

При виде солдат Маттео прежде всего подумал, что они пришли его арестовать. Откуда такая мысль? Разве у Маттео были какие-нибудь нелады с властями? Нет, имя его пользовалось доброй славой. Он был, что называется, благонамеренным обывателем, но в то же время корсиканцем и горцем, а кто из корсиканцев-горцев, хорошенько порывшись в памяти, не найдет у себя в прошлом какого-нибудь грешка: ружейного выстрела, удара кинжалом или тому подобного пустячка? Совесть Маттео была чище, чем у кого-либо, ибо вот уже десять лет, как он не направлял дула своего ружья на человека, но все же он был настороже и приготовился стойко защищаться, если это понадобится.

― Жена! - сказал он Джузеппе. - Положи мешок и будь наготове.

Она тотчас же повиновалась. Он передал ей ружье, которое висело у него за спиной и могло ему помешать. Второе ружье он взял на прицел и стал медленно приближаться к дому, держась ближе к деревьям, окаймлявшим дорогу, готовый при малейшем враждебном действии укрыться за самый толстый ствол, откуда он мог бы стрелять из-за прикрытия. Джузеппа шла за ним следом, держа второе ружье и патронташ. Долг хорошей жены - во время боя заряжать ружье для своего мужа.

 

Маттео салдæтты куы ауыдта, уæд фенхъæлдта ахсынмæ йæ кæй хъавынц. Кæцæй йæм æрцыд ахæм хъуыды? Ау, Маттео хицауадимæ нæ бафидыдта? Нæ, Маттеойы ном адæмы 'хсæн кадджын уыд. Уыди, куыд фæзæгъынц, хæрзвæнд адæймаг, фæлæ уæддæр корсикæйаг, хохаг лæг уыд, корсикæйаг хохаг лæг та рагон хабæрттæ мысын куы райдайа, уæд дзы истытæ куыд нæ æрымысдзæн: топпы гæрах, хъамайы цæф кæнæ æндæр ахæм ницæййаг хъуыддаг?! Иннæтимæ абаргæйæ, Маттеойы цæсгом бирæ сыгъдæгдæр уыд, дæс азы бæрц йæ хъыримаг нырма иу адæймагмæ дæр нæма систа, фæлæ уæддæр къæрцхъусæй лæууыд æмæ цæттæ уыд бахъуыд, зæгъгæ, хъæддыхæй æрлæууын сæ размæ.

— Усай! –загъта Джузеппæйæн. –Голлаг æрæвæр æмæ дæхи æрцæттæ кæн.

Сылгоймаг голлаг зæххмæ æруагъта. Лæг йе уæхсджытыл цы хъыримаг ауыгъд уыд, уый йæ цæмæй ма хъыгдара, уый тыххæй йæ усмæ ралæвæрдта. Дыккаг хъыримаг йæ къухы, афтæмæй сабыргай хæдзарырдæм цæуын райдыдта. Къахвæндаджы рæбын цы бæлæстæ зад, уыдоны ауæтты цыд – æхсын æй куы бахъæуа, уæд цæмæй сæ фæстæ фæаууон кæна. Дыккаг хъыримагимæ æмæ хъатараимæ йæ фæстæ цыд Джузеппæ. Хорз усы хæс – тохы рæстæг йæ сæрыхицауы хæцæнгарз ифтындзын.

Сержанту тоже стало как-то не по себе, когда он увидел медленно приближавшегося Маттео с ружьем наготове и пальцем на курке.

"А что, - подумал он, - если Маттео - родственник или друг Джаннетто и захочет его защищать? Тогда двое из нас наверняка получат пули его ружей, как письма с почты. Ну, а если он прицелится в меня, несмотря на наше родство?.."

Наконец он принял смелое решение - пойти навстречу Маттео и, как старому знакомому, рассказать ему обо всем случившемся. Однако короткое расстояние, отделявшее его от Маттео, показалось ему ужасно длинным.

― Эй, приятель! - закричал он. - Как поживаешь, дружище? Это я, Гамба, твой родственник!

Маттео, не говоря ни слова, остановился; пока сержант говорил, он медленно поднимал дуло ружья так, что оно оказалось направленным в небо в тот момент, когда сержант приблизился.

 

Сержант Маттеойы хъыримагимæ æрбацæугæйæ куы федта, уæд хорзау нал фæци. «Мыййаг ын кæд Джаннетто хæстæг æййафы, кæнæ та йæ хорз хæлар кæд у; уый адыл æй бахъахъхъæныны фæнд куы скæна? – зæгъгæ, ахъуыды кодта. – Дыууæйæ нæ бæлвырдæй айсдзысты фæйнæ нæмыджы. Хæстæджытæ стæм, фæлæ йæ уæддæр мæнмæ куы ныддара, уæд та?..»

Æдас дзы нæ уыд, фæлæ уæддæр йæ сæры райгуырд æдæрсгæ хъуыды – Маттеойы размæ рахизын, æмæ, хъуыддаг куыд уыд, уый радзурын. Се 'хсæн цы цыбыр дæрддзæг уыд, уый йæм цыдæр тынг даргъ фæкаст.

— Салам дæ уæд! – зæгъгæ, рахъæр кодта. – Куыд дæ, мæ хæлар? Нæ мæ базыдтай? Дæ хæстæг Гамбæ дæн.!

Маттео æрлæууыд: цалынмæ сержант дзургæ кодта, уæдмæ йæ топпы фындз уæлдæрæй-уæлдæр иста, æмæ Гамбæ йæ размæ куы бахæццæ, уæдмæ комкоммæ каст арвмæ.

― Добрый день, брат! - сказал сержант, протягивая ему руку. - Давненько мы не виделись.

― Добрый день, брат!

― Я зашел мимоходом поздороваться с тобой и сестрицей Пеппой. Сегодня мы сделали изрядный конец, но у нас слишком знатная добыча, и мы не можем жаловаться на усталость. Мы только что накрыли Джаннетто Санпьеро.

― Слава богу! - вскричала Джузеппа. - На прошлой неделе он увел у нас дойную козу.

Эти слова обрадовали Гамбу.

― Бедняга! - отозвался Маттео. - Он был голоден!

― Этот негодяй защищался, как лев, - продолжал сержант, слегка раздосадованный. - Он убил одного моего стрелка и раздробил руку капралу Шардону; ну, да это беда невелика: ведь Шардон - француз... А потом он так хорошо спрятался, что сам дьявол не сыскал бы его. Если бы не мой племянник Фортунато, я никогда бы его не нашел.

 

— Дæ бон хорз, ме 'фсымæр! – загъта сержант æмæ йæм йæ къух бадардта. – Рагæй нæ федтам кæрæдзийы.

— Хорз бонтæ дыл цæуæд!

— Ацырдыгæй уыдтæн æмæ, зæгъын, фездæхон, дæуæн æмæ мæ хо Пеппæйæн салам раттон. Абон нæ фæндаг даргъ уыди, фæлæ нæ амæттаг стыр у æмæ фæллад хъæстаг нæу. Гыццыл раздæр нæ къухы бафтыд Джаннетто Санпьеройы æрцахсын.

— Хуыцауæй разы! – фæхъæр кодта Джузеппæ. Айразмæ къуыри нын нæ дуцгæ сæгъ атардта.

Ацы ныхæстæ æхсызгон уыдысты Гамбæйæн.

— Мæгуырæг! – загъта Маттео. – Æххормаг уыд!

— Ацы цъаммар домбайау хæцыд, — дарддæр дзырдта сержант. Мæ салдæттæй мын иуы амардта, капрал Шардонæн йæ къух мургай бакодта; цæй, уый ахæм стыр бæллæх нæу – Шардон францаг у... Уый фæстæ ахæм æмбæхст бакодта, æмæ йæ удхæссæг дæр не ссардтаид. Мæ гыццыл хæстæг Фортунато куы нæ уыдаид, уæд æй никуы ссардтаин.

― Фортунато? - вскричал Маттео.

― Фортунато? - повторила Джузеппа.

― Да! Джаннетто спрятался вон в той копне сена, но племянник раскрыл его хитрость. Я расскажу об этом его дяде капралу, и тот пришлет ему в награду хороший подарок. А я упомяну и его и тебя в донесении на имя прокурора.

― Проклятье! - чуть слышно произнес Маттео.

Они подошли к отряду. Джаннетто лежал на носилках, его собирались унести. Увидев Маттео рядом с Гамбой, он как-то странно усмехнулся, а потом, повернувшись лицом к дому, плюнул на порог и сказал:

― Дом предателя!

 

— Фортунато? – фæхъæр кодта Маттео.

— Фортунато? – афарста Джузеппæ.

— О! Уартæ уыцы хосы мæкъуылы бамбæхст, фæлæ йын лæппу йæ хиндзинад базыдта. Йæ хæстæгæн, капралæн æй радзурдзынæн æмæ йын уый дзæбæх лæвар æрбарвитдзæн. Æз та прокурормæ куы фыссон, уæд дзы Фортунатойы кой æмæ дæ кой дæр скæндзынæн.

— Æлгъыст фæуай! – сабыргай сдзырдта Маттео.

Салдæтты размæ бацыдысты. Джаннетто хуыссыд хæссæныл. Маттеойы Гамбæйы раз куы федта, уæд бахудт, хæдзары 'рдæм йæ сæр азылдта, къæсæрыл бату кодта æмæ загъта:

— Гадзрахатæйдзæуæджы хæдзар!

Только человек, обреченный на смерть, мог осмелиться назвать Фальконе предателем. Удар кинжала немедленно отплатил бы за оскорбление, и такой удар не пришлось бы повторять.

Однако Маттео поднес только руку ко лбу, как человек, убитый горем.

Фортунато, увидев отца, ушел в дом. Вскоре он снова появился с миской молока в руках и, опустив глаза, протянул ее Джаннетто.

― Прочь от меня! - громовым голосом закричал арестованный.

Затем, обернувшись к одному из вольтижеров, он промолвил:

― Товарищ! Дай мне напиться.

Солдат подал ему флягу, и бандит отпил воду, поднесенную рукой человека, с которым он только что обменялся выстрелами. Потом он попросил не скручивать ему руки за спиной, а связать их крестом на груди.

― Я люблю лежать удобно, - сказал он.

 

Æрмæст мæлæты дзыхмæ чи лæууы, уый йæ ныфс бахастаид Фальконейы гадзрахатæйдзæуæг схонын. Хъамайы цæфæй бафыстаид йе 'фхæрæгæн æмæ дзы дыккаг нал бахъуыдаид.

Фæлæ Маттео æрмæст йæ къух йæ ныхмæ схаста, раст цыма йыл стыр бæллæх æрцыд.

Фортунато йæ фыды куы федта, уæд хæдзармæ бацыд. Фæстæмæ тагъд фæзынд, йæ цæстытæ бынмæ æруадзгæйæ, Джаннеттомæ бадардта æхсыры къус.

— Фесæф мæ разæй! – æрвнæрæгау фæхъæр ласта ахст лæг.

Уый фæстæ салдæттæй сæ иумæ сдзырдта:

— Дæ хорзæхæй! Дойныйæ мæлын!

Салдат æм цы дон бадардта, уымæй банызта; банызта ныртæккæ кæрæдзийы цы адæймагимæ æхстой, уый къухæй. Уый фæстæ сын балæгъстæ кодта, цæмæй йын йæ къухтæ фæстæрдæм ма сыздухой, фæлæ сæ кырысæй йæ риуыл сбæттой.

— Дзæбæх хуыссын уарзын, — зæгъгæ, загъта.

Его просьбу с готовностью исполнили; затем сержант подал знак к выступлению, простился с Маттео и, не получив ответа, быстрым шагом двинулся к равнине.

Прошло около десяти минут, а Маттео все молчал. Мальчик тревожно поглядывал то на мать, то на отца, который, опираясь на ружье, смотрел на сына с выражением сдержанного гнева.

― Хорошо начинаешь! - сказал наконец Маттео голосом спокойным, но страшным для тех, кто знал этого человека.

― Отец! - вскричал мальчик; глаза его наполнились слезами, он сделал шаг вперед, как бы собираясь упасть перед ним на колени.

Но Маттео закричал:

― Прочь!

 

Йæ курдиат йын уайтагъд сæххæст кодтой. Сержант Маттеойæн фæндараст загъта, фæлæ дзы дзуапп нæ райхъуыст; уый фæстæ йе 'мбæлттæм ацамыдта æмæ сæ фæндагыл араст сты.

Дæс минуты бæрц рацыдаид, фæлæ Маттеойы дзыхæй иу ныхас дæр не схаудта. Лæппу тæссаг каст куы йæ мадмæ бакæны, куы йæ фыдмæ; фыд та йæ топпы æнцой лæугæйæ, тызмæг каст кодта йæ фыртмæ.

— Хорз райдыдтай! – сдзырдта кæддæр æнцад хъæлæсы уагæй; æрмæст Маттеойы хорз чи зыдта, уыдон æмбæрстой, цы хæссы ахæм сдзырд.

— Баба! — уыциу хъæр фæласта лæппу; йæ цæстытæ цæссыгæй айдзаг сты, размæ иу санчъех акодта, цыма йæ размæ йæ уæрджытыл æрхауынмæ хъавыд.

Фæлæ фыд фæхъæр кодта:

— Иуварс!

И мальчик, рыдая, остановился неподвижно в нескольких шагах от отца.

Подошла Джузеппа. Ей бросилась в глаза цепочка от часов, конец которой торчал из-под рубашки Фортунато.

― Кто дал тебе эти часы? - спросила она строго.

― Дядя сержант.

Фальконе выхватил часы и, с силой швырнув о камень, разбил их вдребезги.

― Жена! - сказал он. - Мой ли это ребенок?

Смуглые щеки Джузеппы стали краснее кирпича.

― Опомнись, Маттео! Подумай, кому ты это говоришь!

― Значит, этот ребенок первый в нашем роду стал предателем.

 

Кæугæйæ, лæппу иуварс алæууыд.

Джузеппæ сæм бацыд. Йæ цæст рацахста Фортунатойы дзыппæй сахаты цæг кæй зыны.

— Ацы сахат дын чи радта? – афарста йæ карзæй.

— Сержант, нæ хæстæг.

Фольконе фæлæбурдта сахатмæ, дурыл æй уыциу цæф фæкодта æмæ йæ ныппырх кодта.

— Усай! – Ай мæ фырт у?

Джузеппæйы фæлурс рустæ сырх-сырхид аисты.

— Дæхи æрæмбар, Маттео! Ахъуыды кæн, уыцы ныхæстæ кæмæн кæныс!

— Уæдæ, ацы сывæллон нæ мыггаджы фыццаг гадзрахатæйдзæуæг у.

Рыдания и всхлипывания Фортунато усилились, а Фальконе по-прежнему не сводил с него своих рысьих глаз. Наконец он стукнул прикладом о землю и, вскинув ружье на плечо, пошел по дороге в маки, приказав Фортунато следовать за ним. Мальчик повиновался.

Джузеппа бросилась к Маттео и схватила его за руку.

― Ведь это твой сын! - вскрикнула она дрожащим голосом, впиваясь черными глазами в глаза мужа и словно пытаясь прочесть то, что творилось в его душе.

― Оставь меня, - сказал Маттео. - Я его отец!

Джузеппа поцеловала сына и, плача, вернулась в дом. Она бросилась на колени перед образом богоматери и стала горячо молиться. Между тем Фальконе, пройдя шагов двести по тропинке, спустился в небольшой овраг. Попробовав землю прикладом, он убедился, что земля рыхлая и что копать ее будет легко. Место показалось ему пригодным для исполнения его замысла.

 

Фортунатойы кæуын æмæ фурт-фурт фæтынгдæр сты, Маттео та дзы йæ сырды цæстытæ нал иста. Кæддæр йæ топпы хъæдæй зæхх æрцавта, йе уæхскыл æй баппæрста æмæ маки-мæ фæндагыл араст. Лæппуйæн загъта йæ фæдыл рацæуын, æмæ уый дæр рараст.

Джузеппæ Маттеомæ йæхи баппæрста æмæ йын йæ къухыл ныххæцыд.

— Дæ фырт куы у! – фæхъæр кодта тарст хъæлæсæй æмæ йæ сау цæстытæй йæ сæры хицауы цæстытæм æдзынæг ныккаст, раст цыма йын йæ хуылфы цы цæуы, уымæ ныккæсинаг уыд.

— Ныууадз мæ, — зæгъгæ, сдзырдта. – Æз йæ фыд дæн!

Джузеппæ йæ фыртæн аба кодта æмæ кæугæйæ хæдзармæ раздæхт. Мады Майрæмы сурæты раз йæ зонгуытыл æрхауд æмæ зæрдæбынæй кувын райдыдта. Маттео та иу дыууæсæдæ къахдзæфæн бахæццæ иу гыццыл æрхмæ. Асгæрста йæ топпы хъæдæй æмæ зæхх фæлмæн разынд, æнцон уыдзæн къахынæн. Бæзгæ бынат æм фæкаст йæ фæнд сæххæст кæнынæн.

― Фортунато! Стань у того большого камня.

Исполнив его приказание, Фортунато упал на колени.

― Молись!

― Отец! Отец! Не убивай меня!

― Молись! - повторил Маттео грозно.

Запинаясь и плача, мальчик прочитал "Отче наш" и "Верую". Отец в конце каждой молитвы твердо произносил "аминь".

― Больше ты не знаешь молитв?

― Отец! Я знаю еще "Богородицу" и литанию, которой научила меня тетя.

― Она очень длинная... Ну все равно, читай.

Литанию мальчик договорил совсем беззвучно.

― Ты кончил?

 

— Фортунато! Уæртæ уыцы стыр дуры раз слæуу.

Лæппу бацыд дуры размæ æмæ йæ уæрджытыл æрхауд.

— Скув!

— Баба! Баба! Ма мæ амар!

— Скув! – тызмæгæй та сдзырдта фыд.

Ферхæц-ферхæцгæнгæ, кæугæйæ, лæппу бакаст «Нæ фыд» æмæ «Уырны мæ». Алы ракуывды фæстæ-иу фыд хъæбæрæй загъта «оммен».

— Æндæр ницавæруал куывдтытæ зоныс?

— Баба! «Мады Майрæмы куывд» æмæ ма литани зонын.

— Уый тынг даргъ у ... Фæлæ уæддæр кæс.

Литанийы кæрон лæппу каст фæци æмырæй.

— Фæдæ?

― Отец, пощади! Прости меня! Я никогда больше не буду! Я попрошу дядю капрала, чтобы Джаннетто помиловали!

Он лепетал еще что-то; Маттео вскинул ружье и, прицелившись, сказал:

― Да простит тебя бог!

Фортунато сделал отчаянное усилие, чтобы встать и припасть к ногам отца, но не успел. Маттео выстрелил, и мальчик упал мертвый.

 

— Баба! Ныххатыр кæн! Ныххатыр мын кæн! Афтæ никуы уал бакæндзынæн! Капралæн ныллæгъзтæ кæндзынæн æмæ Джаннеттойæн фæтæригъæд кæндзысты.

Цыдæртæ ма дыгъал-мыгъул кодта; Маттео йæ хъыримаг систа, ныххъавыд æмæ сдзырдта:

— Хуыцау дын ныббарæд!

Фæстагмæ ма Фортунатойы зæрды уыд фæгæпп ласын æмæ йæ фыды раз йæ уæрджытыл æрхауын, фæлæ Маттео уыциу гæрах фæкодта. Лæппу мардæй æрхауд.

Даже не взглянув на труп, Маттео пошел по тропинке к дому за лопатой, чтобы закопать сына. Не успел он пройти и нескольких шагов, как увидел Джузеппу: она бежала, встревоженная выстрелом.

― Что ты сделал? - воскликнула она.

― Совершил правосудие.

― Где он?

― В овраге. Я сейчас похороню его. Он умер христианином. Я закажу по нем панихиду. Надо сказать зятю, Теодору Бьянки, чтобы он переехал к нам жить.

 

Кæсгæ дæр æм нал бакодта, афтæмæй къафвæндагыл рацыд йæ хæдзармæ, цæмæй рахæсса бел æмæ лæппуйы баныгæна. Цалдæр санчъехы дæр нæма ракодта, афтæ ауыдта Джузеппæйы: гæрах фехъусгæйæ, уый разгъордта йæ размæ.

— Цы бакуыстай? – зæгъгæ, фæхъæр кодта.

— Рæстаг тæрхон сæххæст кодтон.

— Кæм ис?

— Æрхы. Ныртæккæ йæ баныгæндзынæн. Чырыстон адæймагæй амард. Панихидæйы кой мæхæдæг бакæндзынæн. Нæ сиахс Теодор Бьянкæйæн зæгъын хъæуы æмæ нæм цæрынмæ рацæуа.

 

  * Сæргæндты сыфмæ *