АИВАДОН  ПРОЗÆ

 

Мигель де Сервантес Сааведра

 

Ирон æвзагмæ йæ раивта – Дзасохты Музафер


 

 


 

Повесть о безрассудно-любопытном
 

ЦЫМЫДИСДЗИНАДЫ БÆЛЛÆХТÆ
 

Во Флоренции, богатом и славном городе Италии, в провинции, именуемой Тоскана, жили Ансельмо и Лотарио, два богатых и родовитых дворянина, столь дружных между собою, что все знакомые обыкновенно называли их не по имени, а просто два друга. Были они холосты, молоды, одних лет и одних правил; всего этого было достаточно для того, чтобы они подружились. Правда, Ансельмо выказывал особую склонность к любовным похождениям, меж тем как Лотарио предавался охоте; случалось, однако ж, что Ансельмо изменял обычным своим развлечениям и принимал участие в развлечениях Лотарио, а Лотарио изменял своим и спешил принять участие в развлечениях Ансельмо; и такое между ними царило согласие, что жили они просто, как говорится, душа в душу.

 

Тосканæйы провинцийы итайлаг хъæздыг æмæ кадджын горæт Флоренцийы цардысты хъæздыг æмæ уæздан мыггæгтæй рацæугæ дыууæ дворянины, Ансельмо æмæ Лотарио. Уыдон афтæ лымæн уыдысты, æмæ сæм сæ зонгæтæ сæ нæмттæй дæр нæ дзырдтой, фæлæ сæ хуыдтой «дыууæ ’рдхорды». Дыууæ дæр уыдысты æнæус, æрыгæттæ, иу зондыл хæст. Бахæлар уæвынæн та уымæй фылдæр нæ хъуыди. Раст зæгъын хъæуы, Ансельмо сылгоймæгты ’рдæм здæхтдæр уыди, Лотарио та цуан кæнын уарзта. Уыдис-иу ахæм рæстæджытæ, æмæ-иу дзы иу иннæйы хиирхæфсæнтæм куы аздæхт. Цыбыр ныхасæй, кæрæдзийы афтæ ’мбæрстой, æмæ, куыд фæзæгъынц, иу хæдон дæр сын уæрæх уыд.

Ансельмо без памяти влюбился в одну знатную и красивую девушку, уроженку того же города, и была она из такой хорошей семьи и так хороша собою, что, узнавши мнение друга своего Лотарио, без которого он никогда ничего не предпринимал, решился он просить у родителей ее руки и решение свое претворил в жизнь; и с посольством к ним отправился Лотарио и довел дело до конца, к большому удовольствию своего друга, так что в скором времени Ансельмо уже обладал тем, чего он так жаждал, а Камилла, блаженствуя с любимым своим супругом, неустанно благодарила небо и Лотарио, через посредство которого ей столько досталось счастья. Первые дни после свадьбы, как всегда протекавшие в веселье, Лотарио по-прежнему часто бывал у друга своего Ансельмо, оказывая ему всевозможные почести, забавляя и развлекая его; но вот уж свадебные торжества кончились, поток гостей и поздравителей наконец иссякнул, и Лотарио сделался умышленно неаккуратным его посетителем, – он держался того мнения (а иного мнения и не мог держаться человек рассудительный), что женатых друзей не следует посещать и навещать так же часто, как когда они были холосты, ибо хотя истинная и добрая дружба не может и не должна быть мнительною, со всем тем честь женатого человека столь чувствительна, что задеть ее может не только друг, но, кажется, и родной брат.

 

Ансельмо бауарзта сæхи горæтаг уæздан мыггагæй рацæугæ рæсугъд чызджы. Йе ’рдхорд Лотариойы хъуыды куы бамбæрста — уый æвастæй та иу хъуыддаг дæр нæ кодта, уæд ус курыныл ныллæууыд. Лотарио минæвæрттимæ бацыд чызджы ныййарджытæм æмæ йе ’мбалы фæндтæ кæронмæ ахæццæ кодта. Ансельмойы бæллиц сæххæст. Къаддæр цин нæ кодта Камиллæ дæр. Дунескæнæг æмæ Лотариойæ бузныг уыди, уарзон адæймагимæ йын йæ цард чи баиу кодта. Чындзæхсæвы фæстæ, куыд вæййы, афтæ иу бон уыд иннæмæй хъæлдзæгдæр æмæ цинæфсæстдæр. Лотарио раздæры хуызæн арæх бæрæг кодта йе ’мбалы, архайдта, цæмæй йæ рæстæг хъæлдзæгдæрæй æрвыстаид, ууыл. Чындзæхсæв фæсте аззад. Уазæг сæм нал цыди, арфæгæнджытæ дæр сæ хъуыддаг кондыл банымадтой. Лотарио дæр сæм раздæры хуызæн арæх нал цыд, уымæн æмæ, йе ’рдхорд хъуыддаг куынæма бакодта, уæд æмæ уый фæстæйы рæстæг иу барæнæй баргæ нал уыди. Æцæг хæлардзинады чысыл дызæрдыгдзинадæн дæр хъуамæ бынат ма уа. Бинонтæ кæмæн уа, уый зæрдæ та къæпгæнаг у æмæ йæ зæрдæ фехсайын йæ бон у суанг йæхи ’фсымæрмæ дæр.

От Ансельмо не укрылась отчужденность Лотарио, и он стал горько его в том упрекать, говоря, что если б он знал, что из-за его женитьбы они станут реже видаться, то ни за что не женился бы, и раз в ту пору, когда он был еще холостым, все, видя, в сколь добрых они между собой отношениях, стали ласково называть их два друга, то и не желает он из-за одной только чрезмерной осторожности Лотарио лишаться общепринятого и столь милого прозвища; что он умоляет Лотарио, – если только пристало им говорить между собою на таком языке, – по-прежнему чувствовать себя у него как дома и приходить и уходить когда угодно; что у супруги его Камиллы такие же склонности и влечения, как у него, и что, зная, сколь искренне они друг друга любили, она не может не удивляться теперешней необщительности Лотарио.

 

Ансельмо æнæбафиппайгæ нæ фæци, Лотарио сæм арæх кæй нал цæуы, уый, æмæ йыл йæ зæрдæ кæй худы, уый æргом дæр загъта, чындзæхсæвы фæстæ кæрæдзийы афтæ арæх нал уындзыстæм, уый куы зыдтаин, уæд, дам, ус ницы хуызы ракуырдтаин. Махмæ арæх цæуынæй кæй тæрсыс, уый, дам, æфсонæн нæ бæззы, цæмæй нæм фыццаджы хуызæн «дыууæ ’рдхорды» номæй мауал дзурой, æмæ Лотариойæ куырдта, цæмæй сæм фыццагау арæх цæуа, уыимæ йæ цы афон бафæнда, уыцы афон. Камиллæ, дам, раздæр не ’хсæн цы ахастдзинæдтæ уыд, уый зоны æмæ дис кæны, ныртæккæ дæхи куыд дарыс, ууыл.

На все эти и многие другие доводы, с помощью коих Ансельмо пытался убедить Лотарио бывать у него по-прежнему, Лотарио отвечал так обдуманно, веско и умно, что добрые его побуждения в конце концов тронули Ансельмо, и они уговорились, что Лотарио два раза в неделю и по праздникам будет приходить к нему обедать; однако ж, несмотря на этот уговор, Лотарио порешил вести себя так, чтобы ничуть не страдала честь его друга, коего доброе имя было ему дороже своего собственного. Он рассудил, и рассудил вполне здраво, что мужу, которому небо послало красивую жену, надлежит строго следить за тем, кого он сам вводит как друга в свой дом, а также с кем из подруг общается его жена, ибо на улице, в церкви, во время народных гуляний, на поклонении святым местам (куда у мужа часто нет оснований не пустить жену) не всегда удается условиться о свидании, но зато его легко может устроить у себя дома подруга или же родственница, которая пользуется особым ее доверием.

 

Лотарио-иу уыцы ныхæстæм фæхъуыста æмæ-иу сын радта зондджын æмæ арфхъуыдыджын дзуæппытæ æмæ Ансельмойы баууæндын кодта йæ хъуыдыты рæстдзинадыл. Æппынфæстаг æрцыдысты ахæм хъуыдымæ: Лотарио къуыри дыууæ хатты æмæ бæрæгбæтты сихор хæрынмæ цæудзæни йе ’рдхордмæ. Фæлæ уæддæр Лотарио архайдта, цæмæй йе ’рдхорды намысыл къæм мацы хуызы абадтаид, уымæн æмæ йæм уый кад йæхи кадæй бæрзонддæр æвæрд уыд. Хъуыды кодта афтæ: Хуыцау лæгæн йæ хай рæсугъд ус куы фæкæна, уæд хъуамæ йæ цæст дара, йæ хæдзармæ æмбалы хуызæн кæй хоны, уыдонмæ, стæй йæ усы хæлæрттæм дæр, уымæн æмæ уынджы, аргъуаны, адæм сæ рæстæг хъæлдзæгæй кæм фервитынц, стæй фæдзæхст бынæтты (уырдæм лæгæн йæ усы нæ бауадзынæн арæх æфсон нæ вæййы) фембæлд снысан кæнынæн фадæттæ нæ вæййы, хæдзары та дын де ’мбал кæнæ дæ хæстæг ахæм уавæртæ æнцонæй сараздзæн.

К этому Лотарио прибавил, что и мужу и жене необходимо иметь друга, который указывал бы им на все их оплошности, ибо нередко случается, что муж, влюбленный в свою жену, многого не замечает или же из боязни прогневать ее не заговаривает с нею о том, как ей следует поступать и как не следует, и что служит ей к чести, а что непохвально, а между тем, предуведомленный своим другом, он легко мог бы все исправить. Но где же найти мудрого, преданного и верного друга, которого имел в виду Лотарио? Право, не знаю; один лишь Лотарио мог быть таковым, ибо он с крайним тщанием и предусмотрительностью охранял честь своего друга и старался урезывать, ограничивать и сокращать число отведенных для него дней, дабы досужим сплетникам, дабы взору праздношатающегося и завистливого люда не показались предосудительными приходы богатого, благородного, благовоспитанного и, как он сам о себе полагал, отличающегося многими достоинствами молодого человека к такой прелестной женщине, как супруга Ансельмо Камилла; правда, ее скромность и добропорядочность способны были обуздать любой, самый злоречивый язык, однако ж Лотарио не желал подвергать опасности ее честь и честь своего друга и того ради посвящал отведенные для него дни разным делам, не терпящим, как он уверял, отлагательства, вследствие чего у Ансельмо много времени уходило на сетования, у Лотарио же – на оправдания.

 

Лотарио ма йæ ныхасмæ бафтыдта, лæгæн дæр æмæ, дам, усæн дæр хъуамæ уа ахæм хæлар, сæ аиппытæ сын чи дзура, уымæн æмæ, йæ усы бирæ чи уарзы, ахæм лæг, дам, йæ усæн, куы йæм фæхæрам уа, уымæй тæрсгæйæ нæ фæдзуры, йæхи куыд дарын хъæуы æмæ куыннæ хъæуы, кад сын цы кæны æмæ сын цы нæ кæны, уыдæттæ. Ахæм æрдхорд, дам, кæмæн вæййы, уый йæхи бахизы бирæ рæдыдтытæй. Фæлæ Лотарио кæй кой кодта, ахæм зондджын иузæрдион, æууæнкджын æрдхорд кæм ссардæуа? Лотариойæн йæхицæй хуыздæр ахæм бынаты ничи сфидыдтаид, уымæн æмæ уый алы хуызы дæр архайдта йе ’мбалы кад хъахъхъæныныл, куыд баныхас кодтой, афтæ арæх дæр сæм уый тыххæй нал цыди. Хъуамæ, дзырдмондагæй чи мæлы, ныхæстæ рахæссбахæсс кæныны фыдæй цъæх арт чи уадзы, уыдоны дзыхы ма бахаудаид. Хæлæггæнджытæ уый хуызæн хъæздыг, уæздан æмæ æгъдауылхæст лæппулæгыл фау æвæрын сæ уд-сæ дзæцц хонынц, æмæ тарсти, йе ’мбалы хæдзары йæ арæх куы уыной, уæд ыл истытæ куы ’рымысой, уымæй. Раст зæгъын хъæуы, Лотарио йæ хæрзæгъдаудзинадæй ныфсджын уыд, цыфæнды хахуыргæнджытæн дæр аккаг дзуапп раттын кæй бафæраздзæн, ууыл йæ зæрдæ дардта, фæлæ уæддæр йæ намысыл, йе ’мбал æмæ уый бинойнаджы намысыл къæм абадынæй алы хуызы дæр йæхи хъахъхъæдта. Йæ хæлæртты хæдзармæ арæх кæй нал цыд, уымæн-иу æрхъуыды кодта алы ’фсæнттæ. Цæмæй йыл Ансельмо баууæнда, уый тыххæй йæ кæд бирæ рæстæг хардз кæны хъуыд, уæддæр æм уый тыххæй фæсмон никуы ’рцыд, уымæн æмæ, йæхи сраст кæнынæн цытæ мысыди, уыдон иууылдæр уыдысты хæлардзинады охыл.

Но вот как-то раз, когда они вдвоем вышли погулять в поле, Ансельмо обратился к Лотарио с такими словами:

– Ты, верно, полагаешь, друг Лотарио, что я не знаю, как должным образом прославить творца за те милости, какие он мне явил, даровав мне таких родителей и щедрою рукою меня одарив так называемыми природными способностями, а равно и земными благами, и за то высшее благо, которое он мне даровал, послав такого друга, как ты, и такую супругу, как моя Камилла, – два сокровища, коими я дорожу если не так, как должно, то, по крайности, как умею. И все же, хотя я обладаю всем, что обыкновенно бывает нужно для того, чтобы человек чувствовал себя и был счастливым, я чувствую себя самым обойденным и одиноким человеком во всей вселенной, и меня уже столько времени мучает и томит столь странное и из ряду вон выходящее желание, что я сам себе дивлюсь, осуждаю себя, борюсь с собою и тщусь умолчать о нем и утаить его от своих же собственных мыслей, и мне так же трудно сохранить свою тайну, как и умышленно ее обнародовать. И коли рано или поздно она все равно выйдет наружу, то я предпочитаю вверить ее тайникам твоей молчаливости, ибо я убежден, что при твоей молчаливости и при твоем рвении, которое ты, как истинный друг, выкажешь, дабы помочь мне, я в скором времени рассею свою тоску, и радость моя благодаря твоим стараниям достигнет той же степени, какой из-за моей взбалмошности достигла моя тревога.

 

Иуахæмы та дыууæ ’мбалы тезгъо кæнынмæ ацыдысты тыгъд быдырмæ. Ансельмо Лотариойæн загъта ахæм ныхæстæ:

— Мæ хæлар Лотарио, дæумæ, æвæццæгæн, афтæ кæсы, æмæ æз не ’мбарын, Стыр Хуыцау мæнæн цы диссаджы хæрзты бацыд, уый. Тынг дзæбæх дæр сæ ’мбарын. Æз æнæкæрон бузныг дæн Бæрзондыл Бадæгæй, ахæм ныййарджытæ мын кæй радта, æрдзон курдиæттæй мæ æнæхайæ кæй нæ ныууагъта, уыдонимæ зæххон хорздзинæдтæй дæр, дæу хуызæн æрдхордыл кæй фембæлдтæн æмæ мын Камиллæйы хуызæн цардæмбал йæ цæст кæй бауарзта, уыдоны тыххæй. Уæ дыууæйы дæр æз хонын мæ хъæздыгдзинад æмæ, куыд мæ бон у, афтæ архайын сымах аккаг уæвыныл, кæд мæ къухы, куыд æмбæлы, æдзух афтæ нæ бафты, уæддæр. Кæд амондæн цыдæриддæр хъæуы, уыдонæй алцæмæйдæр хайджын дæн, уæддæр æз мæхи нымайын хъæды халонау иунæг æмæ æнамондыл. Ныр мын иуцасдæр рæстæг мæ уд хæры æнахуыр хъуыды. Мæхинымæр йемæ тох кæнын, фæлæ йын ницы мæ бон у. Мæхиуыл дис дæр фæкæнын, мæсты дæр свæййын, мæхиимæ тох кæныныл дæр ацархайын, уæддæр æнамонд, фæлæ цымыдисæй дзаг хъуыды сæрæй сурын нæ комы. Мæ сусæгдзинад æмбæхсын дæр мæ бон нæу, йæ рахъæр кæнынæй дæр тæрсын. Фæлæ, æвæццæгæн, раджы уа, æрæджы, раргом уыдзæн æмæ йæ ацы дунейы, кæмæн зæгъон, ахæм дæу йеддæмæ нæй. Æз ныфсджын дæн дæ мадзурайæ, мæнмæ цы хорз зæрдæ дарыс, уымæй. Фидар ныфс мæ ис, мæ дызæрдыгдзинæдтæ дæ фæрцы рæхджы кæй аиуварс уыдзысты æмæ мæ æрвылбоны хъизæмæрттæй кæй фервæздзынæн, мæхи цы къуырцдзæвæнмæ батардтон, уырдыгæй кæй рацæудзынæн æмæ та мæ сагъæсты бынат цин кæй бацахсдзæн.

Слова Ансельмо привели Лотарио в недоумение, – он не мог взять в толк, к чему это столь длинное не то предисловие, не то введение; и сколько ни ломал он себе голову над тем, что может так терзать его друга, все же был он весьма далек от истины; и, дабы положить конец мучительному неведению, он сказал, что, прибегая к околичностям для выражения заветных дум своих, Ансельмо тяжкое наносит оскорбление пылкой их дружбе, тогда как Ансельмо вполне может рассчитывать, что он, Лотарио, или подаст благой совет хранить эти думы в тайне, или поможет претворить их в жизнь.

 

Ансельмойы ныхæстæ Лотариойы дисы бафтыдтой. Йе ’мбал дзургæ бирæ фæкодта, фæлæ, цæй охыл, уымæн бамбарæн нæ уыд. Лотарио алырдæм дæр ахъуыды кодта, фæлæ, Ансельмойы ахæм уавæрмæ цы ’ркодта, уымæ хæстæг дæр нæ бацыд. Цæмæй йæ тыхстæй фервæза, уый тыххæй йе ’мбалæн бамбарын кодта, йæ дæлгоммæ ныхæстæй сæ хæлардзинад æфхæргæ кæй кæны æмæ йæ, кæд уый нæ фæнды, уæд хъуамæ, цы зæгъинаг у, уый æргомæй зæгъа. Афтæ куы бакæна, уæд Ансельмойæн йæ бон у Лотариойыл йæ зæрдæ дарын. Кæд йæ хъуыды, адæмы рæгъмæ хæссыны аккаг нæ уа, уæд ын, хуыздæр уынаффæ цы уа, уый нæ бахæлæг кæндзæн, кæд уый аккаг уа, уæд та йын царды рауадзынæн æппæт дæр сараздзæн.

– То правда, – заметил Ансельмо, – так вот, проникшись этою уверенностью, я хочу поведать тебе, друг Лотарио, томящее меня желание знать, так ли добродетельна и безупречна супруга моя Камилла, как я о ней полагаю, – увериться же в справедливости моего мнения я могу, только лишь подвергнув ее испытанию, с тем чтобы это испытание определило пробу ее добродетели, подобно как золото испытывают огнем. Ведь я убежден, друг мой, что не могут почитаться добродетельными те женщины, чьей любви никто не домогался, и что лишь та из них стойка, которую не тронули ни уверения, ни подношения, ни слезы, ни упорство назойливых поклонников. В самом деле, – продолжал он, – велика ли заслуга жены в том, что она верна, если никто не соблазнял ее стать неверною?

Что из того, что она застенчива и нелюдима, если у нее нет повода стать распущенною и если она знает, что у нее есть муж, который при малейшей с ее стороны нескромности лишит ее жизни? Следственно, к женщине, добродетельной страха ради или же оттого, что ей не представился случай, я не могу относиться с таким же уважением, как к той, которая в борьбе с домогавшимися и преследовавшими ее стяжала победный венок. Так вот, по этой-то самой причине, а равно и по многим другим, которые я мог бы привести, дабы подкрепить и обосновать свое мнение, я и хочу, чтобы Камилла, моя супруга, прошла через эти трудности, чтобы она очистилась и закалилась в огне просьб и домогательств человека, достойного избрать ее предметом своей страсти. И если из этого сражения она выйдет победительницею, в чем я не сомневаюсь, то я почту себя счастливейшим из смертных, я буду вправе тогда объявить, что сосуд моих желаний полон, я скажу, что судьба послала мне именно такую стойкую женщину, о которой говорит мудрец: Кто найдет добродетельную жену? Если же все произойдет вопреки ожиданиям, то отрадное сознание собственной проницательности поможет мне безболезненно перенести ту боль, которую причинит опыт, доставшийся столь дорогою ценой. И, объявляя заранее, что все твои возражения против моего замысла бессильны помешать мне привести его в исполнение, я прошу твоего согласия, друг Лотарио, стать орудием, которое возделало бы сад моего желания, – я же предоставляю тебе полную свободу действий, и у тебя не будет недостатка ни в чем из того, что я почту необходимым, чтобы добиться расположения женщины честной, всеми уважаемой, скромной и бескорыстной. И, кроме всего прочего, меня побуждает доверить тебе столь сложное предприятие вот какое обстоятельство: если ты и покоришь Камиллу, все же это покорение не дойдет до последней черты, – свершится лишь то, что было задумано, – и таким образом честь мою ты заденешь лишь мысленно, и мой позор останется погребенным в целомудрии твоего молчания, которое в том, что касается меня, пребудет, я уверен, вечным, как молчание смерти. Итак, если ты желаешь, чтобы мою жизнь можно было назвать жизнью, то сей же час начинай любовную битву – и не теплохладно и лениво, но с тем рвением и жаром, какого мой замысел требует, и с тою добросовестностью, за которую мне дружба наша ручается.

 

— Уымæй раст зæгъыс, — сразы Ансельмо. — Дæ ныхæстæй алкæуыл дæр кæй æууæндын, мæ сусæгдзинад дæр дын уый тыххæй раргом кæнынмæ хъавын. Фæстаг рæстæджы мын æнцой цы хъуыддаг нæ дæтты, уый баст у мæ бинойнагимæ. Камиллæйæн, æз куыд хæрзæгъдау æмæ æнæипп æнхъæл дæн, æцæгæй дæр ахæм у æви нæу, уый базонын мæ тынг фæнды. Уый сбæлвырд кæныны тыххæй та йæ æз хъуамæ бафæлварон, сызгъæрин зынгæй куыд бафæлварынц, афтæ. Сылгоймагæн йæ уарзондзинад куы ничи хъара, уæд æй æгъдауджын æмæ хиуылхæст рахонæн нæй. Æгьдауджын æмæ хиуылхæст уыцы сылгоймаг у, нæлгоймæгтæ сæ уарзондзинад кæмæн фæхъарынц æмæ сæм фæстæмæ дæр чи нæ фæкæсы, сæ лæгъстæтæ æмæ лæвæрттæ сын чи ницæмæ ’рдары. Цæмæй йæ лæгыл иузæрдион ма уа, ууыл кæд ничи бафæлвæрдта, уæд ахæм сылгоймаджы йæ лæгыл иузæрдион рахонæн куыд ис?

Æддæдзаст кæй у, уый тыххæй фадæттæ кæмæн нæ уыди, стæй йыл ахæм хъуыддагæй йæ лæг истæуыл куы фæгуырысхо уа, уæд æй æгасæй кæй нæ ныууадздзæн, уый куы зона æмæ афтæмæй уæздан æмæ хиуылхæстæй йæхи куы ’вдиса, уæд уым диссагæй ницы ис. Йæ лæгæй тæрсгæйæ, кæнæ та йын йæ лæгыл гадзрахатæй рацæуыны фадат кæй нæ фæци, уый фæрцы уæздан сылгоймагæн, сæ уарзондзинад кæмæн хъардтой, фæлæ сæм фæстæмæ дæр чи нæ фæкаст, ахæм сылгоймаджы хуызæн кад куыд хъуамæ кæнон?! Уымæ гæсгæ мæ — стæй канд уымæ гæсгæ нæ — фæнды, цæмæй мæ бинойнаг ахиза уыцы зындзинæдты сæрты, йæхи асыгъдæг кæна æмæ судзгæ арты бахсида æндонау. Кæд уыцы тохæй уæлахизæй рацæуа, — уæлахизæй кæй рацæудзæн, ууыл та дызæрдыг нæ кæнын, — уæд æз мæхи нымайдзынæн дунейы æппæты амондджындæр адæймагыл. Мæ бæллицты дзæкъул та бауыдзæн йæ тæккæ дзаг æмæ зæгъдзынæн: «Хъысмæт мын балæвар кодта сылгоймæгты хуыздæры!» Кæд фæфыдæнхъæл уон, уæддæр уыцы стыр рыстæн бафæразын мæ бон бауыдзæн. Рагацау дын зæгъын, мæ фæндонимæ не сразы уæвынæн цыфæнды æфсæнттæ куы ссарай, уæддæр сыл нæ баууæнддзынæн æмæ дæ уый курæг дæн: сразы у мæ фæндтæ сæххæст кæныны сæйраг архайæгыл. Мæнырдыгæй дын алцы бартæ дæр уыдзæн, мæ бинойнаджы дæхирдæм раздахынæн дæ цыдæриддæр фæнды, уый кæн, уымæн дын æз æппæт фадæттæ дæр сараздзынæн. Табуафси, архай, алчидæр аргъ кæмæн кæны, уыцы сыгъдæгзæрдæ, хиуылхæст æмæ уæздан Камиллæйы фæрæдийын кæныныл. Ацы хъуыддаг ма дæ бар уый тыххæй дæр кæнын, æмæ æууæндын, бынтон кæронмæ йæ кæй нæ ахæццæ кæндзынæ. Цы сфæнд кодтон, ууыл баууæнддзынæн. Мæн та æндæр ницы хъæуы. Мæ кадыл къæм абаддзæн æрмæстдæр хъуыдыты, уымæн æмæ, кæй никæмæн ницы радзурдзынæ, ууыл фидарæй æууæндын. Кæд мæ цард цард рахонæн уа, уый дæ фæнды, уæд ацы уысмæй фæстæмæ бацу уарзондзинады хæсты, æрмæст зивæггæнгæ, уазалæй нæ, фæлæ, æцæг чи бауарзы, ахæм лæппуйы æнкъарæнтимæ. Ацы хæс æххæст кæнгæйæ дæ зæрдыл дар æмæ хъуыды кæн, не ’хсæн цы хæлардзинад ис, ууыл.

Так говорил Ансельмо, а Лотарио до того внимательно слушал, что, за исключением вышеприведенных слов, он, пока тот не кончил, не произнес больше ни слова, однако ж, видя, что Ансельмо молчит, и окинув его долгим взглядом, как если бы перед ним было нечто невиданное, приводящее в ужас и изумление, наконец заговорил:

 

Лотарио Ансельмомæ хъуыста зæрдиагæй æмæ, цалынмæ йæ фæстаг ныхæстæ загъта, уæдмæ дзы иу мыр дæр нал схауд, фæлæ Ансельмо куы ныхъхъус, уæд ыл къахæй сæрмæ йæ цæст æрхаста, цыма ныронг æппындæр кæй никуыма федта, ахæм цæмæдæр каст, уый хуызæн тарст æмæ дисхуыз цæстытæй. Æппынæрæджиау райдыдта:

– Я все еще не могу поверить, друг Ансельмо, что все, что ты мне говорил, не шутка, ибо, уразумев, что ты говоришь серьезно, я не дал бы тебе докончить и, перестав слушать, тем самым прервал пространную твою речь. Право, мне начинает казаться, что или ты меня не знаешь, или я не знаю тебя. Да нет, я отлично знаю, что ты – Ансельмо, а ты знаешь, что я – Лотарио. Беда в том, что я начинаю думать, что ты не прежний Ансельмо, а ты, верно, думаешь, что я не тот Лотарио, каким ты знал меня прежде, – ведь то, что я от тебя услышал, не мог сказать друг мой Ансельмо, а то, что ты просишь, ты не стал бы просить у того Лотарио, которого ты знаешь, ибо близким друзьям, по слову поэта, надлежит испытывать друг друга и прибегать к взаимной помощи usque ad aras:[1] это значит, что нельзя пользоваться дружбой в делах, не угодных богу. Следственно, если так понимал дружбу язычник, то насколько же глубже должен понимать ее христианин, который знает, что из-за дружбы земной нельзя терять дружбу небесную? Если же человек впадает в такую крайность, что думает не о душе, а лишь о друге своем, то на это у него должны быть немаловажные, веские причины, то есть когда речь идет о чести или о жизни друга. Ну так что же, Ансельмо, значит, чести твоей или жизни грозит опасность, коли в угоду тебе я должен отважиться на столь постыдный шаг? Разумеется, что не грозит, – напротив, если я не ошибаюсь, ты сам добиваешься и хлопочешь, чтобы я отнял у тебя жизнь и честь, а заодно и у себя самого. Ибо ясно, что, лишив тебя чести, я лишаю тебя и жизни, оттого что лучше умереть, нежели утратить честь, и если ты избираешь меня орудием твоего бедствия, то как же это может не обесчестить и меня и, следственно, не лишить меня жизни? Выслушай меня, друг Ансельмо, наберись терпения и не прерывай меня, пока я не выскажу тебе все, что я о твоем замысле думаю: ведь у тебя будет еще время мне возразить, я же успею тебя выслушать. 

 

— Цытæ фæдзырдтай, уыдон хъазгæйæ нæ дзырдтай, уый мæ ныр дæр нæма уырны, æндæр дæ уыйбæрц дзурын нæ бауагътаин. Раст дын куы зæгъон, уæд мæм афтæ кæсын райдыдта, цыма мæ кæнæ ды нæ зоныс, кæнæ дæ æз нæ зонын. Уæвгæ рæстытæ нæ дзурын. Æз тынг хорз зонын, ды Ансельмо кæй дæ, уый, ды та зоныс, æз Лотарио кæй дæн. Йæ мардæрцыд уый мидæг ис, æмæ мæнмæ кæсын райдыдта, цыма ды раздæры Ансельмо нал дæ, ды та æнхъæлыс æз, ды раздæр кæй зыдтай, уыцы Лотарио нал дæн, уымæн æмæ, æз дæуæй цы ныхæстæ фехъуыстон, уыдон ме ’рдхорд Ансельмо йæ дзыхæй не суагътаид, стæй ды цы курыс, уый, ды цы Лотариойы зоныс, уымæн нæ загътаис, уымæн æмæ поэты загъдау хæстæг æмбæлтты кæрæдзийы фæлварын хъæуы usgue ad aras[1], уый та дзурæг у ууыл, æмæ Хуыцауы зæрдæмæ цы хъуыддæгтæ нæ цæуы, уым хæлардзинадæй пайдагæнæн нæй. Кæд муртаттаг хæлардзинад афтæ æмбæрста, уæд æй чырыстон та хъуамæ ноджы арфдæр æнкъара, уымæн æмæ уый зоны, уæларвон хæлардзинад зæххон хæлардзинады сæрвæлтау æрхæссæн кæй нæй. Адæймагæй, йе ’рдхордыл хъуыды кæнгæйæ, йæ удыл хъуыды кæнын куы ферох вæййы, уæд ын уымæн хъуамæ æцæг æфсон уа, ома ныхас цæуа йе ’рдхорды кад кæнæ цардыл. Куыд зæгъыс, Ансельмо, дæ кад кæнæ дæ цардæн истæмæй тæссаг у? Æрмæстдæр уæд сразы уæвæн ис ахæм худинаджы къахдзæф акæныныл. Мæнмæ гæсгæ, дæ кад дæр æмæ дæ цард дæр не сты ахæм уавæры. Уый нæ, фæлæ кæд нæ рæдийын, уæд ды дæхæдæг архайыс æмæ уымæн æппæт дæр аразыс, цæмæй дын æз байсон дæ кад дæр æмæ дæ цард дæр, стæй канд дæ кад æмæ цард нæ, фæлæ ма мæ кад æмæ цард дæр, уымæн æмæ, æз дæ кад куы байсон, уæд дын исын дæ цард дæр. Æгады цардæй мæлæт хуыздæр у. Кæд мæ дæхи фегад кæнынæн хæцæнгарзæн равзæрстай, уæд фегад уыдзынæн мæхæдæг дæр, куы фегад уон, уæд та мæ мæлæт дæр ралæудзæн. Курын дæ, Ансельмо, уыйбæрц фæразон разын, æмæ, цы дæ зæрды æрæфтыд, уый тыххæй цалынмæ мæ хъуыдытæ зæгъон, уæдмæ мæ ма бахъыгдар. Мæнимæ кæм нæ разы кæнай, уым дын дæ хъуыды зæгъыны фадат уыдзæн æмæ дæм æз лæмбынæг байхъусдзынæн.

 

– Пожалуй, – сказал Ансельмо, говори без утайки.

И Лотарио продолжал:

 

— Табуафси, — загъта Ансельмо, — хъусын дæм, æрмæст мæ мацы басусæг кæн. Алцыдæр æргомæй дзур.

Æмæ Лотарио дарддæр дзырдта:

– Я полагаю, Ансельмо, что у тебя сейчас такое же точно настроение ума, какое всегда бывает у мавров: ведь им невозможно втолковать, почему их вероучение ложно, ни с помощью ссылок на Священное писание, ни с помощью доводов, основанных на умозрительных построениях или же на догматах истинной веры, – они нуждаются в примерах осязательных, доступных, понятных, наглядных, не вызывающих сомнения, с математическими доказательствами, которые нельзя опровергнуть, вроде, например, такого: «Если мы от двух равных величин отымем равные части, то остатки также будут равны». Если же объяснить им на словах не удается, а именно так оно всегда и бывает, то приходится показывать руками, подносить к глазам, да и этого еще оказывается недостаточно для того, чтобы убедить их в истинности святой нашей веры. И вот теперь этот же самый способ и прием мне надлежит применить и к тебе, ибо явившееся у тебя желание в высшей степени сумасбродно, здравого смысла в нем вот настолько нет, так что объяснять тебе, в чем заключается твоя простота, чтобы не сказать больше, это значит даром терять время, и я, собственно говоря, в наказание за твой дурной умысел не стал бы выводить тебя из заблуждения, но моя дружеская к тебе привязанность не позволяет мне столь сурово с тобой обойтись и не допускает, чтобы я покинул тебя, когда тебе грозит явная гибель. И, дабы тебе это стало ясно, скажи, Ансельмо, не говорил ли ты мне, что я должен обольщать скромную, преследовать честную, одарять бескорыстную, ухаживать за благонравной? Да, говорил.

 

— Дæумæ ныртæккæ цы зæрдæйыуаг ис, уый мын маврты мæ зæрдыл æрлæууын кодта. Цыфæнды дæр сын кæн, дины чиныгæй сын дæнцæгтæ хæсс, æвдисæндартæй пайда кæн, уæддæр сæ ницы хуызы баууæндын кæндзынæ, сæ ахуырад мæнг кæй у, ууыл. Уыдон хъæуы, уырзæй басгарæн кæмæн ис, ахæм дæнцæгтæ, æнцонæмбарæн, сæхи цæстæй кæй уыной, фæдызæрдыг уæвæн кæуыл нæ уа, ахæм æвдисæндартæ. Дæ ныхæстыл сæ куы нæ баууæндын кæнай, уæд дæ бахъæудзæн къухæй амоныны сæр, фæлæ сæ уый дæр нæ баууæндын кæндзæн сæ сыгъдæг дины æцæгдзинадыл. Дæуимæ дæр мæ ахæм мадзæлттæй пайда кæнын бахъæудзæн, уымæн æмæ дæм цы хъуыды фæзынд, уымæй сæрхъæндæр æрымысын зын у. Галиу зондыл кæй ныххæцыдтæ, уый бæлвырд у, фæлæ цæмæй галиу у, уый амоныныл куы схæцон, уæд, æз куыд нымайын, афтæмæй мæ рæстæг дзæгъæлы фесафдзынæн, фæлæ, не ’хсæн цы ’фсымæрон ахастдзинæдтæ ис, уыдон мын бар нæ дæттынц дæу афтæмæй ныууадзынæн, уымæн æмæ зонын, де сæфты къахыл кæй ныллæууыдтæ. Афтæ мын нæ загътай, дæ бинойнаг хæдæфсарм, сыгъдæгзæрдæ, уæздан, фырнымд, цæстуарзон у, зæгъгæ? Загътай.

 

Но если ты знаешь, что твоя супруга скромна, честна, бескорыстна и благонравна, то из чего же ты хлопочешь? И если ты полагаешь, что она отразит все мои атаки, – а, она, конечно, их отразит, – то сумеешь ли ты тогда придумать для нее названия лучше тех, которые у нее уже есть, и что она от этого выиграет? Или ты на самом деле держишься противоположного о ней мнения, или сам не знаешь, о чем просишь. Если ты противоположного о ней мнения, то зачем же тогда испытывать ее?

 

Кæд дæ бинойнаг хæдæфсарм, сыгъдæгзæрдæ, уæздан, фырнымд, цæстуарзон у, уый зоныс, уæд ма йыл цы фæлварæнтæ кæныс? Æмæ æз йæ фæдыл зилын куы райдайон, уæд мын кæд ком иу хъуыддаджы дæр нæ ратдзæн, — ком мын кæй нæ ратдзæн, уый та бæлвырд у, — уый зоныс, уæд дæм, ныртæккæ куыд кæсы, уымæй истæмæй хуыздæр фæкæсдзæн, стæй дзы сылгоймаг æмбулгæ та цы ракæндзæни? Æви йыл æцæгæй дызæрдыг кæныс, æви дæ, цы фæнды, уый дæхæдæг дæр не ’мбарыс? Кæд æй æцæгæйдæр æддæдзаст æнхъæлыс, уæд ма йæ фæлварын цæмæн хъæуы?

Коли она дурна, то и поступай с ней, как тебе вздумается. Но если она так хороша, как ты ее считаешь, то было бы безрассудно производить опыты над самою истиной, ибо произведенный опыт не властен изменить первоначально вынесенное о ней суждение. Всем известно, что предпринимать шаги, от коих скорей вреда, нежели пользы ожидать должно, способны лишь неразумные и отчаянные, особливо когда никто их на это не толкает и не подбивает и если заранее можно сказать, что это явное безумие. Дела трудные совершаются для бога, для мира или же для обоих вместе: для бога трудятся святые, которые ведут жизнь ангелов во плоти, для мира трудятся те, что переплывают необозримые воды, путешествуют по разным странам, вступают в общение с чужеземцами – и все ради так называемых земных благ, а для бога и для мира одновременно трудятся доблестные воины: эти только заметят, что в неприятельском стане ядро проломило брешь, и вот они уже, отринув всякий страх, забыв и думать о грозящей им явной опасности, окрыленные мечтою постоять за веру, отчизну и короля, бестрепетно бросаются навстречу тысяче подстерегающих каждого из них смертей. Вот какие совершаются на свете дела, и, несмотря на сопряженные с ними лишения и опасности, они служат к чести, славе и благоденствию. Но тем, что, по твоим словам, намерен предпринять и осуществить ты, тебе не снискать милости божьей, не снискать земных благ, не снискать почета среди людей, ибо если даже все кончится, как ты того желаешь, то тебе от этого не будет ни особой радости, ни прибыли, ни славы. Если же все кончится по-иному, то ты окажешься в крайне бедственном положении, ибо мысль о том, что никто не знает о постигшем тебя несчастье, не принесет тебе тогда утешения, – ты сам будешь знать о нем, и этого будет довольно, чтобы истерзать тебя и сокрушить. В доказательство же моей правоты я хочу привести тебе строфы, коими закончил первую часть Слез апостола Петра знаменитый поэт Луиджи Тансилло, – вот они:
 

 

Кæд нæ бæззы, уæд дæ цыдæриддæр фæнды, уый йын кæн. Фæлæ ды куыд нымайыс, кæд æцæгæйдæр ахæм хорз у, уæд æцæгдзинадыл фæлварæнтæ кæнын ницæмæн хъæуы, уымæн æмæ уыцы фæлварæнтæн дæ раздæры хъуыды аивын сæ бон нæ бауыдзæн. Алчидæр зоны, йæ пайдайæ йæ зиан фылдæр кæмæн уыдзæн, ахæм къахдзæфтæ акæнынц сонт æмæ нæрæмон адæймæгтæ. Зын хъуыддæгтæ фæкæнынц Хуыцау æмæ зæххонты тыххæй кæнæ та сæ дыууæты тыххæй дæр иумæ. Хуыцауы тыххæй фæллой кæнынц, зæдтæ ’мæ дауджыты цард чи фæзмы, уыцы сыгъдæг удтæ, зæххонты хорздзинадыл та кусынц æнæкæрон денджызон тыгъдæдты ленкгæнджытæ, алы бæстæтæм балцыты цæуджытæ, æцæгæлон адæмимæ æмбæлджытæ. Хуыцау æмæ зæххонты тыххæй иумæ кусынц намысджын хæстонтæ. Уыдон, куыддæр знаджы фидар æфсæн къори кæмдæр кæй батыдта, уый куы ауынынц, афтæ сæ тас æрбайрох вæййы, æппындæр ницæмæйуал фæтæрсынц, афтæмæй абырсынц. Сæ размæ вæййы æрмæстдæр иу нысан: сæ дин, Фыдыбæстæ æмæ къаролы бахъахъхъæнын. Мин ранæй сæм мæлæт фæкæсы, фæлæ йæ ничиуал ницæмæ фæдары. Ахæм сгуыхтдзинæдтæ æвдыстæуы дунейы. Уыдон къухы æнцонæй не ’фтынц, фæлæ хонынц кад æмæ намысмæ, адæймаджы ном бæрзонд кæнынмæ. Фæлæ ды цы фæндагыл æрлæууыдтæ, уый Хуыцауы зæрдæмæ нæ фæцæудзæн, зæххон хорздзинæдтæм дæр дæ нæ бахондзæн, нæ дын фæуæлдæр кæндзæн адæмы ’хсæн дæ кад дæр, уымæн æмæ, цæмæ ’нхъæлмæ кæсыс, уый дæ къухы куы бафта, уæддæр ыл зæрдæзæгъгæ цин нæ бакæндзынæ, нæ дзы фæфылдæр уыдзæн дæ мулк, нæ дзы бафтдзæн дæ кадыл. Дæ зæрдæ цæуыл дарыс, уымæй фыдæнхъæл куы фæуай, уæд дыл мæгуыры бон бакодта, уымæн æмæ, дыл цы ’намонддзинад æрцæудзæн, уый дæхи йеддæмæ куы ничи зона, уæд дын уый æнцойдзинад не ’рхæсдзæн. Ды йæ дæхæдæг зондзынæ æмæ уый фаг уыдзæн дæхи мæлæтмæ батæрынмæ. Мæ хъуыдытæ раст кæй сты, уый тыххæй дын æрхæсдзынæн зындгонд поэт Луиджи Тансиллойы «Апостол Петры цæссыгтæй» ахæм рæнхъытæ:
 

          Петра терзает совесть тем сильней,
          Чем ярче занимается денница.
          Поблизости не видит он людей,
          Но, помня, что свершил, стыдом казнится:

          Кто прям душой, тот в низости своей
          Себе и без свидетелей винится,
          Сгорая на костре душевных мук,
          Хоть только небо да земля вокруг.
 
            Уæнтæхъил Петр у æнкъард, æрхуым,
          Фæсмон кæны — æхсæв уа, бон — йæ митыл.
          Йæ зонгæтæй нæ кæны иумæ сым,
          Йæхинымæр йæ хъысмæты æлгъиты.

          Куы ракæны сыгъдæгзæрдæ æвзæр,
          Уæд æй йæхицæн цъаммарау нæ бары.
          Ысдон вæййы фыркатайæ йæ сæр,
          Йæ рухс бæллицтæ баныгæны тары.
 

Так же точно и тебя тайна от муки не убережет, напротив того, ты будешь плакать всечасно, – не слезами очей, так кровавыми слезами сердца, подобно тому простодушному врачу, который, по словам нашего поэта, подверг себя испытанию кубком[2], испытанию, от коего благоразумно уклонился мудрый Ринальд. И пусть это поэтический вымысел, но он содержит в себе скрытое нравоучение, которое должно запомнить, постигнуть и применить к жизни. Этого мало, я скажу тебе еще нечто такое, после чего ты окончательно уверишься в том, какую страшную намерен ты совершить ошибку. Вообрази, Ансельмо, что по воле неба или же благодаря счастливой случайности ты становишься обладателем и законным владельцем чудеснейшего алмаза, коего чистота и вес приводят в восторг всех ювелиров, которым ты его показываешь, и все они говорят в один голос и сходятся на том, что по своему весу, чистоте и доброкачественности он являет собою предел того, на что природа подобного камня способна, да ты и сам того же мнения и ничего не можешь им возразить, – так вот, разумно ли будет с твоей стороны взять ни с того ни с сего этот алмаз, положить его между молотом и наковальней, а затем изо всех сил начать по нему бить, чтобы испытать его прочность и доброкачественность? Но положим даже, ты это осуществил, более того, – камень выдержал столь нелепое испытание, но ведь от этого ничего не прибавилось бы ни к ценности его, ни к славе, а если бы он разбился, что весьма вероятно, то разве не был бы он потерян безвозвратно? Конечно, да, а владелец его прослыл бы во мнении света глупцом. Так знай же, друг Ансельмо, что великолепный алмаз – это Камилла, как в твоих глазах, так и в глазах всякого другого, и что бессмысленно подвергать его роковой случайности, ибо если он останется невредим, то ценность его от этого не увеличится, если же не выдержит и погибнет, то обдумай заранее, как ты будешь жить без него и сколь основательно станешь ты обвинять себя в его и в своей гибели. Пойми, что нет в целом мире большей драгоценности, нежели честная и верная жена, и что честь женщины – это добрая слава, которая про нее идет. И раз что слава о твоей супруге добрее доброго и ты это знаешь, то для чего же истину эту брать под сомнение? Пойми, друг мой, что женщина – существо низшее и что должно не воздвигать на ее пути препятствия, иначе она споткнется и упадет, а, напротив того, убирать их и расчищать ей путь, дабы она легко и без огорчений достигла совершенства, заключающегося в добродетели.

 

Афтæ дæу дæр, дæ уавæр кæй ничи зоны, уый сусæгдзинад хъизæмæрттæй нæ фервæзын кæндзæн. Ирвæзын нæ, фæлæ кæудзынæ æмæ кæудзынæ. Цæссыгтæ дæ цæстытæй куы нæ кæлой, уæддæр кæлдзысты дæ зæрдæйы цæссыгтæ æмæ дыл, нæ поэт куыд фыста, афтæ, йæхи нуазæнæй чи фæлвæрдта, уыцы æууæндаг дохтыры æмбисонд æрцæудзæн. Уый поэты æрхъуыдыгонд фæлгонц у, фæлæ адæймаджы ахуыр кæны, цæмæй йæ бахъуыды кæна æмæ дзы царды спайда кæна. Ууыл мæ ныхас нæма фæци. Цы æвирхъау рæдыд æруадзынмæ хъавыс, уый тыххæй дын мæ зæгъинæгтæ дзырд нæма фæдæн. Дæ цæстыл-ма ауайын кæн, Ансельмо, ахæм ныв. Зæгъæм, Хуыцау ныддæлæ-уæлæ кодта æмæ æнæнхъæлæджы йæ хицау сдæ диссаджы алмасийæн. Зæрингуырдтæй йæ кæмæ нæ равдыстай, ахæм нал баззад æмæ иууылдæр æмдзыхæй дзурынц, йæ уæз, йæ сыгъдæгдзинад æмæ хæрзхъæддзинадæн æмбал нæй, зæгъгæ. Стæй дæхæдæг дæр афтæ хъуыды кæныс, сæ ныхмæ дæр уый тыххæй ницы дзурыс. Фæлæ, зæгъæм, ды уыцы алмаси куы райсис æмæ йæ, йæ хæрзхъæддзинад, æмæ, куыд фидар у, уый сбæрæг кæныны тыххæй хъæсдарæгыл куы ’рæвæрис æмæ йæ дзæбугæй хойын куы райдаис, уæд раст бакæнис? Зæгъæм, афтæ кæнгæ дæр бакодтай, алмаси нæ асасти, уæд ын фылдæр аргъ кæнын райдаис, дæ цæсты фæкадджындæр уаид? Сæтгæ куы акодтаид — уымæн та уæвæн уыд, — уæд доны къусы сæфт нæ фæкодтаид? Фæкодтаид. Алмасийы хицауыл та æдылыйы ном сбадтаид. Уæдæ дæ, Ансельмо, рох ма уæд, диссаджы алмаси, куыд дæ цæсты, афтæ алкæйы цæсты дæр, Камиллæ кæй у æмæ йыл фæлварæнтæ кæнын æнæсæрфат хъуыддаг кæй у, уымæн æмæ, æнæхъыгдардæй куы баззайа, уæд уымæй йæ кад нæ фæфылдæр уыдзæн, фæлварæнæн куы нæ бафæраза æмæ куы амæла, уæд æнæ уымæй куыд цæрдзынæ? Дæхи уæ дыууæйы мæлæты тыххæй куыд хæрдзынæ, ууыл рагацау ахъуыды кæн. Зæххыл цыдæриддæр хæзнайæ ис, уыдонæн сæ хæзнадæр у сыгъдæгзæрдæ æмæ æууæнкджын бинойнаг. Уымæн та йæ намыс æмæ йæ цæсгомæй зынаргъдæр ницы ис. Æмæ кæд дæ бинойнаджы адæм намысджын æмæ кадджын хонынц, стæй, афтæ кæй у, уый дæхæдæг дæр зоныс, уæд уыцы ’цæгдзинад дызæрдыджы цæмæ ’фтауыс? Мæ хæлар, сылгоймаг лæмæгъ у æмæ йын йæ размæ цæлхдуртæ æвæрын нæ хъæуы, кæннод сыл йæ къах скъуырдзæн æмæ размæ бахаудзæн. Цæмæй ахæм уавæры ма бахауа, уый тыххæй йын йæ фæндаг сыгъдæг кæнын хъæуы. Уæд æдыхстæй схиздзæн, йе ’ппæт хорздзинæдтæ дæр кæцæй разындзысты, ахæм бæрзæндмæ.

Естествоиспытатели рассказывают, что у горностая белоснежная шерсть и что когда охотники за этим зверьком охотятся, то пускаются на такую хитрость: выследив, куда он имеет обыкновение ходить, они мажут эти места грязью, затем спугивают его и гонят прямо туда, а горностай, как скоро заметит грязь, останавливается, ибо предпочитает сдаться и попасться в руки охотника, нежели, пройдя по грязи, запачкаться и потерять белизну, которая для него дороже свободы и самой жизни.

 

Сыбираг мыстулæджы хъуын миты хуызæн урс-урсид у. Цуанæттæ ахæм хин æрхъуыды кодтой: сырд арæхдæр кæуылты фæцæуы, уый базонынц æмæ йын йæ фæндаг цъыфæй байсæрдынц, стæй йæ фæтæрсын кæнынц æмæ йæ уыцы фæндагмæ сурын байдайынц, фæлæ мыстулæг, цъыфæй амæстытæ куы фены, уæд æрлæууы æмæ, счъизи уæвыны бæсты йæхи мæлæтмæ, ома цуанæтты къухмæ, ратты, уымæн æмæ йын йæ буары сыгьдæгдзинад йæ сæрибардзинад æмæ суанг йæ цардæй дæр зынаргьдæр у.

Верная и честная жена – это горностай, честь же ее чище и белее снега, и кто хочет, чтобы она не погубила ее, а, напротив того, сохранила и сберегла, тому не следует применять способ, к коему прибегают охотники на горностая, не должно подводить ее к грязи подарков и услуг навязчивых поклонников, – может статься, даже наверное, по природе своей она недостаточно добродетельна и стойка, чтобы без посторонней помощи брать и преодолевать препятствия, необходимо устранить их с ее пути и подвести ее к чистоте добродетели и той прелести, которую заключает в себе добрая слава. Еще добрую жену можно сравнить с зеркалом из сверкающего и чистого хрусталя, – стоит дохнуть на нее, и она туманится и тускнеет. С порядочною женщиной должно обходиться как со святыней: чтить ее, но не прикасаться к ней. Верную жену должно охранять и лелеять так же точно, как охраняют и лелеют прекрасный сад, полный роз и других цветов, – сад, которого владелец никого туда не пускает и не позволяет трогать цветы, – можете издали, через решетку, наслаждаться благоуханием его и красотою. В заключение я хочу привести несколько стихов из одной современной комедии, которая пришла мне сейчас на память, – мне кажется, это будет как раз к месту. Один благоразумный старик советует другому, отцу молодой девушки, охранять ее, никуда не пускать и держать взаперти и, между прочим, говорит следующее:
 

 

Иузæрдион æмæ æнаипп ус мыстулæг у, йæ кад та — митæй сыгьдæгдæр æмæ урсдæр, æмæ йæ цæмæй ма бабын кæна, уый кæй фæнды, уыдон хьуамæ мыстулæгыл цуангæнджыты ма фæзмой, сæ сылгоймæгтæ кæй зæрдæмæ цæуынц æмæ сæ фæдыл чи зилы, уыдонæн лæвæрттæ дæттыны уавæртæ ма аразой. Чи зоны, æрдз æй афтæ сфæлдыста, æмæ йын æххуысгæнджытæ куы уа, уæд уыцы лæвæрттæ исыныл сразы уа, æмæ йæ уыдæттæй хьахьхьæнын хьæуы, æххуыс кæнын нæ, фæлæ. Фæлмæнзæрдæ бинойнаджы абарæн ис рæсугьд фæлгæты æвæрд æрттиваг кæсæнимæ. Куы йыл баулæфай, уæд ыл мигь абады, фæлмы бын фæвæййы. Уæздан æмæ æгьдауджын сылгоймагмæ зæды цæстæй кæсын хьæуы. Аргь ын кæн, фæлæ йæм кьухæй ма ’внал. Иузæрдион бинойнаджы, хорз дидинæгдон куыд хьахьхьæнай, афтæ хьахьхьæнын хьæуы. Уырдæм дидинæгдоны хицау никæй уадзы. Цы бирæ сырхмæтæг æмæ дзы æндæр рæсугьд дидинджытæ ис, уыдонмæ кæсын кæй фæнды, уый сæм быруйы сæрты кæсæд, улæфæд сын сæ хæрздæф. Мæ зæрды дын ис иу нырыккон комедийæ цалдæр рæнхъы æрхæссын. Мæнмæ гæсгæ, ацы ран сфидаудзысты. Иу хуыцауысконд зæронд лæг, рæсугьд чызг кæмæн уыд, ахæм лæгæн зонд амоны. Дуарæхгæдæй, дам, дар дæ чызджы, макæдæм æй уадз æмæ йын радзырдта, уæлдæр цы æмдзæвгæйы рæнхъыты кой кодтон, уыдон:
 

          Женщина – точь-в-точь стекло.
          Так не пробуй убедиться,
          Может ли она разбиться:
          Случай часто шутит зло.

          Кто умен – остережется
          И не тронет никогда
          Вещь, что бьется без труда,
          Чинке же не поддается.

          Это правило любой
          Должен помнить, твердо зная:
          Там, где сыщется Даная
[3]
          Дождь найдется золотой.
 
            Авджы хуызæн хонынц дæу
          Тынг сæртæг, сылгоймаг, адæм.
          Асæтдзæн — фæлваргæ нæу
          Зондджынты хуызæн æрратæн.

          Цард чи федта, уый хæстæг
          Никуы бацæудзæни уымæ,
          Авгау чи у тынг сæртæг,
          Састæй чи бахауы кьуыммæ.

          Цавæрфæнды уæд дæ кар,
          Алкæддæр дæ зæрдыл дар:
          Кæд фæзынд зæххыл Даная,
          Нæй æнæзынгæ къæвдайæн.

 

Все, что я до сих пор говорил, касалось тебя, Ансельмо, а теперь не мешает поговорить и о себе, и если это будет долго, то прости меня, – этого требует лабиринт, в который ты попал и откуда ты желаешь с моей помощью выбраться. Ты почитаешь меня за своего друга – и хочешь отнять у меня честь, что несовместимо с дружбою. Этого мало: ты добиваешься, чтобы и я, в свою очередь, отнял у тебя честь. Что ты хочешь отнять у меня честь – это ясно, ибо когда я по твоей просьбе начну за Камиллой ухаживать, то она подумает, что, уж верно, я человек бесчестный и испорченный, коли замыслил и начал нечто решительно выходящее за пределы того, к чему обязывают меня мое звание и долг дружбы. Что ты хочешь, чтобы я, в свою очередь, отнял честь у тебя, также сомнению не подлежит, ибо Камилла, видя, что я за нею ухаживаю, подумает, что я усмотрел в ней нечто легкомысленное и что это придало мне смелости поведать ей дурной свой умысел, но ведь ты принадлежишь ей, и если Камилла почтет себя обесчещенною, то бесчестие это коснется и тебя. Отсюда и ведет свое происхождение распространенный этот обычай: мужа неверной жены, хотя бы он ничего и не знал и не давал повода к тому, чтобы его супруга вела себя неподобающим образом, и хотя бы он бессилен был отвратить несчастье, ибо случилось оно не по его беспечности или оплошности, непременно станут называть и именовать оскорбительными и позорными именами, и люди, осведомленные о распутстве его жены, в глубине души сознавая, что он не по своей вине, а по прихоти дурной своей подруги попал в беду, со всем тем станут смотреть на него не с жалостью, но с некоторым презрением. А теперь я должен растолковать тебе, почему каждый вправе почитать мужа неверной жены обесчещенным, хотя бы муж ровным счетом ничего не знал, был бы невиновен, непричастен и не подавал повода к ее измене. Итак, слушай меня со вниманием, – все это для твоего же блага.

 

Ансельмо, ныронг цыдæриддæр дзырдтон, уыдон иууылдæр дæумæ хаудысты. Ныр та мæ фæнды мæхи тыххæй радзурын. Кæд бирæ дзурон, уæд мын-иу бахатыр кæн. Дæхи цы къуырцдзæнмæ батардтай æмæ мæ фæрцы рацæуынмæ кæцæй хъавыс, уый мæ кæны бирæ дзурын. Ды мæ нымайыс де ’мбалыл, афтæмæй мæ фегад кæнынмæ хъавыс. Уый та хæлардзинадыл дзурæг нæу. Уый дæр дæм æгъгъæд нæ кæсы, фæлæ хъавыс, цæмæй æз уыцы-иу рæстæг дæу дæр фегад кæнон. Мæ намысыл мын цъыф къахæй бацæуынмæ кæй хъавыс, уый бæлвырд у, уымæн æмæ дæ фæндонмæ гæсгæ æз Камиллæйы фæстæ зилын куы райдайон, уæд уый æнæмæнг ахъуыды кæндзæн, æз æнаккаг æмæ æмбалхор адæймаг кæй дæн. Мæнæн та ме ’фсарм æмæ, не ’хсæн цы хæлардзинад ис, уыдон ахæм цъаммар ми бакæныны бар нæ дæттынц. Дæхи мæн фæрцы фегад кæнынмæ кæй хъавыс, уый дызæрдыггаг нæу. Камиллæйы фæстæ зилын куы райдайон, уæд банхъæлдзæни, æз ын рог сылгоймаг æнхъæл кæй дæн æмæ мæхи афтæ дарын уый тыххæй кæй райдыдтон. Ды та Камиллæйы дæ. Камиллæйыл худинаджы гакк куы сбада, уæд дзы ды дæр никæдæм аирвæздзынæ. Æппæт фыдбылызтæ дæр ардыгæй цæуынц. Ус йæ лæгыл сайдæй куы рацæуы, уæд нæлгоймаг, кæй зæгъын æй хъæуы, фæхудинаг вæййы. Уæлдай нæу: лæг уыцы хабар зоны æви нæ зоны. Стæй ус йæхи афтæ кæй дары, уымæн æппындæр куы ницы зона, уæд дæр адæм лæгæн тæригъæд нæ кæндзысты, фæлæ йæм кæсдзысты æнæуынон цæстæй, кæд цы ’рцыди, уым аххосджын ницæмæй уыди, уæддæр. Ныр дын хъуамæ бамбарын кæнон, лæг дзы ницы аххосджын уыди, афтæмæй йæ мойыл гадзрахатæй рацæуæг сылгоймаг йæ лæджы дæр цæмæн фæхудинаг кæны, уый. Уæдæ мæм лæмбынæг хъус, уымæн æмæ, цы дзурдзынæн, уыдон иууылдæр дæ пайдайæн уыдзысты.

В Священном писании говорится, что когда господь создал в земном раю нашего прародителя, то навел на него сон и, пока Адам спал, вынул из его левого бока ребро и сотворил из него нашу прародительницу Еву, и как скоро Адам пробудился и увидел ее, то сказал: «Это плоть от плоти моей и кость от костей моих». И сказал господь: «Ради жены оставит человек отца своего и мать свою и будут одна плоть». Тогда-то и было основано священное таинство брака, коего узы одна лишь смерть вольна расторгнуть. И такой чудодейственной силой обладает оно, что два разных человека становятся единою плотью, – более того: у добрых супругов две души, но воля у них едина. Отсюда вытекает, что если муж и жена – одна плоть, то пятна и недостатки ее плоти оскверняют и плоть мужа, хотя бы он, как я уже сказал, был ни в чем не повинен. Подобно как боль в ноге или же в другом члене человеческого тела чувствует все тело, ибо все оно есть единая плоть, и боль в щиколотке отдается в голове, хотя и не она эту боль вызвала, так же точно муж разделяет бесчестие жены, ибо он и она – это одно целое. И коль скоро всякая земная честь и бесчестие сопряжены с плотью и кровью и ими порождаются, в частности бесчестие неверной жены, то доля его неизбежно падает на мужа, и хотя бы он ничего не знал, все же он обесчещен. Подумай же, Ансельмо, какой опасности ты себя подвергаешь, желая нарушить покой, в котором пребывает добрая твоя супруга. Подумай о том, что суетное и безрассудное твое любопытство может пробудить страсти, ныне дремлющие в душе целомудренной твоей супруги. Прими в соображение, что выигрыш твой будет невелик, а проиграть ты можешь столько, что я лучше обойду это молчанием, ибо у меня недостанет слов. Если же все, что я тебе сказал, не принудило тебя отказаться от дурного твоего намерения, то ищи себе тогда другое орудие позора своего и несчастья, я не намерен быть таковым, хотя бы через то я потеряю твою дружбу, а большей потери я и представить себе не могу.

 

Дины чиныджы фыст ыс: Хуыцау зæххон дзæнæт куы сфæлдыста, уæд нæ дард фыдæлы бафынæй кодта. Цалынмæ Адам фынæй кодта, уæдмæ йын йæ фæрск систа æмæ дзы нæ фыдæлты мад Евæйы сарæзта. Адам куы райхъал æмæ йæ куы федта, уæд загъта: «Уый мæ туг, ме стæгæй арæзт у». Хуыцау та загъта: «Уый у мæ туг, ме стæг». Стæй ма Хуыцау ноджыдæр загъта: «Адæймаг йæ бинойнаджы тыххæй ныууадздзæн йæ фыды дæр, йæ мады дæр æмæ уыдзысты иу буар». Уæд баст æрцыдысты ус æмæ лæг кæрæдзиуыл æмæ сæ мæлæт йеддæмæ фæхицæн кæнын никæй бон у. Уыцы иудзинадæн ахæм тых ис, æмæ дыууæ алыхуызон адæймагæй рауад иу буар. Уымæй уæлдай, хæларæй чи фæцæры, уыцы къæйттæн кæд дыууæ уды вæййы, уæддæр сæ зонд иу у. Иугæр лæг æмæ ус иу буар сты, уæд уыцы буарыл къæм куы абада, уæд аипп лæгмæ дæр хауы, уæлдæр куыд загътон, афтæмæй, куы ницы аххосджын уа, уæддæр. Адæймаг йæ къах куы ныццæвы, кæнæ йæ къух, кæнæ йæ фарс, уæд рыст банкъары æппæт буар дæр. Зæгъæм, дæ къахы æнгуылдз куы рисса, уæд сæрмæ дæр цæвы, кæд дзы сæр ницы аххосджын у, уæддæр. Раст афтæ усы худинаг лæгмæ дæр хауы, уымæн æмæ уыдон иу буар сты. Ахъуыды кæн, Ансельмо, цы кæнынмæ хъавыс, ууыл. Мæнмæ гæсгæ, дæхи фæнд куы атæрай, уæд дæ фæлмæнзæрдæ бинойнаджы сабыр цард фехалдзынæ. Тæрсын, дæ сонт цымыдисдзинадæй дæ хæрзæгъдау, æнæлаз бинойнаджы риуы фынæй æнкъарæнтæ куы райхъал кæнай, уымæй. Дæ фæнд сæххæст кæнын дæ къухы куы бафта, уæд дзы бирæ нæ рамбулдзынæ, хæрды цас фæуыдзынæ, уый тыххæй та мæ дзурын дæр нæ фæнды, стæй дын раст куы зæгъон, уæд мæм уый фаг ныхæстæ дæр нæй. Кæд мæ ныхæсты фæстæ дæ хъуыдыйыл дæ къух нæма систай, уæд дæхицæн, чи дæ фенамонд æмæ фæхудинаг кæна, ахæм æндæр адæймаг ссар. Мæн ахæм уæвын нæ фæнды. Не ’хсæн хæлардзинад нал уыдзæн, уый æмбарын, фæлæ уыимæ дæр сразы уыдзынæн, кæд мын æнæ дæу тынг зын цæрæн уыдзæн, уæддæр.

Сказавши это, умолк добродетельный и благоразумный Лотарио, Ансельмо же, задумчивый и смущенный, долго не мог выговорить ни слова; наконец ответил ему так:
 

 

Уыцы ныхæсты фæстæ хæларзæрдæ æмæ уæззау зондылхæст Лотарио ницуал дзырдта. Хъуыдыты аныгъуылæг æмæ æфсæрмы бахауæг Лотариойы бон дзæвгар рæстæг иу ныхас скæнын дæр нæ уыд. Æрæджиау ын радта ахæм дзуапп:
 

– Ты видел, друг Лотарио, с каким вниманием слушал я все, что ты пожелал мне сказать, и речи твои, примеры и сравнения свидетельствуют о великом твоем уме и об искренности необычайных твоих дружеских чувств, я же, со своей стороны, вижу и сознаю, что если я не прислушаюсь к твоему мнению и буду придерживаться своего, то убегу от добра и ринусь вослед злу. Все это так, но ты должен принять в рассуждение, что ныне во мне сидит недуг, какой бывает у некоторых женщин, когда им хочется есть землю, известь, уголь, а то и похуже вещи, – такие, что на них и глядеть-то противно, а не то что их есть. Того ради, дабы меня излечить, надлежит употребить хитрость, и хитрость небольшую: начни только, хотя бы слегка и притворно, ухаживать за Камиллой, а она вовсе не так слабосильна, чтобы при первом же натиске пасть. И одно это начало меня удовлетворит вполне, ты же не только возвратишь мне жизнь, но и уверишь меня, что честь моя вне опасности, и тем самым исполнишь долг дружбы. И ты обязан это сделать вот по какой причине: раз уж я задумал произвести это испытание, то ты не допустишь, чтобы я кому-нибудь другому сообщил о безрассудной своей затее и тем самым поставил на карту мою честь, о которой ты так печешься. Если же пока ты будешь ухаживать за Камиллой, твоя честь в ее глазах будет несколько запятнана, то не придавай этому никакого или почти никакого значения, ибо, уверившись в ее непреклонности, коей мы от нее ожидаем, ты тот же час сможешь рассказать всю правду о нашей хитрости, после чего снова возвысишься в ее мнении. И, уразумев, сколь малым ты рискуешь и сколь великое удовольствие можешь доставить мне, ты не преминь это сделать, несмотря ни на какие препоны, ибо, повторяю, ты только начни – и я почту дело законченным.

 

— Мæ иузæрдион хæлар, Лотарио, цы зæгъынмæ мын хъавыдтæ, уымæ куыд зæрдиагæй хъуыстон, уый федтай. Дæ ныхæстæ дæр, дæ дæнцæгтæ дæр, дæ абарстытæ дæр дзурæг сты дæ зондыл; цы хæлар зæрдæ мæм дарыс, ууыл.

Мæхи кой куы кæнон, уæд уынын æмæ æмбарын, куы нæ дæм байхъусон, мæхи фæнд куы атæрон, уæд æвзæрдзинад йеддæмæ мæ дарддæры царды хорзæй кæй ницы уыдзæн, уый. Уыдон иууылдæр раст сты, фæлæ мæ ды дæр бамбар: æз ныртæккæ рынчын дæн иуæй-иу сылгоймæгты низæй. Ахæм заман уыдонмæ фæцæуы сыджыт, чъыр, æвзалы хæрын. Стæй канд уыдон нæ, фæлæ, адæймаг кæсынмæ дæр æлгъ кæмæ кæны, ахæм цыдæртæ. Цæмæй мæ низæй фервæзон, уый тыххæй хиндзинадæй спайда кæнын хъæуы: мæ усы фæдыл зилын райдай, цыма йæ уарзыс, дæхи афтæ дар. Камиллæ та ахæм лæмæгъ нæу, фыццаг ныхæсты фæстæ йæ зонгуытыл чи ’рхауа. Æрмæст уый дæр фæуæлахиз уыдзæн мæ цымыдисдзинадыл æмæ мæ канд мæлæтæй нæ фервæзын кæндзынæ, фæлæ мæ баууæндын кæндзынæ, мæ кад йæ бынаты кæй баззад, ууыл дæр. Стæй ма мæ ноджыдæр иу хатт бауырндзæн, æцæг хæлар мын кæй дæ, уый. Афтæ бакæнын дæу æнæмæнг хъæуы. Иугæр ахæм фæлварæн райдайын сфæнд кодтон, уæд мæ ды æндæр искæмæ дзурын нал бауадздзынæ. Афтæ кæнын мæ куы бахъæуа, уæд тæссаг у, ды афтæ тынг кæуыл тыхсыс, мæ уыцы кад куы фæцуда, уымæй. Камиллæйыл дæ цæст куы æрæвæрай, уæд дыл йæ зæрдæ, кæй зæгъын æй хъæуы, фæхуддзæн, фæлæ-иу æй хъуыды дæр ма кæн. Дæ ныхæстæн дын дзуапп кæй нæ ратдзæн, ууыл мах нæ дыууæ дæр æууæндæм, æмæ йын уый хæдфæстæ нæ хиндзинад схъæр кæндзынæ æмæ та йæ цæсты скадджын уыдзынæ. Уыцы хъуыддæгтæ дæуæн зын кæнæн не сты, мæнæн та æрхæсдзысты æнæкæрон æхсызгондзинад. Уырны мæ, ды цыфæнды цæлхдурты сæрты дæр кæй ахиздзынæ. Хъæуы дæ æрмæст райдайын, кæрон та йын æз скæндзынæн.

Видя, что решение Ансельмо бесповоротно, не зная, какие примеры еще привести и какие еще доказательства выставить, дабы он изменил его, видя, что он грозится сообщить другому о дурном своем умысле, Лотарио во избежание большего зла порешил уважить его и удовлетворить его просьбу, однако ж с целью и с расчетом повести дело так, чтобы и Ансельмо остался доволен, и чтобы душа Камиллы была спокойна; и для того он велел Ансельмо никому ничего не говорить, ибо он, Лотарио, берет, мол, это дело на себя и начнет его, когда Ансельмо будет угодно. Ансельмо нежно и ласково обнял его и поблагодарил так, как если бы тот великую ему оказал услугу; и порешили они на том, что первый шаг будет сделан завтра же и что Ансельмо предоставит Лотарио место и время, дабы он мог видеться с Камиллою наедине, а также наделит его деньгами и драгоценными вещами для подарков и подношений. Посоветовал он Лотарио услаждать ее слух музыкой и писать в ее честь стихи; если же Лотарио от этого откажется, то он, дескать, сделает это за него. Лотарио согласился на все, впрочем, с совершенно иною целью, о которой Ансельмо не догадывался, и, условившись между собою, они отправились к Ансельмо и застали Камиллу в тоске и тревоге, ибо в тот день муж ее возвратился позднее обыкновенного.

 

Ансельмо йæ уынаффæ кæй нал аивдзæн, уый Лотарио бамбæрста. Цæмæй йыл баууæнда, уый тыххæй ма йын цавæр ныхæстæ зæгъа, цавæр дæнцæгтæ ма йын æрхæсса, уый куынæуал зыдта, уæд йæ домæнтимæ сразы. Ноджы ма йæ æндæр искæмæн куы зæгъа, уымæй дæр æдас нæ уыд. Уæд та ноджы фылдæр бæллæхтæ æрцыдаид æмæ, уыдæттæй тæрсгæйæ, ныхмæ дзурын йæ бон ницуал баци. Æрмæст æй архайын хъуыди афтæ, цæмæй Ансельмо дæр разыйæ баззадаид, Камиллæйы зæрдæ дæр ма скъахтаид. Ансельмойæн та бафæдзæхста, æндæр куыд никæмæнуал зæгъа, афтæ, уымæн æмæ Лотарио хъуыддаг йæхимæ исы æмæ йе ’ххæст кæнынмæ бавналдзæн, Ансельмо йын куыддæр зæгъа, афтæ. Ансельмо йын афтæ зæрдиагæй ахъæбыс кодта, ахæм арфæтæ йын ракодта, цыма йын стыр хорздзинæдты бацыд. Бадзырдтой, хъуыддаг кæнынмæ райсом кæй бавналдзысты.

Ансельмо Лотариойæн зæрдæ бавæрдта, Камиллæимæ кæд æмæ кæм фембæлдзæн, ахæм фадæттæ йын саразынæй. Зæрдæ йын бавæрдта æхца æмæ йын зынаргъ дзаумæттæ кæй ратдзæни лæвæрттæ кæнынæн, уымæй дæр. Лотариойæ ракуырдта, цæмæй йæ хъæлдзæг кæна музыкæйы зæлтæй, йæ номыл та ныффысса æмдзæвгæтæ. Кæд Лотариойы æмдзæвгæтæ фыссын нæ бафæнда, уæд уыцы хæс райсдзæн йæхимæ. Лотарио алцæимæ дæр сразы, фæлæ бынтон æндæр нысанимæ. Уыцы нысан цæимæ баст уыд, уый Ансельмойæн йæ фæсонæрхæджы дæр нæ уыди. Ацыдысты Ансельмотæм æмæ Камиллæйы баййæфтой уыцы тыхстхуызæй, уымæн æмæ йæ лæг сæхимæ иннæ хæттытæй фæстæдæр æрбаздæхт.
 

Лотарио пошел домой, между тем как Ансельмо остался у себя, столь же довольный, сколь озабочен был Лотарио, ибо не знал, как должно вести себя, чтобы нелепая эта затея окончилась благополучно. Однако в ту же ночь надумал он, как обмануть Ансельмо и не оскорбить Камиллу, и на другой день отправился к своему другу обедать, и Камилла оказала ему радушный прием, – впрочем, она всегда с величайшей благожелательностью принимала и угощала его, ибо ей было ведомо, сколь благорасположен к нему ее супруг. Но вот уж кончили обедать, убрали со стола, и Ансельмо сказал Лотарио, что ему надобно отлучиться по одному срочному делу, что воротится он через полтора часа и что он просит его побыть это время с Камиллой. Камилла начала уговаривать его не ходить, Лотарио вызвался проводить его, но Ансельмо был непреклонен, – он настоял на том, чтобы Лотарио подождал его: ему, Ансельмо, надобно-де поговорить с ним об одном весьма важном деле. Камилле же он сказал, чтобы до его прихода она не оставляла Лотарио одного. Словом, он так ловко сумел притвориться, будто спешит по неотложному, а вернее, ложному делу, что никто не заподозрил бы его в притворстве. Ансельмо ушел, и в столовой остались лишь Камилла и Лотарио, ибо слуги ушли обедать. У Лотарио было такое чувство, будто он на арене, на той самой арене, о которой мечтал для него Ансельмо, и перед ним его враг, способный одною своею красотою победить целый отряд вооруженных рыцарей, – согласитесь, что Лотарио было чего бояться. И рассудил он за благо, поставив локоть на ручку кресла и подперев щеку ладонью, попросить у Камиллы прощения за неучтивость и сказать, что до прихода Ансельмо он немного соснет. Камилла заметила, что на эстрадо[4] ему будет удобнее, нежели в кресле, и предложила Лотарио прилечь там. Лотарио, однако же, отказался и проспал в кресле до прихода Ансельмо, а тот, застав Камиллу у нее в комнате, Лотарио же спящим, подумал, что возвратился он поздно и что они, уж верно, успели поговорить и даже вздремнуть, и теперь он не чаял, как дождаться пробуждения Лотарио, чтобы уйти вместе с ним из дому и спросить, как его дела. И все так по его желанию и совершилось: Лотарио пробудился, они тут же вышли вдвоем из дому, он задал ему этот вопрос, и Лотарио ответил, что он почел неприличным с первого же раза открыться ей во всем, а потому пока только восхищался ее красотою и уверял, что в городе только и разговору, что о рассудительности ее и красоте, и ему, Лотарио, представляется-де, что основы заложены: он уже начал добиваться ее расположения и подготовил ее к дальнейшему, так что в следующий раз она будет слушать его с удовольствием, и для того он, мол, прибегнул к хитрости, к какой прибегает сам демон, когда хочет соблазнить человека, зорко следящего за собой, – будучи духом тьмы, он преображается в духа света, выступает под личиной добра и срывает ее не прежде, чем добьется своего, если только его обман не разоблачат в самом начале. Всем этим Ансельмо остался весьма доволен и сказал, что теперь он ежедневно, даже не выходя из дому, но якобы отвлеченный домашними делами, будет оставлять его наедине с Камиллой, а Камилле и в голову не придет, что это уловка.

 

Лотарио сæхимæ ацыд. Ансельмо хæдзары баззад. Уыди хъæлдзæг. Бынтон æндæрхуызон йæхи æнкъардта Лотарио, уымæн æмæ нæ зыдта, уыцы æнахъинон уавæрæй дзæбæхæй куыд рацæуа, уый. Фæлæ уыцы æхсæв æрхъуыды кодта, Камиллæйы нæ бафхæргæйæ, Ансельмойы куыд асайа, уый æмæ дыккаг бон йе ’рдхордмæ сихор хæрынмæ ацыд. Камиллæ йæм иннæ хæттыты хуызæн ракаст дзæбæх цæстæй, хорз æй федта, уымæн æмæ зыдта, йæ лæгимæ куыд хæларæй цæрынц, уый. Сихор ахицæн, фынг айстой æмæ Ансельмо Лотариойæн афтæ, ахсджиаг хъуыддаджы фæдыл мæ иу сахат æмæ æрдæг кæдæмдæр ауайын хъæуы æмæ, дам, уыцы рæстæг Камиллæимæ абад. Камиллæ дзы куырдта, цæмæй ма ацæуа. Лотарио йемæ ацæуынмæ хъавыди, фæлæ йæ Ансельмо нæ рауагъта, банхъæлмæ мæм кæс, демæ, дам, мæ ахсджиаг хъуыддаджы фæдыл ныхасаг ис. Камиллæйæн та бафæдзæхста, цæмæй йе ’рбацыдмæ Лотариойы иунæгæй ма ныууадза. Цыбыр ныхасæй, хъуыддаг ахæм хуызы æвдыста, æмæ йæм чи хъуыстаид, уый æнæмæнг бауырныдтаид, æцæгæйдæр, аргъæвæн кæмæн нæй, ахæм хъуыддаджы фæдыл æй цæуын кæй хъæуы. Ансельмо ацыд. Камиллæ æмæ Лотарио баззадысты цæлгæнæны. Лæггадгæнджытæ та сихор хæрынмæ ацыдысты. Лотариомæ афтæ каст, цыма аренæйы лæууыд, Ансельмо йын цы аренæмæ бæллыд, уыцы аренæйы, йæ акомкоммæ та уыди йе знаг, æрмæст йæ рæсугъддзинадæй дæр хæцæнгарзæй ифтонг рыцарты къордыл чи фæуæлахиз уыдаид, ахæм. Лотарио цæмæй фæтарстаид, уый йын уыдис. Бауырнæд уæ, цæмæй фæтарстаид, уый йын уыдис. Йæ уавæрæй фервæзыны тыххæй йæ рæмбынкъæдз бандоны уæхскмæ фæбыцæу кодта, йæ роцъо йæ армытъæпæныл æрæвæрдта æмæ Камиллæйæ хатыр ракуырдта, æз, дам, Ансельмойы æрбацыдмæ иучысыл афынæй кæнон. Камиллæ йын эстрадомæ ацамыдта, уым дын къæлæтджынæй хуыздæр уыдзæн, зæгъгæ, фæлæ Лотариойы нæ бафæндыд уым æрхуыссын æмæ Ансельмойы æрбацыдмæ къæлæтджыныл фæфынæй кодта. Ансельмо Камиллæйы йæ уаты куы ’рбаййæфта, Лотариойы та — фынæйæ, уæд ахъуыды кодта, æгæр æрæджиау кæй фæзынд, ууыл. «Æвæццæгæн, — загъта йæхинымæр, — сæ ныхæстæ конд фесты æмæ ма сæ фæллад дæр уадзынц». Лотариойы райхъалмæ æрхъæцмæ нал хъæцыд. Куыддæр йæ цæстытæй ракæса, афтæ иумæ ацæудзысты æмæ йын хабæрттæ ракæндзæн. Куыддæриддæр æй фæндыди, хъуыддæгтæ афтæ рауадысты. Лотарио райхъал æмæ, уынгмæ куы рахызтысты, уæд æм Ансельмо радта уыцы фарст. Лотарио йын загъта, фыццаг хатт æм аив кæй нæ фæкаст йе ’нкъарæнты тыххæй дзурын, фæлæ йын кæй æппæлыд йæ рæсугъддзинадæй. Дзырдта йын, горæты йе ’гъдау æмæ аивдзинады кой йеддæмæ æндæр кой кæй нæй. Уыдон, дам, уал райдайæнæн хорз сты. Бацæттæ, дам, æй кодтон, цæмæй мæм йе ’ргом раздаха. Иннæ хатт, дам, мæм хъусдзæн лæмбынæгдæр. Йæ ныхæстæ Ансельмойы зæрдæмæ фæцыдысты æмæ Лотариойæн зæрдæ бавæрдта, алы бон дæр æфсон кæй ссардзæн Камиллæимæ сæ иунæгæй ныууадзынæн: хæдзары хъуыддæгтæ кæнын, зæгъгæ-иу кæртмæ рацæудзæн, Камиллæ йыл ницæмæй фæдызæрдыг уыдзæн, афтæмæй.

И вот уже много дней Лотарио не говорил с Камиллой ни слова, а друга своего уверял, что он с нею беседует, но что за все время ни разу не сумел он склонить ее ни на что дурное, и ни разу не подала она ему никакой, даже слабой надежды; напротив того, грозится все рассказать мужу, если только он не оставит дурных своих намерений.

– Отлично, – молвил Ансельмо. – Итак, Камилла устояла против слов, – посмотрим, как устоит она против дел. Завтра же я вручу тебе две тысячи золотых, которые ты ей предложишь и подаришь, и еще две тысячи на покупку драгоценностей, дабы ими ее прельстить, – ведь женщины, все, сколько их ни есть, даже самые из них целомудренные, любят хорошо одеваться и франтить, особливо красивые, и вот если она устоит и против этого соблазна, тогда я почту себя вполне удовлетворенным и не стану больше тебе докучать.

 

 

Бирæ бонтæ рацыд, фæлæ Лотарио Камиллæмæ иу ныхас дæр не скодта, йе ’рдхордæн та афтæ дзырдта, цы нæ, дам, ын кæнын, фæлæ, мын ком нæ дæтты, стæй, дам, мын цыма дарддæр дæр ницы ком ратдзæн, афтæ мæм кæсы. Уый нæ, фæлæ, дам, мæм бартхъирæн кодта, де ’наккаг митæ, дам, куы нæ ныууадзай, уæд, дæ мæ лæгыл сардаудзынæн, зæгъгæ.

Иттæг хорз! — бацин кодта Ансельмо. — Камиллæ ныхæсты ныхмæ æрлæууын бафæрæзта. Ныр та йæ бафæлварæм хъуыддаджы. Райсом дын æз ратдзынæн сызгъæрин æхцатæ дыууæ мины æмæ йын сæ балæвар кæндзынæ. Дыууæ минæй та йын зынаргъ дзаумæттæ балхæндзынæ. Сылгоймæгтæн сæ тæккæ уæздандæр æмæ хиуылхæстдæр чи у, уый дæр лæвæрттæ исын бирæ уарзы. Бирæ уарзы, зынаргъ æмæ аив уæлæдарæс дæр, уæлдайдæр, йæ рæсугъддзинад хъуыстгонд кæмæн у, уый. Кæд æхцатæ æмæ лæвæртты раз нæ фæтаса, уæд дзы разыйæ баззайдзынæн æмæ дæ нал тыхсын кæндзынæн.

 

Лотарио заметил, что коли он начал дело, так доведет до конца, хотя знает заранее, что только выбьется из сил и все равно потерпит поражение. На другой день получил он четыре тысячи эскудо,[5] а с ними четыре тысячи затруднений, ибо не мог сообразить, как бы это ему еще солгать; однако в конце концов надумал сказать, что Камилла столь же равнодушна к подаркам и обещаниям, как и к похвалам, и что не из чего столько хлопотать, ибо это значит попусту терять время. Судьба, однако ж, распорядилась иначе: Ансельмо, оставив, по обыкновению, Лотарио и Камиллу вдвоем, заперся в смежной комнате и через замочную скважину стал подсматривать и подслушивать, о чем они толкуют, и, обнаружив, что за полчаса с лишним Лотарио и двух слов не сказал с Камиллой, да и не скажет, если бы даже провел с нею целый век, пришел к заключению, что ответы Камиллы, о которых он слышал от своего друга, – сплошная выдумка и ложь. И, дабы совершенно в том удостовериться, он вышел к ним и, отозвав Лотарио в сторону, спросил, что нового и в каком расположении духа находится Камилла. Лотарио сказал, что больше он палец о палец не ударит, ибо ответы ее столь резки и суровы, что у него не хватает духу продолжать с ней разговор.

 

Лотарио йын загъта, хъуыддаг кæм райдыдтон, уым, дам, æй кæронмæ ахæццæ кæндзынæн, цыфæнды тынг архайгæйæ дæр мын дзы кæй ницы рауайдзæн, уый кæд зонын, уæддæр.

Дыккаг бон ын Ансельмо радта цыппар мин эскудойы , уыдонимæ цыппар мин зындзинады, уымæн æмæ нæ зыдта, цы хуызы ма йæ асайдзæни, уый. Фæстагмæ йын загъта, Камиллæмæ æппæлæн ныхæстæ куыннæ хъарынц, афтæ æцæгæлон цæстæй кæй кæсы æхцатæ æмæ лæвæрттæм дæр. Уымæ гæсгæ, дам, уыдон рæстæг сафæнтæ йеддæмæ ницы сты. Фæлæ хъысмæтмæ æндæр уынаффæтæ уыд. Ансельмо та иннæ хæттыты хуызæн Лотарио æмæ Камиллæйы дыууæйæ ныууагъта, йæхæдæг сæ уаты æмкъул агъуыстмæ бацыд æмæ дæгъæлы хуынкъæй каст æмæ хъуыста, Камиллæ æмæ Лотариойы ’хсæн цытæ цæудзæн, уымæ. Куыд рабæрæг, афтæмæй сахаты æрдæгмæ Лотариойы дзыхæй иу ныхас дæр не схауд, стæй, æвæццæгæн, фондзыссæдз азы куы рацыдаид, уæддæр æм иу дзырд дæр не скодтаид. Ансельмойæн ма цы бамбарын хъуыд, йе ’рдхорд ын уымæй размæ цы ныхæстæ фæкодта, уыдонæй иу дæр раст кæй нæ уыди. Цæмæй дызæрдыг мауал кæна, уый тыххæй йæ уатæй рацыд, Лотарио æмæ Камиллæ кæм уыдысты, уыцы агъуыстмæ. Лотариойы иуфарс ахуыдта æмæ йæ бафарста, йæ усимæ сæ ахастдзинæдты ногæй цы ис, уымæй. Лотарио йын загъта, ардыгæй фæстæмæ æз уыцы хъуыддаджы нал лæууын, уымæн æмæ, дам, мемæ ахæм гуымиры æвзагæй дзурын райдыдта, æмæ мæхимæ æгад æркастæн.

– Ах, Лотарио, Лотарио! – воскликнул Ансельмо. – Как плохо ты исполняешь свой долг и как плохо оправдываешь ты мое безграничное к тебе доверие! Я только что следил за тобой через скважину, в которую входит этот ключ, и убедился, что ты словом не перемолвился с Камиллой. Отсюда я делаю вывод, что ты ни о чем еще с нею не говорил. Если же это так – а это, без сомнения, так, – то для чего ты меня обманываешь, для чего ты своею уловкою лишаешь меня возможности иным путем достигнуть цели?

 

Уый æнхъæл дын нæ уыдтæн, Лотарио. Куыд тынг дыл æууæндыдтæн æмæ мæ фыдæнхъæл куыд фæкодтай! Ныртæккæ дæм, мæнæ ацы дæгъæл тъыст кæм уыд, уыцы хуынкъæй кастæн æмæ мæ бауырныдта, Камиллæмæ иу ныхас дæр кæй не скодтай, уый. Уымæй æз скодтон ахæм хатдзæг: ды йемæ æппындæр ницæуылма ныхас кодтай. Кæд æцæг афтæ у, уый та æцæгæйдæр афтæ у, уæд мæ цæмæн расайбасай кæныс? Афонмæ æндæр мадзæлттæ не ссардтаин мæ фæндон сæххæст кæнынæн?

Больше Ансельмо ничего не сказал, но и этого оказалось довольно, чтобы пристыдить и смутить Лотарио, и тот, восприняв предъявленное ему обвинение во лжи почти как личное оскорбление, поклялся Ансельмо, что отныне он самым добросовестным образом возьмется за дело, в чем Ансельмо сможет убедиться, если станет из любопытства за ним следить, – впрочем, в таком рачительном надзоре вряд ли появится-де нужда, ибо рачительность, какую он, Лотарио, намерен выказать, дабы ублаготворить Ансельмо, рассеет всякие подозрения. Ансельмо ему поверил и, дабы тот мог действовать более решительно и без стеснения, задумал съездить на неделю к одному своему приятелю, который проживал в деревне неподалеку от города и с которым он заранее уговорился, что тот, нарочно для Камиллы, будет настойчиво звать его к себе.

 

Уый фæстæ Ансельмо ницыуал загъта, фæлæ уый дæр фаг уыд, цæмæй йыл Лотариойы зæрдæ фæхудтаид, уымæн. Уæлдай зындæр ын уыди, сайæгыл æй кæй банымадта, уый æмæ ард бахордта, ардыгæй фæстæмæ йын, зæрдæ цæмæй бавæрдта, уыцы хъуыддаг æххæст кæнынмæ æцæгæйдæр кæй бавналдзæн. Кæд Ансельмойы фæнды, уæд æй сусæгæй дæр хъахъхъæнæд, фæлæ, дам дзы афтæ кæнын ницæмæн хъæуы, уымæн æмæ Лотарио ард бахордта æмæ йæ ныхасæн хицау кæй разындзæн. Ансельмо йыл æцæгæйдæр баууæндыд. Цæмæй Лотариойы гæнæнтæ фæуæрæхдæр уой æмæ ныфсджындæрæй архайа, уый тыххæй Ансельмо сæфсон кодта, иу къуыри горæтмæ хæстæгдæр хъæутæй иумæ ме ’рдхордмæ уазæгуаты цæуын, зæгъгæ.

О злосчастный и недальновидный Ансельмо! Что ты делаешь? Что приуготовляешь? Куда приказываешь себя вести? Посмотри: ведь ты себе же делаешь зло, приуготовляешь собственное свое бесчестье, приказываешь вести себя к гибели. Твоя супруга Камилла добродетельна; спокойно и безмятежно обладаешь ты ею; никто не мешает тебе наслаждаться; помыслы ее не выходят за стены дома; ты, на земле, ее небо, ты предел ее мечтаний, исполнение желаний ее, мера, которою меряется ее воля, всегда послушная твоей воле и воле небес. Если же все, какие только ты пожелаешь, богатства, содержащиеся в недрах ее чести, красоты, чистоты и скромности, достаются тебе даром, то к чему тебе рыть землю в поисках новых месторождений нового, доселе невиданного сокровища, рискуя тем, что все может рухнуть, ибо в конце концов все держится на неустойчивых креплениях слабой ее природы? Помни, что кто добивается невозможного, тому отказывают и в возможном, как это еще лучше выразил поэт:
 

 

Цытæ æрхъуыды кодтай дæхицæн, æнамонд æмæ цыбырзонд Ансельмо? Цавæр фæндагыл æрлæууыдтæ? Сæрсæфæнмæ дæ куы хоны, уæд ыл ныфсджынæй цæуынмæ дæхи цæмæн æрцæттæ кодтай? Дæ бинойнаг Камиллæйæ сыгъдæгдæр, иузæрдиондæр æмæ хæрзæгъдаудæр сылгоймаг зын ссарæн куы у, уæд ын цытæ æвзарын кæныс? Зæххыл æй дæу йеддæмæ куы ничи хъæуы, дæ цæрайæ куы цæры, гыццыл кæмдæр куы афæстиат вæййыс, уæд йæхицæн бынат куынæуал фæары, дæ ныхасыл дыууæ куы никуыма загъта, йæ дуне æмæ дæ йæ арв куы хоны, уæд ма дзы домыс? Йæ зæрдæйы цы хъæздыгдзинæдтæ ис: рæсугъддзинад, æгъдау, уæздандзинад, æнувыддзинад — иууылдæр дæу куы сты, уæд ма æндæр ран зæхх цы къахыс æмæ дзы уыдонæй хуыздæр хæзнатæ агурынмæ цæмæн бавнæлдтай? Цæуыннæ тæрсыс, цы дæм ис, уымæй дæр æнæхай фæуынæй? Дуне лæмæгъ быцæутыл кæй æнцой кæны, уый цæмæн рох кæныс? Дæ зæрдыл дар: уæвæн цæмæн нæй, уымæ чи хъавы, уый, уæвæн цæмæн ис, уый дæр нал фæвæййы. Уыцы хъуыды поэт ноджы хуыздæр загъта:

 

          Я ищу в темнице волю,
          В четырех стенах простор,
          Счастье в несчастливой доле,
          В смерти жизнь, отраду в боли,
          Неподкупность в том, кто вор.
          И за это навсегда я
          Вами к казни присужден,
          Небо и судьбина злая:
          Невозможного желаю,
          А возможного лишен.
 

 

          Агурын сæрибар ахстæй,
          Сау мæлæтæй курын цард.
          Стæхынмæ фæхъавын бастæй,
          Уазалæй æрдомын арт.

          Давæгмæ кæсын æнхъæлмæ,
          Разынид æм кæд æфсарм.
          Хиуарзон зындзæн мæ хъæрмæ,
          Дардзæни мæныл йæ арм.

          Фæлæ нæй мæ фæндтæм хъусæг,
          Нæй дзы иуæн дæр бындур.
          Мæй — бæрзонд арвæн йæ хъусцæг,
          ’Мбисæхсæв нæ кæсы хур.
 

На другой день Ансельмо уехал в деревню, объявив Камилле, что во время его отсутствия Лотарио будет присматривать за домом, ходить к ней обедать и что ей надлежит ухаживать за ним так же, как она ухаживает за мужем. Камилла, будучи женщиною скромною и честною, опечалилась и заметила по поводу отданного ее мужем распоряжения, что нехорошо, если кто-нибудь в его отсутствие будет сидеть за его столом, а коли он-де не верит в хозяйственные ее способности, пусть на сей раз попробует – и он убедится на опыте, что она и с более трудными делами справится. Ансельмо возразил, что такова его воля и что ей остается лишь склонить голову и подчиниться. Камилла сказала, что она повинуется, хотя и против своего желания.

 

Дыккаг бон Ансельмо хъæумæ ацыд. Камиллæйæн загъта, цалынмæ фæстæмæ здæха, уæдмæ сæ хæдзармæ йæ цæст Лотарио кæй дардзæн, сихор дæр уыдонмæ кæй кæндзæн. Бафæдзæхста йын, цæмæй йæм зылдаид, йæ лæгмæ куыд зилы, афтæ. Камиллæйæн, сыгъдæгзæрдæ, уæздан æмæ æгъдауджын адæймагæн, хъыг уыд, йæ лæг уым нæ уæвгæйæ, йæ фынгыл æцæгæлон лæг кæй баддзæн, уый. Къаддæр хъыг ын нæ уыди, сæ хæдзары хъуыддæгтæ йыл кæй не ’ууæндыдис, уый дæр. Йæ лæгæн бамбарын кодта, цыфæнды хъуыддаг кæнынмæ дæр кæй сарæхсдзæн æмæ йæ Лотариойы æххуыс кæй никуы бахъæудзæн, фæлæ Ансельмо йæхи фæнд атардта. Мæн афтæ фæнды, æмæ, дам, хъуамæ мæ ныхас уа. Камиллæйы кæд нæ фæндыд, уæддæр ын æнæсразы уæвгæ цы гæнæн уыд?!

Ансельмо уехал, а на другой день пришел Лотарио, и Камилла была с ним приветлива, но сдержанна; вообще она старалась не оставаться с ним наедине и вечно была окружена слугами и служанками, чаще же всего при ней находилась горничная Леонелла, которую она особенно любила и с которой они вместе росли в доме родителей Камиллы, откуда, выйдя замуж за Ансельмо, Камилла взяла ее к себе.

В течение первых трех дней Лотарио ничего ей не сказал, хотя время у него для этого было, а именно, когда слуги, убрав со стола, отправлялись по распоряжению Камиллы наскоро поесть; этого мало: она приказала Леонелле обедать раньше и не отходить от нее ни на шаг; однако ж Леонелла, у которой на уме были одни лишь утехи, пользовалась этим временем и возможностью для своих забав и не всегда исполняла приказание своей госпожи – напротив того, оставляла ее наедине с Лотарио, точно именно это ей было приказано. Однако ж скромный вид Камиллы, строгое ее лицо и то, что она с большим достоинством себя держала – все это накладывало печать на уста Лотарио.

 

Ансельмо ацыд. Дыккаг бон фæзынд Лотарио. Камиллæ йæм хорз цæстæй ракаст, фæлæ йæхи дардта, куыд æмбæлы, афтæ. Архайдта, цæмæй иумæ къаддæр рæстæг уой, ууыл. Стæй йын ахæм фадæттæ уæвгæ дæр нæ уыди: æдзухдæр йæ алыфарс уыдысты æххуырстытæ æмæ лæггадгæнджытæ. Æппæты арæхдæр та йæ фарсмæ уыди йе ’ввахсдæр æххуысгæнæг Леонеллæ. Камиллæ йæ хъулон уарзт кодта, уымæн æмæ иумæ хъомыл кодтой Камиллæйы ныййарджыты хæдзары. Ансельмомæ куы смой кодта, уæд æй Камиллæ йемæ рахуыдта.

Фыццаг æртæ боны йын Лотарио ницы загъта, кæд ын фадæттæ уыдис, уæддæр: лæггадгæнджыты-иу фынг бафснайыны фæстæ Камиллæ сихор хæрынмæ арвыста. Леонеллæ Камиллæйы бардзырдмæ гæсгæ сихор раздæр хæрын райдыдта, цæмæй Камиллæйы цур уыдаид, уый тыххæй. Фæлæ Леонеллæ иу ран бадын бирæ нæ фæрæзта, йе ’хсины фæдзæхст-иу дзы æрбайрох æмæ-иу, йæхи ирхæфсæн митыл фæуæвгæйæ, Лотарио æмæ Камиллæ иунæгæй аззадысты, цыма йын æцæгæйдæр афтæ фæдзæхст уыд, уый хуызæн. Камиллæ йæхи уæзданæй дардта. Уæлдай ныхас, уæлдай змæлд кæй нæ кодта, цыбыр дзырдæй, йæхи, куыд æмбæлы, афтæ кæй дардта, уый Лотариойы дзыхыл цъутга сæвæрдта.

Со всем тем польза от множества достоинств Камиллы, заграждавших уста Лотарио молчанием, послужила во вред им обоим, ибо если немотствовали уста, зато мысль не оставалась праздною: она имела возможность созерцать одно за другим все чудеса душевных ее качеств и ее красоты, способные влюбить в себя мраморную статую, а не то что живое сердце. В те промежутки времени, когда Лотарио должен был с ней говорить, он смотрел на нее и думал, сколь достойна она его любви; и дума эта стала постепенно вытеснять его преданность Ансельмо, и тысячу раз хотел он оставить город и уйти туда, где бы Ансельмо не видел его и где бы он сам не видел Камиллу, однако ж наслаждение, которое он испытывал, взирая на нее, удерживало и не пускало его. Он пересиливал себя и боролся с собой, дабы не ощущать более того блаженного чувства, которое влекло его любоваться Камиллой, дабы истребить это чувство в себе; наедине с самим собою он говорил, что это бред; он называл себя неверным другом и даже дурным христианином; он размышлял, он сравнивал себя с Ансельмо, но все эти рассуждения сводились к тому, что всему виною – сумасбродство и самоуверенность Ансельмо, а не его, Лотарио, нестойкость, и что если бы он оправдался пред богом так же, как мог бы оправдаться пред людьми, то ему нечего было бы бояться наказания за свой грех.

 

Камиллæйы хорздзинæдтæм кæсгæйæ, кæд Лотариойы бон дзурын нæ уыди, уæддæр зæрдæ йæ куыст кодта. Уый æвдисæн уыди сылгоймаджы уды сыгъдæгдзинад æмæ рæсугъддзинадæн. Уыдоны бон сæхи бауарзын кæнын уыди адæймаджы нæ, фæлæ мармæрæй конд статуяйы дæр. Йемæ-иу ныхас кæнынмæ куы хъавыд, уæд-иу хъуыды кодта, алцæмæй дæр йæ уарзондзинады аккаг кæй у, ууыл. Ахæм заман-иу дзы, Ансельмо йе ’рдхорд кæй у, уый дæр æрбайрох. Æрфæндыд-иу æй горæтæй ахæм ранмæ ацæуын, Ансельмо йæ кæм никуыуал федтаид æмæ Камиллæимæ дæр кæм никуыуал фембæлдаид. Фæлæ, Камиллæмæ кæсгæйæ, цы ’хсызгондзинад иста, уый йæ ацæуын никуыдæм уагъта. Йæхи ныхмæ тох кодта, архайдта уыцы æнкъарæныл фæуæлахиз уæвынмæ, фæлæ ницы йæ бон уыд. Иунæгæй-иу куы баззад, уæд йæхи æфхæрыныл нæ ауæрста, цы монцтæ йæм æвзæрд, уыдон хуыдта æлгъаг, чырыстон адæймаджы æгадгæнæг. Фæстагмæ-иу æрцыди ахæм хъуыдымæ: аххостæ иууылдæр хауынц Ансельмомæ. Уый галиу зондыл куы нæ ныххæцыдаид, уæд афонмæ дыууæйæ дæр æнцад, æнæмæтæй цардаиккой.

 

В конце концов красота Камиллы и ее душевные качества, а также случай, который ему представился единственно благодаря неразумному мужу, в прах развеяли верность Лотарио; и тот, покорствуя лишь своей склонности, спустя три дня после отъезда Ансельмо, в течение которых он вел неустанную борьбу, силясь подавить свои желания, с таким волнением и в столь пламенных речах стал изливать Камилле свою страсть, что она, пораженная, молча встала и ушла к себе в комнату. Однако ее холодность не убила в Лотарио надежды, ибо надежда рождается одновременно с любовью, – напротив того: надежда на взаимность стала в нем еще крепче.

А Камилла, которая никак этого не ожидала от Лотарио, не знала, что делать; и, подумав, что небезопасно и неприлично давать ему повод и возможность снова начать сердечные излияния, решилась послать – и в тот же вечер послала – к Ансельмо слугу с письмом вот какого содержания:
 

 

Æппынфæстаг Лотариойыл фæуæлахиз сты Камиллæйы хорздзинæдтæ: йæ рæсугъддзинад æмæ йæ уды фæзминаг миниуджытæ. Ансельмо йын ахæм уавæртæ сарæзта, æмæ Лотарио сæ хæлардзинадыл дæр нал ахъуыды кодта, афтæмæй сылгоймагæн йæ зæрдæйы судзæгтæ, æртæ боны йæхиимæ фæтох кæныны фæстæ, фæдзырдта. Камиллæ уыцы ныхæсты фæстæ æрвдзæфау фæци. Иу ныхас дæр дзы не схауд, сыстад æмæ йæ уатмæ ацыд. Кæй зæгъын æй хъæуы, Лотариойæ ахæм ныхæстæ фехъусын æнхъæл нæ уыд æмæ йæ цурæй тæргайæ уымæн ацыд. Фæлæ уыцы уазалдзинад Лотариойы ныфс нæ асаста, уымæн æмæ ныфс уарзондзинадимæ райгуыры æмæ Лотариойы уырныдта, хъуыддæгтæ дарддæр зæрдæйы фæндиаг кæй уыдзысты.

Камиллæ та, цы кодтаид, уый нæ зыдта. Цæмæй йæм дыккаг хатт дзурын мауал бауæнда, уый тыххæй уыцы изæр Ансельмомæ æххуырстæн арвыста ахæм писмо:

 

«Говорят, что плохо, когда войско остается без предводителя, а крепость без коменданта, – я же скажу, что еще хуже, когда молодая жена остается без мужа, если только какие-либо чрезвычайные обстоятельства того не требуют. Мне так тяжело без Вас и так несносна эта разлука, что если Вы скоро не возвратитесь, то я принуждена буду переехать в дом родителей моих и оставить Ваш дом без сторожа, ибо тот, кого Вы оставили сторожить меня, – если это только, точно, сторож, – думает, кажется, больше о собственном удовольствии, нежели о том, что касается Вас. Вы же, с Вашим умом, и так меня поймете, да мне и не подобает к этому что-либо еще прибавлять».
 

 

«Куыд дзурынц, афтæмæй, æфсад æнæ разамонæгæй куы баззайы, фидар та — æнæ комендантæй, уæд æвзæр у. Æз афтæ зæгъын: уымæй ноджы фыддæр у æрыгон усы иунæгæй ныууадзын, кæд уый æнæнхъæлæджы уавæртæ нæ сæвзæрын кодтой, уæд. Æнæ дæу мын афтæ зын у æмæ, тагъд нæхимæ куы нæ ’рбаздæхай, уæд æз мæ цæгатмæ ацæудзынæн æмæ дæ хæдзар æнæ хъахъхъæнæгæй баззайдзæн, уымæн æмæ, мæнæн хъахъхъæнæгæй кæй ныууагътай — кæд æцæгæй хъахъхъæнæг у, уæд, — уый, мæнмæ гæсгæ, фылдæр йæ уды æнцойдзинадыл хъуыды кæны, дæуыл нæ, фæлæ. Ды ахæм нæ дæ, æмæ, цы дзурын, уый чи нæ бамбара. Æндæр мæ ныхæстæм ницуал бафтауинаг дæн».

Получив это письмо, Ансельмо пришел к заключению, что Лотарио уже начал действовать и что Камилла, по-видимому, держит себя с ним так, как этого ему, Ансельмо, хотелось; и, обрадовавшись таковым вестям чрезвычайно, велел он передать на словах Камилле, чтобы она ни в коем случае не оставляла своего дома, ибо он весьма скоро возвратится. Ответ Ансельмо удивил Камиллу, и она в еще пущее пришла замешательство, ибо не знала, как быть: остаться дома или же переехать к родителям, – остаться означало подвергнуть опасности свою честь, уехать – ослушаться мужа. В конце концов она выбрала более тяжкую для нее долю, а именно – осталась дома с твердым намерением не избегать общества Лотарио, дабы не давать челяди повода к пересудам, и теперь Камилле было уже досадно, что она написала супругу такое письмо: она боялась, как бы он не подумал, что Лотарио заметил с ее стороны некоторую вольность и что это его побудило нарушить приличия. Но, уверенная в своей чистоте, она уповала на бога и на свое собственное благоразумие, а благоразумие внушало ей ничего не отвечать Лотарио, с чем бы он к ней ни обращался, и ничего больше не сообщать мужу, дабы не волновать его этим и не вызывать на ссору, – более того: Камилла уже начала думать о том, как бы обелить Лотарио в глазах Ансельмо, когда тот спросит, что заставило ее написать это письмо. В сих мыслях, более великодушных, нежели спасительных и остроумных, слушала она на другой день Лотарио, а тот закусил удила, так что стойкость Камиллы пошатнулась, и скромности ее надлежало прихлынуть к глазам, дабы в них не отразилось чего-нибудь похожего на влюбленное сочувствие, которое в ее душе пробудили слезы и речи Лотарио. Все это Лотарио заметил, и все это его разжигало. В конце концов он почел за нужное, воспользовавшись отсутствием Ансельмо, сжать кольцо осады, а затем, вооруженный похвалами ее красоте, напал на ее честолюбие, оттого что бойницы тщеславия, гнездящегося в сердцах красавиц, быстрее всего разрушает и сравнивает с землей само же тщеславие, вложенное в льстивые уста. И точно: не поскупившись на боевые припасы, он столь проворно повел подкоп под скалу ее целомудрия, что если б даже Камилла была из мрамора, то и тогда бы неминуемо рухнула. Лотарио рыдал, молил, сулил, льстил, настаивал, притворялся – с такими движениями сердца и по виду столь искренне, что стыдливость Камиллы дрогнула, и он одержал победу, на которую менее всего надеялся и которой более всего желал.

 

Ацы писмо райсгæйæ, Ансельмо бамбæрста, Лотарио архайын кæй райдыдта, уый: Камиллæ, æвæццæгæн, йæхи, Ансельмойы куыд фæнды, афтæ дары, æмæ лæг бацин кодта, æххуырстæн та загъта, цæмæй æхсин сæ хæдзарæй макуыдæм ацæуа. Тагъд, зæгъ, æз дæр зындзынæн. Ансельмойы дзуапп Камиллæйы дисы бафтыдта. Дарддæр цы кæна, уыцы сагъæстæ йæ ноджы уæззаудæр уавæры баппæрстой, нæ зыдта, йæ ныййарджыты хæдзармæ ацæуа æви сæхимæ баззайа, уый. Сæхимæ куы баззадаид, уæд тæссаг уыд йæ кадæн. Йæ цæгатмæ куы ацыдаид, уæд та лæджы коммæ нæ бакастаид. Фæстагмæ равзæрста хъизæмайрагдæр фæндаг — сæхимæ баззад, фæлæ фыццагау æмбæлди Лотариоимæ, тарсти, йæхи дзы иуфарс ласын куы байдайа, уæд ыл лæггадгæнджытæ куы фæгуырысхо уой, уымæй. Камиллæ йæ лæгмæ ахæм писмо, кæй ныффыста, ууыл та фæсмон кæнын райдыдта. Фæтарсти, Лотарио йæм афтæ кæй суæндыди, уый йын Ансельмо йæхи аххос куы фæкæна, уымæй. Фæлæ йæхи сыгъдæгдзинадыл кæй æууæндыди æмæ Хуыцау йæ фарс кæй уыдзæни, уый йæ кæй уырныдта, уый ныфсæй сфæнд кодта, Лотарио йæм цыфæнды куы дзура, уæддæр ын дзуапп нал дæттын. Йæ лæгмæ дæр хабæрттæ хъусын кæнынвæнд нал кодта. Куы смæсты уа æмæ сын хылмæ куы расайа, уымæй тæрсгæйæ. Камиллæйы зæрды æрæфтыд, Ансельмо йæ куы фæрса, ахæм писмо цæмæн ныффыстай, зæгъгæ, уæд Лотариойы цæсты нæ бафтауын. Камиллæйы хæдæфсармдзинад фæцудыдта æмæ дыккаг бон Лотариоимæ фембæлды рæстæг дзургæ ницы кодта, фæлæ, цæмæй йæ зæрдæйы цы æнкъарæнтæ базмæлыд, уыдон йæ цæстæнгасыл ма разыной, ууыл архайдта, фæлæ йæ бон нæ баци. Лотарио æмбæрста сылгоймаджы уавæр æмæ йæ уарзондзинады арт тынгæй-тынгдæр сыгъта. Æппынфæстаг, Ансельмо уым кæй нæй, уымæй фæпайда кæнгæйæ, сфæнд кодта æрхъулайы цæджы кæрæттæ баиу кæнын. Йæ рæсугъддзинадæй йын тынг кæй феппæлыд, уымæй йæхи схотыхджын кодта æмæ Камиллæйæн ныббырста йæ сæрыстырдзинадмæ. Рæсугъд сылгоймæгты зæрдæйы цы сæрыстырдзинады мæсгуытæ вæййы, уыдон афæлдæхынц æмæ зæххы хай бавæййынц фæлывд ныхæсты фæрцы. Лотарио сылгоймаджы хæдæфсармдзинад æмæ æфсармы мæсыджы бын уыйбæрц халæн æрмæг бавæрдта, æмæ Камиллæ сыгъдæг мармæрæй конд куы уыдаид, уæддæр ын æнæрафæлдæхгæ нæ уыд. Лотарио йæ цæссыг калдта, лæгъстæ кодта, зæрдæтæ æвæрдта, æппæлыди, домдта. Йе ’нкъарæнтæ афтæ æцæгхуызæй æвдыста, æмæ йæ иу ныхас, йæ иу фезмæлдыл дæр фæдызæрдыг уæвæн нæ уыд. Камиллæйы æфсарм фæцудыдта. Лотариойы къухы бафтыд, æнхъæл кæмæн нæ уыд, фæлæ афтæ тынг кæмæ тырныдта, ахæм уæлахиз.

Камилла сдалась; сдалась Камилла; но что же в том удивительного, если и дружеские чувства Лотарио не устояли? Вот пример, ясно показывающий, что с любовною страстью можно совладать, только лишь бежав от нее, и что никто не должен сражаться с таким мощным врагом, ибо нужна сила божественная, дабы противостать человеческой ее силе. Одна лишь Леонелла знала о падении своей госпожи, ибо от нее не могли укрыться неверные друзья и новонареченные любовники. Лотарио из боязни унизить в глазах Камиллы свое чувство и навести ее на мысль, что он случайно и непреднамеренно, а не по собственному хотению ее покорил, так ничего и не сообщил ей о затее Ансельмо и о том, что это он дал ему, Лотарио, возможность этого достигнуть.
 

Спустя несколько дней Ансельмо возвратился домой и не заметил, что в нем уже недостает того, что он менее всего берег и чем более всего дорожил. Тот же час отправился он к Лотарио и застал его дома; они обнялись, после чего Ансельмо спросил, что нового и должно ли ему жить или умереть.

 

Камиллæ йæ гæрзтæ æрæвæрдта, басаст Камиллæ. Уæвгæ уым диссагæй ницы уыди; Лотариойы хæлардзинады æнкъарæнтæ дæр ма куы фæцудыдтой. Ацы дæнцæг ма уæлдай хатт дзурæг у, уарзондзинады монцыл фæуæлахиз уæвыны тыххæй дзы лидзын кæй хъæуы, ууыл. Хъуамæ ахæм тыхджын знаджы ныхмæ мачи тох кæна, уымæн æмæ, цæмæй йæ зæххон тыхыл фæуæлахиз уай, уый тыххæй хъæуы уæларвон тых. Леонеллæ йеддæмæ йе ’хсины хабæрттæ ничи зыдта, уымæн æмæ уымæй сæхи бамбæхсын сæ бон нæ уыд гæды æрдхæрдтæ æмæ æнæнхъæлæджы февзæрæг хæзгултæн. Лотарио йе ’нкъарæнтæн Камиллæйы цæсты фегад уæвынæй кæй тарст, уымæ гæсгæ хиндзинад рахъæр кæнын нæ уæндыд, æндæр ын бамбарын кодтаид, цыдæриддæр ын фæдзырдта, уыдон йæхи уынаффæтæ кæй нæ уыдысты, фæлæ дзы афтæ бакæнын Ансельмо кæй домдта, стæй йыл цæмæй фæуæлахиз уыдаид, уый дæр йæ лæджы фæндон кæй уыд.

Цалдæр боны фæстæ Ансельмо куы фæзынд, уæд дзы нал æрбаййæфта, æппæты къаддæр кæй хъахъхъæдта æмæ йын æппæты зынаргъдæр чи уыд, уый. Уыцы сахат йæ ных сарæзта Лотариомæ æмæ йæ сæхимæ баййæфта. Кæрæдзийæн ныхъхъæбыс кæныны фæстæ йæ бафарста, ногæй цы ис, уымæй, дарддæр ма йын цæрын æмбæлы æви йæ мæлæт хуыздæр у.

– Новое заключается в том, друг Ансельмо, – отвечал Лотарио, – что жена твоя достойна быть примером и венцом всех верных жен. Слова, которые я ей говорил, я говорил на ветер, посулы мои она ни во что вменила, подношения были отвергнуты, над притворными моими слезами она от души посмеялась. Коротко говоря, Камилла – это воплощение красоты, это кладезь честности и средоточие благонравия, скромности и всех добродетелей, приносящих славу и счастье порядочной женщине. Возьми свои деньги, друг мой, вот они, в них не было нужды, ибо целомудрие Камиллы не склоняется перед подарками и обещаниями, – это для нее слишком низменно. Удовольствуйся этим, Ансельмо, и новых испытаний не затевай. Ты, будто посуху, прошел море сомнений и подозрений, которые обыкновенно возбуждают и могут возбуждать жены, так не выходи же вновь в открытое море новых опасностей, не поручай другому кормчему испытывать крепость и прочность корабля, посланного тебе небом для прохождения житейского моря, – нет, считай, что ты уже достигнул тихого пристанища, стань на якорь душевного спокойствия и стой до тех пор, пока к тебе не явятся за долгом, который лучшие из лучших не властны не уплатить.

 

Ногдзинадæй мæм уый ис, мæ хæлар Ансельмо, — дзуапп ын радта Лотарио, — æмæ дæ ус дæнцæгæн кæй бæззы, йæ лæгыл æппæты æнувыддæр чи у, уыцы сылгоймæгтæн. Мæ ныхæстæй иумæ дæр йæ хъус не ’рдардта, цæмæйдæриддæр ын зæрдæ æвæрдтон — йæ хъус дзы никæцымæ ’рдардта, цы лæвæрттæ йын æрцæттæ кодтон, уыдонмæ кæсгæ дæр нæ фæкодта, мæ кæнгæ цæссыгтыл та йæхи худæгæй схаста. Цыбыр дзырдæй, Камиллæйæн æмбал нæй. Цы — йæ рæсугъддзинадæн, цы — йе ’гъдау æмæ уæздандзинадæн. Сылгоймаджы хорздзинæдтæй цух ницæмæй у. Мæнæ афтæ кæмæй фæзæгъынц, агургæ æмæ æнæаргæ хæзна, зæгъгæ, ахæмыл æй нымай. Де ’хцатæ, мæ хæлар, айс, нæ бахъуыдысты. Камиллæйы кад æмæ намыс лæвæрттæ æмæ зæрдæвæрæн ныхæсты раз не ’ргуыбыр уыдзысты. Курын дæ: ууыл дæ фæлварæнтæ ныууадз æмæ, цы царды бахаудтæ, уым цæрын базон. Сылгоймæгтæ сæ сæрыхицæуттæм цы дызæрдыгдзинады денджыз сæвзæрын кæнынц, уырдыгæй хусæй рацыдтæ æмæ тасæй дзаг денджызы ногæй цæуынвæнд мауал скæн. Уæллагæй дын цы диссаджы нау лæвæрд æрцыд, уый фидардзинад æндæр наутæрæджы æвджид мауал бакæн, уымæн æмæ уыцы нау æнæфыдбылызæй былгæронмæ æрбахæццæ. Нырæй фæстæмæ дзы царды денджызы дымгæйæ хызт уылæнты фæленк кæн, цалынмæ, Уæллагæй цы хæс дарыс, уый фидыны рæстæг æрцæуа, уæдмæ.

Слова Лотарио доставили Ансельмо полное удовлетворение, и поверил он им, как если б то было прорицание оракула; со всем тем он попросил друга не оставлять этого предприятия, хотя бы из любопытства и для препровождения времени; впредь он волен-де и не выказывать столь неусыпного рвения, – единственно, чего он, Ансельмо, желает, это чтобы были написаны стихи, в которых под именем Хлоры была бы прославлена Камилла, а он скажет Камилле, что Лотарио влюблен в одну даму и под этим именем ее воспевает, дабы соблюсти приличия, каковых скромность ее заслуживает; если же Лотарио не возьмет на себя труд сочинить стихи, то он сам-де их сочинит.

– Нужды в этом нет, – возразил Лотарио, – ибо не так уж меня чуждаются музы, и хоть изредка, а посещают. Итак, скажи Камилле все, что ты сейчас сказал о мнимом моем увлечении, стихи же я напишу, если и не столь исправные, как того заслуживает предмет, то уж, разумеется, лучшие, на какие я только способен.

 

Ансельмо Лотариойы ныхæстæй разыйæ баззад æмæ йыл баууæндыд, хъысмæт рагацау чи базоны, ууыл куыд баууæндыдаид, афтæ, фæлæ уыцы-иу рæстæг йе ’мбалæй ракуырдта, цæмæй дарддæр уыцы хъуыддаг кæна цымыдисдзинад æмæ рæстæг æрвитыны тыххæй уæддæр. Раздæры хуызæн зæрдиагæй куы нæ уа, уæддæр ницы кæны. Цы ма дзы ракуырдта: цæмæй Лотарио ныффыстаид Хлорæйы номæй Камиллæйæн кадгæнæг æмдзæвгæ. Ансельмо та Камиллæйæн зæгъдзæн, Лотарио иу сылгоймаджы бауарзта æмæ йыл æмдзæвгæтæ фыссы, зæгъгæ. Кæд зивæг кæныс, уæд, дам, мæхæдæг дæр ныффысдзынæн.

Дæу фыссыны сæр дзы ницæмæн хъæуы, — не сразы Ансельмоимæ Лотарио. — Уæлтæмæнад мæм кæд арæх нæ фæзыны, уæддæр мæ хаттæй-хатт абæрæг кæны. Мæнæн цыдæриддæр радзырдтай, ома мæ æрхъуыдыгод уарзондзинады тыххæй, уый Камиллæйæн зæгъ, æмдзæвгæтæ ныффысыныл та æз бацархайдзынæн. Кæд Камиллæйы аккаг нæ разыной, уæддæр, мæ бон цы у, уыдонæн, кæй зæгъын æй хъæуы, уыдзысты сæ хуыздæртæ.

На этом и уговорились друг безрассудный и друг-изменник; Ансельмо же, возвратившись домой, спросил Камиллу о том, о чем он, к вящему ее изумлению, так долго не спрашивал, а именно, что за причина побудила ее написать ему такое письмо. Камилла ответила, что ей показалось, будто Лотарио позволяет себе с ней больше, чем когда Ансельмо дома, но что потом она разуверилась и полагает, что все это одно воображение, ибо Лотарио уже избегает ее и не остается с нею наедине. Ансельмо ей на это сказал, что она смело может отрешиться от этих подозрений, ибо ему ведомо, что Лотарио влюблен в одну знатную девушку, которую он воспевает под именем Хлоры, а что если б даже он и не был влюблен, то у нее нет оснований сомневаться в честности Лотарио и в их взаимной наитеснейшей дружеской привязанности. И если б Лотарио не предуведомил Камиллу, что увлечение его Хлорой есть увлечение мнимое и что он рассказал об этом Ансельмо, дабы иметь возможность проводить время в прославлении Камиллы, она, без сомнения, попала бы в неумолимые сети ревности, однако ж, предуведомленная, она приняла это известие спокойно.
 

 

Ууыл баныхас кодтой æнæзонд æрдхорд æмæ æрдхордгадзрахатæйцæуæг. Ансельмо сæхимæ куы ’рбаздæхт, уæд Камиллæйы бафарста, ахæм писмо йæм цæмæн ныффыста, уымæй. Сылгоймаг йæхинымæр дис кодта, афтæ æрæгмæ йæ кæй фарста, ууыл. Камиллæ йын загъта, афтæ йæм кæй фæкаст, ды нæхимæ куы вæййыс, уæд, дам, цыма Лотарио йæхи æндæрхуызон фæдары, фæлæ, дам, уый фæстæ мæ зæрдæ мæхиуыл æрхудт, афтæ кæй ахъуыды кодтон, уый тыххæй. Фæрæдыдтæн, æнæ дæу йæхи уæгъдибардæрæй фæдары, зæгъгæ, мæм афтæ кæй фæкаст, уымæй. Лотарио, дам, æвæццæгæн, исты бамбæрста æмæ йæхи хъахъхъæнын райдыдта, дыууæйæ иумæ куы аззайæм, уымæй. Ансельмо йын загъта, уыцы дызæрдыгдзинæдтыл хъуыды дæр мауал кæн, уымæн æмæ, дам, æз зонын Лотарио кæй бауарзта уæздан бинонты чызг Хлорæйы æмæ йыл æмдзæвгæтæ фыссын дæр кæй райдыдта, стæй куы нæ бауарзтаид, уæддæр Лотариойы сыгъдæгзæрдæдзинадыл гуырысхогæнæн нæй, уымæн æмæ, не ’хсæн цы хæлардзинад ис, уый фидар у. Лотарио Камиллæйæн бамбарын кодта, Хлорæмæ йæ уарзондзинад æрхъуыдыгонд кæй у. Ансельмойæн та йæ уымæн радзырдта, цæмæй йын фадат фæуа, Камиллæмæ цы зæрдæйыуаг дары, уый æмдзæвгæты хуызы равдисынæн. Афтæ куынæ бакодтаид, уæд Камиллæйы зæрдæ Лотариойыл фæхудтаид, æндæры бауарзта, зæгъгæ.
 

На другой день, после обеда, когда они сидели втроем, Ансельмо попросил Лотарио прочитать то, что он сочинил в честь своей возлюбленной Хлоры, – Камилла-де все равно ее не знает, а потому он может говорить о ней все, что угодно.

– Хотя бы даже она ее и знала, я бы ничего не утаил, – возразил Лотарио. – Когда влюбленный восхваляет красоту своей дамы и упрекает ее в жестокости, то этим он не позорит ее доброго имени. Так или иначе, вот сонет, который я вчера сочинил в честь неблагодарной Хлоры:
 

 

Дыккаг бон, сихоры фæстæ æртæйæ дæр куы бадтысты, уæд Ансельмо Лотариойæ ракуырдта, цæмæй йæ уарзон Хлорæйы номыл цы ’мдзæвгæ ныффыста, уый сын бакæса.

Камиллæ йæ уæддæр нæ зоны æмæ йæ бон у, цы хъуыды кæны, уый æргомæй зæгъын.

Куы йæ зонид, уæддæр дзы æз ницы басусæг кодтаин, — загъта Лотарио. — Лæппу йæ уарзон чызджы рæсугъддзинадæй куы феппæлы æмæ йын йæ тызмæгдзинад йæ цæстмæ куы фæдары, уæд ын йæ сыгъдæг ном не сдызæрдыггаг кæны. Ныртæккæ уын æз бакæсдзынæн, знон, ме ’нкъарæнтæн аргъ чи нæ кæны, уыцы Хлорæйы номыл цы сонет ныффыстон, уый.
 

          Когда немая ночь на мир сойдет
          И дрема отуманит смертным взоры,
          Веду я для небес и милой Хлоры
          Своим несчетным мукам скорбный счет.

          Когда заря, ликуя, распахнет
          Ворот востока розовые створы,
          Упорно рвутся вздохи и укоры
          Из уст моих все утро напролет.

          Когда же землю с трона голубого
          Осыплет полдень стрелами огня,
          Я предаюсь рыданьям исступленным.

          Но вот опять приходит ночь, и снова
          Я убеждаюсь, горестно стеня,
          Что небеса и Хлора глухи к стонам.
 

 

          Куы бафынæй уа дуне абон, уæд
          Мæ цæстытæн æрцъынд уæвæн нæ уыдзæн.
          Дæуыл кæндзынæн, Хлорæ, сагъæс, мæт,
          Дæ фæлгонцæн æз кувдзынæн, дæ хуызæн.

          Куы скæса хур сæумæрайсом, уæддæр
          Нæ фæуыдзæн мæ сагъæс уымæй къаддæр,
          Дæуыл хъуыдытæй дзаг уыдзæн мæ сæр,
          Уæд афтæмæй куыд цæрдзынæн æз дарддæр?

          Æмбисбон дæр уыдзæн мæ цæсгом тар,
          Нæ йæ батавдзæн хурзæрин йæ тынтæй.
          Дæу хуызæн рæсугъд нæй зæххыл, æмбар
          Кæй вæййын хъал æрмæстдæр æз мæ фынтæй.

          Нæ дæм хъуысы мæ хъæрзынау, мæ хъæр,
          Куыннæ хонон уæд сайраг æз мæ сæр?!
 

Камилле сонет понравился, но еще больше – Ансельмо; он одобрил его и сказал, что дама эта, по-видимому, слишком жестока, если она на столь искреннее чувство не отвечает. Но тут Камилла задала вопрос:

– Разве все, что говорят влюбленные поэты, это правда?

– Как поэты, они говорят неправду, – отвечал Лотарио, – но, как влюбленные, они всегда столь же кратки, сколь искренни.

– Это не подлежит сомнению, – подтвердил Ансельмо единственно для того, чтобы поддержать Лотарио и прибавить его словам весу в глазах Камиллы, но Камилла так была увлечена Лотарио, что не заметила уловки Ансельмо.

А как все, принадлежавшее Лотарио, доставляло ей удовольствие, к тому же ей ведомо было, что все его помыслы и все его писания посвящены ей и что она и есть настоящая Хлора, то она спросила Лотарио, нет ли у него еще сонета или же каких-либо других стихов.

– Один сонет есть, – отвечал Лотарио, – но только я не думаю, чтобы он был так же хорош, как первый, или, лучше сказать, не так плох.

Впрочем, судите сами:
 

 

Камиллæйы зæрдæмæ сонет фæцыди. Уымæй ноджы тынгдæр та бахъардта Ансельмомæ. Хорз у, зæгъгæ, загъта, фæлæ бафиппайдта, æвæццæгæн, дам, уыцы чызг дурзæрдæ у, кæд æм ахæм зæрдæйы бынæй цæугæ æнкъарæнтæ нæ хъарынц, уæд. Фæлæ ам Камиллæ радта ахæм фарст:

Чи бауарзы, уыцы поэттæ, цы фæдзурынц, ууыл æууæндæн ис?

Куыд поэттæ, афтæ æцæгдзинад нæ фæдзурынц, — дзуапп ын радта Лотарио.

Уый дызæрдыггаг нæу, — йæ фарс рахæцыд Ансельмо, æрмæстдæр уымæн, цæмæй Лотариойы ныхæстæ Камиллæйы цæсты тынгдæр сахадой, фæлæ Камиллæ Лотариойы йæ цæстытæ ныццавта, æмæ Ансельмойы хиндзинадмæ йæ хъус не ’рдардта.

Лотариоимæ цыдæриддæр баст уыд, уый Камиллæйæн хаста æхсызгондзинад. Стæй зыдта, йæ хъуыдытæ æмæ йæ фыстытæ уыимæ баст кæй сты, Хлорæ дæр Камиллæ йæхæдæг кæй у, уый æмæ йæ бафарста, сонет кæнæ ма йæм æндæр исты фыстытæ дæр ис æви нæй, уымæй.

Иу сонет ма мæм ис, — дзуапп радта Лотарио, — фæлæ мæм фыццаджы хуызæн хорз нæ кæсы, растдæр зæгъгæйæ та, фыццаджы хуызæн æвзæр нæу.

Уæвгæ йæм байхъусут æмæ йын тæрхонгæнджытæ уæхæдæг ут:
 

          Меня своим презреньем губишь ты,
          И знаю я, что неизбежно сгину,
          Но знаю также, что приму кончину
          Рабом твоей небесной красоты.

          Ведь и достигнув роковой меты,
          Где славу, страсть и жизнь, как прах, отрину,
          С собой в страну забвенья не премину
          Я унести любимые черты.

          Нет, с этою святынею бесценной
          Меня в последний час не разлучат
          Ни равнодушье, ни отпор холодный.

          О горе мне, пловцу в пучине пенной,
          Который, тщетно напрягая взгляд,
          Нигде звезды не видит путеводной!
 

 

          Дæ цæстытæн — æцæгæлон сæ каст,
          Кæнын сыл æз уæддæр мæ хуыздæр зарæг.
          Дæ уынд, дæ кондæй райгуырди мæ уарзт,
          Уыдзысты уыдон афтæмæй мæ марæг.

          Дæ хъуыдыйы, дæ бæллицты цæргæс
          Æндæр кæйдæр ды рахуыдтай мæ бæсты.
          «Хæрзбон» куы зæгъон ацы цардæн æз
          Дæ рæсугъддзинад ауайдзæн мæ цæстыл.

          Ды дæ мæнæн мæ хур æмæ мæ мæй,
          Зынаргъдæр мын дæ бирæ ды мæ цардæй.
          Мæлæт дæр дæ нæ байсдзæни мæнæй,
          Дæ уарзондзинад тынгдæр судзы артæй.

          Ызнæт денджызы ленк кæнын мæйдары,
          Фæндагамонæг нæй мæнæн ыстъалы.
 

Ансельмо одобрил второй сонет не меньше, чем первый, и так звено за звеном присоединял он к цепи, которою он опутывал и приковывал себя к своему бесчестию, ибо когда Лотарио особенно его бесчестил, то он ему говорил, что теперь-то он больше чем когда-либо спокоен за свою честь; и так же точно Камилла, ступень за ступенью, все ниже спускалась в бездну своего позора, а супругу ее казалось, будто она восходит на вершину чистоты и доброй славы.

Как-то раз случилось, однако ж, Камилле остаться наедине со своею служанкой, и Камилла обратилась к ней с такими словами:
 

 

Ансельмойы зæрдæмæ фæцыдис дыккаг сонет дæр. Афтæ иу цæг иннæ цæгыл æфтаугæйæ, рæхыс фидарæй-фидардæргæнгæ цыд. Лотарио йæ æгадæй-æгаддæр куы кодта, уыцы рæстæг ын Ансельмо та афтæ дзырдта, мæ кадæн, дам, ныртæккæ æппындæр ницæмæйуал тæрсын. Афтæ Камиллæ дæр, йæ худинагмæхонæг асинтыл цас дæлдæр хызт, уыйас æм афтæ каст, цыма сыгъдæгдзинад æмæ кады цъупмæ хæстæгæй-хæстæгдæр кæны.

Иуахæмы та Камиллæ йæ лæггадгæнæгимæ иунæгæй куы аззад, уæд æй бафарста:
 

– Мне стыдно, дорогая Леонелла, что я низко себя оценила и повела себя так, что Лотарио сразу покорил мое сердце, вместо того чтобы завоевывать постепенно. Боюсь, что он станет меня презирать за уступчивость или же за ветреность, не приняв в соображение силы своей страсти, сломившей мое сопротивление.

– Пусть это вас не тревожит, госпожа моя, – сказала Леонелла, – это не имеет значения: ценность подарка не уменьшается от того, что мы скоро его получили, если только подарок, точно, хорош и ценен сам по себе. Недаром говорится пословица: хочешь дать за двоих – давай сразу.

– Есть и другая пословица, – вставила Камилла, – дешево обходится – мало ценится.
 

 

— Мæ зынаргъ Леонеллæ, мæхимæ æгад кæсын райдыдтон, афтæ тагъд кæй басастæн, уый тыххæй. Лотариойæн мæ зæрдæ æваст дæттын нæ хъуыди. Стырзæрдæ кæнын мыл куы райдайа, уымæй тæрсын. Йæ ныхмæ кæй нæ фæлæууыдтæн, уый мын рогдзинадыл куы банымайа, уæд йæ цæсты куы фегад уон, уымæй стъæлфын.

— Ууыл ма æппындæр ма хъуыды кæн, ме ’хсин, — загъта Леонеллæ. — Уым æппындæр тæссагæй ницы ис: лæвар тагъд куы райсай, уæд йæ ахадындзинад къаддæр нæ кæны. Сæйрагдæр у лæварæн йæ хæрзхъæддзинад æмæ йæ аргъ. Æмбисонд дæр афтæ зæгъы: цæмæй дын дыууæйы бæсты ацæуа, уый тыххæй йæ æваст ратт.

— Æндæр æмбисонд дæр ис, — йæ ныхас баппæрста Камиллæ, — «аслам фыды бас нæй».
 

– Эта поговорка к вам не относится, – возразила Леонелла, – ведь любовь, как я слышала, то на крыльях летает, то идет шагом, с этим мчится, с тем еле бредет, одних охлаждает, других испепеляет, одних ранит, других убивает, бег ее желаний в один и тот же миг начинается и прекращается, утром предпринимает она осаду крепости, а вечером крепость уже взята, ибо нет той силы, которая могла бы ей сопротивляться. А коли так, то чего же вы опасаетесь, чего страшитесь? Ведь с Лотарио, как видно, случилось то же самое, ибо орудием своей победы над вами любовь избрала отъезд моего господина. И надлежало, чтобы именно в отсутствие Ансельмо свершилось то, что замыслила любовь, пока он не возвратился, ибо его приезд испортил бы все дело: ведь у любви нет лучшего помощника по части исполнения ее желаний, нежели случай, и она пользуется им для всех своих затей, особливо на первых порах. Все это я отлично знаю, и больше по собственному опыту, нежели понаслышке, и когда-нибудь я вам про себя расскажу, сеньора, – ведь я тоже не каменная, во мне молодая играет кровь. Притом, синьора Камилла, вы не так уже скоро доверились ему и сдались, сначала вы узнали душу Лотарио по его взглядам, вздохам, речам, обещаниям и подношениям, и его душевные качества вас убедили, что он вполне достоин любви. А коли так, то не слушайте голоса лицемерия и самолюбия, внушите себе, что Лотарио уважает вас так же точно, как его уважаете вы: он рад и счастлив, что вы попались в сети любви, сети, опутывающие вас в его глазах еще большим уважением и почетом, и помните, что он может похвалиться не только четырьмя C, которые будто бы положено иметь каждому порядочному влюбленному, то есть тем, что он с вободен, с метлив, с тоек и с крытен, но и всею азбукой, – вы только послушайте, я вам скажу ее сейчас на память. Сколько я понимаю и могу судить, он б огат, в еликодушен, г оряч, д обр, ж алостлив, з натен, и зящен, к расив, л юбезен, м ужественен, н астойчив, о бходителен, п остоянен, р ыцарственен, потом эти четыре C, затем т ерпелив, у мен, х рабр, ц арственен, ч истосердечен (ш и щ сюда не подходят, больно некрасивые буквы), затем ю н и, наконец, я ростен в битве.

 

— Уыцы æмбисонд дæумæ нæ хауы, — йемæ не сразы Леонеллæ. — Æз куыд фехъуыстон, афтæмæй уарзондзинад куы базыртыл фæтæхы, куы — фистæгæй фæцæуы, куы — згъоргæ фæкæны, куы та йæ къæхтæ йæ фæдыл ласгæ фæцæуы. Иуты æруазал кæны, иннæты басудзы. Иуты фæцæф кæны, иннæты амары, йæ фæндты згъорд цы уысм райдайы, уыцы уысм фæвæййы, райсомæй гæнахмæ ныббырсы æмæ изæрæй саст æрцæуы, уымæн æмæ йæ ныхмæ чи фæлæууа, ахæм тых нæй. Кæд афтæ у, уæд тæрсгæ дæр ма кæн æмæ тыхсгæ дæр. Лотарио дæр ахæм уавæры бахауд, уымæн æмæ дæуыл фæуæлахиз уæвынæн уарзондзинад хæцæнгарзæн равзæрста мæ хицауы ацыд. Уарзондзинад цæмæ хъавыд, уый хъуамæ æрцыдаид, Ансельмо йе ’мбалмæ куы ацыд, уыцы рæстæг. Уый афонæй раздæр куы ’рбаздæхтаид, уæд хъуыддаг фехæлдаид. Уарзондзинады фæндтæ сæххæст вæййынц æнæнхъæлæджы уавæры фæрцы. Уыдæттæ мæнæн хорз зындгонд сты мæхи фæлтæрддзинадæй. Мæ хабæрттæ дын искуы ракæндзынæн, синьорæ, æз дæр дурæй конд нæ дæн. Ме уæнгты æвзонг туг хъазы. Стæй, синьорæ Камиллæ, Лотариойыл афтæ тагъд дæр нæ баууæндыдтæ. Ды йын раздæр базыдтой йæ удыхъæд йæ цæстæнгасæй, йæ улæфтытæй, йæ ныхæсты фæрцы. Цæмæй дын зæрдæтæ æвæрдта, цы лæвæрттæ дын кодта, уыдон дæ баууæндын кодтой, дæ уарзондзинады аккаг кæй у, ууыл. Иугæр кæд афтæ у, уæд цæстмæхъус æмæ хиуарзондзинады хъæлæсмæ ма хъус, фæлæ дæхи баууæндын кæн, Лотарио дæ, ды йæ куыд уарзыс, афтæ тынг кæй уарзы, ууыл. Уый цин кæны æмæ йæхи амондджын хоны, уарзондзинады хызы кæй бахаудыстут, уымæй.

Азбука эта привела Камиллу в веселое расположение духа, и она нашла, что на самом деле Леонелла, вероятно, более опытна в любви, чем это можно понять из ее слов; и тут Леонелла в этом созналась и сказала Камилле, что завела амуры с одним молодым человеком из хорошей семьи, жителем того же города, каковое известие встревожило Камиллу, и она со страхом подумала, что чести ее именно с этой стороны может грозить опасность. Допросила она ее, как далеко они зашли. Та без малейшего стеснения, крайне развязно ответила, что они зашли далеко. Да ведь так оно обыкновенно и случается: стоит сделать оплошность госпоже, как тотчас теряет стыд служанка и, видя, что хозяйка ее оступилась, начинает хромать сама, нимало не смущаясь, что все про это знают. Камилле ничего иного не оставалось, как упросить Леонеллу не рассказывать своему возлюбленному об ее увлечении, а также держать в тайне собственные свои похождения, дабы про них не узнали Ансельмо и Лотарио.

 

Камиллæйы Леонеллæйы ныхæстæ ныфс бауагътой. Бауырныдта йæ, уарзондзинады хъуыддæгты уымæй фæлтæрдджындæр кæй у. Лионеллæ рахъæр кодта йæхи сусæгдзинад дæр. Камиллæйæн загъта, кæй базонгæ иу уыцы горæтаг æрыгон лæппуимæ æмæ йæ бирæ кæй бауарзта. Камиллæ фæтарсти, йæ кадыл уыцырдыгæй къæм куы абада, уымæй. Уæ ахастдзинæдтæ куыд арф бацыдысты, зæгъгæ, йæ куы бафарста, уæд ын уыцы æнæфсарм æмæ къæйныхæй загъта, арф бацыдысты, зæгъгæ. Уый æдзухдæр афтæ вæййы, куыддæр æхсин йæхи цæсты бафтауы æмæ йын йæ сусæгдзинад куы базоны, уæд лæггадгæнæг дæр йæ цæсгом суадзы. Камиллæйæн æндæр гæнæн нал уыд, æмæ Леонеллæйæ ракуырдта, цæмæй йын йæ хабæрттæ йæ уарзон лæппуйæн ма радзура, стæй, йæхæдæг цы митæ кæны, уыцы хабæрттæ дæр æмбæхстæй дара, кæннод, дам, Ансельмо æмæ Лотариомæ байхъуысдзысты.

Леонелла все это обещала, но исполнила свое обещание так, что предчувствие Камиллы, что через нее она утратит доброе свое имя, сбылось, ибо бесстыдная и дерзкая Леонелла, видя, что ее госпожа ведет себя уже не так, как прежде, и будучи уверена, что если госпожа и застанет ее с любовником, то все равно не выдаст, осмелилась привести его в дом – таково одно из пагубных последствий греха, совершаемого госпожами: они становятся рабынями собственных своих служанок и принуждены бывают покрывать их бесстыдство и низость, как это и случилось с Камиллой, которая не один, а много раз заставала Леонеллу с ее милым в одном из покоев своего дома и все же не только не решалась ее пожурить, но еще и сама помогала ей прятать его и делала все для того, чтобы Ансельмо его не увидел.

Но, несмотря на все их ухищрения, однажды Лотарио увидел, как тот на рассвете выходил из дома Ансельмо; не зная, кто это, Лотарио подумал сперва, что это ему почудилось; когда же он увидел, что тот, завернувшись и закутавшись в плащ, пробирается с величайшею предосторожностью и опаскою, то, отказавшись от простодушного своего заключения, пришел к другому, которое могло бы погубить всех, если бы Камилла в конце концов не нашлась, как этому помочь. Лотарио совершенно забыл о существовании Леонеллы, и ему в голову не могло прийти, что человек, в столь неурочное время выходивший из дома Ансельмо, приходил к Леонелле; он вообразил, что Камилла и тут оказалась столь же доступною и податливою, как и по отношению к нему, – таковы последствия, которые влечет за собою злонравие неверной жены: она теряет уважение в глазах своего же любовника, который мольбами и уверениями достигнул того, что она ему отдалась, ибо он начинает думать, что ей еще легче будет отдаться другому, и малейшее подозрение кажется ему теперь вполне правдоподобным. И тут здравый смысл, очевидно, изменил Лотарио, и рассудок утратил над ним всякую власть, ибо, ослепленный глодавшею его бешеною ревностью, мучимый желанием отомстить Камилле, хотя, на самом деле она ни в чем перед ним не провинилась, он не нашел ничего лучше и умнее, как без дальних размышлений броситься к Ансельмо, когда тот еще лежал в постели, и обратился к нему с такими словами:

 

 

Леонеллæ йын зæрдæ бавæрдта, фæлæ æдзæсгом æмæ къæйных лæггадгæнæг уавæртæй фæпайда кæныныл нæ бафæстиат. Бавдæлд, æмæ йæ уарзоны хæдзармæ хонын райдыдта. Йæ зæрдæ дардта, йе ’хсин æй хæзгулимæ куы баййæфтаид, уæддæр сæ ныхмæ сдзурын йæ бон кæй ницы бауыдаид, ууыл. Æхсинтæ исты рæдыд куы ’руадзынц æмæ сæ сæ дæлдæртæ куы базонынц, уæд сæ бынæттæ баивынц: æхсинтæ свæййынц лæггадгæнджыты æххуырстытæ æмæ сæ бахъæуы сæ дæлдæрты æдзæсгомдзинæдтæ æмбæхсын. Афтæ рауад Камиллæйы хъуыддаг дæр. Цал æмæ сæ цал хатты баййæфта, фæлæ сæ ныхмæ сдзурын йæ бон никуы баци. Уый нæ, фæлæ сæ цæмæй Ансельмо ма базона, ууыл архайдта.

Кæд сæхи адæмæй тынг хъахъхъæдтой æмæ дзæвгар рæстæг сæ митæ æмбæхсын сæ бон уыд, уæддæр иу сæумæрайсом Лотарио лæппуйы Ансельмойы хæдзарæй рацæугæ федта. Лотарио нæ зыдта, чи у, уый æмæ йæм фыццаг афтæ фæкаст, цыма йæ цæстытыл цыдæр ауад, фæлæ уыцы чидæр пæлæзы тыхтæй хъуызгæ куы фæцæйцыдис, уæд йæ хъуыды аивта. Уыцы уавæры йын Камиллæ куы нæ баххуыс кодтаид, уæд се ’ппæт дæр бабын уыдаиккой. Лотариойæ бынтондæр ферох Леонеллæ. Æнафоны Ансельмойы хæдзарæй чи рацæйхъуызыд, уый Леонеллæмæ кæй æрбацыдаид, ууыл хъуыды дæр нæ акодта. Камиллæ уымæн куыд æнцонæй йæ къухы бафтыд, иннæтæн дæр æй афтæ æнцон сæттæн фенхъæлдта æмæ йæ маст хæлбурцъытæ кæнынмæ фæци.

Ахæм у, йæ лæджы чи асайы, уыцы сылгоймаджы хъысмæт: нал ыл феууæнды суанг йæ хæзгул дæр, цæмæй йæ къухы бафта, уый тыххæй йын бирæ лæгъстæтæ чи фæкодта, уыцы хæзгул, уымæн æмæ йæм афтæ фæкæсы, уымæн куыд æнцонæй бакуымдта æртасын, иннæмæн дæр афтæ æнцонæй бакомдзæн, зæгъгæ. Ахæм хъуыдымæ æрцыди Лотарио дæр. Йæ маст куыд тагъддæр райса, уымæн хуыздæр мадзал не ссардта: атындзыдта Ансельмомæ. Уый хуыссæнæй дæр нæма сыстад, афтæмæй йæ сынтæджы цур алæугæйæ, райдыдта:

 

– Знай, Ансельмо, что уже много дней борюсь я с собою и делаю усилия, чтобы не сказать тебе того, что я уже не могу и не вправе дольше от тебя скрывать. Знай, что крепость, именуемая Камиллой, сдалась и готова принять любые мои условия. И я не спешил открывать тебе всю правду единственно потому, что желал увериться, не есть ли это с ее стороны пустая женская прихоть и не намеревается ли она испытать меня и проверить, сколь искренен я в сердечных своих излияниях, начатых мною с твоего позволения. Равным образом я полагал, что если Камилла такова, какою ей надлежит быть и какою мы оба ее считали, то она сообщит тебе о моем ухаживании, но, видя, что она медлит, я понял, что обещание ее неложно, – обещала же мне она, что когда ты снова отлучишься, то она назначит мне свидание в твоей гардеробной (и точно: в этой самой комнате они обыкновенно виделись). Однако ж я просил бы тебя удержаться от безрассудной и скорой мести, ибо грех совершен ею пока только в мыслях, и может статься, что, прежде чем он будет совершен на деле, мысли ее примут иное направление и место греха заступит раскаяние. Так вот, коли ты всегда или почти всегда следовал моим советам, то последуй еще одному, который я тебе сейчас преподам, и запомни его, дабы затем, во всем уверясь воочию, по зрелом размышлении поступить, как тебе заблагорассудится. Сделай вид, что ты уезжаешь дня на два, на три, как в прошлый раз, а сам спрячься в гардеробной, которая благодаря коврам и разным другим предметам представляет собой самое подходящее для этого место, и тут мы оба собственными глазами увидим, что замышляет Камилла, и, если замысел ее порочен, что вернее всего, то тогда ты можешь стать молчаливым, предусмотрительным и разумным палачом, карающим за причиненное тебе зло.
 

 

— Зынаргъ Ансельмо, бирæ бонтæ мæхиимæ тох кæнын, цæмæй дын ма зæгъон, дарддæр мæ бон æмбæхсын цы хъуыдытæ нал у, уыдон. Гæнахы хуызæн фидар кæй æнхъæлдтам, йæ ном та Камиллæ кæмæн хуыйны, уый басаст æмæ цæттæ у, цыдæриддæр ын зæгъон, уый сæххæст кæнынмæ. Æцæгдзинад зæгъынмæ уый тыххæй нæ тагъд кодтон, æмæ ма мæ зæрдæ дардтон, кæд мæ, зæгъын, фæлваргæ кæны. Кæд Камиллæ æцæгæйдæр, мах ын куыд æнхъæл уыдыстæм, ахæм æгъдауылхæст æмæ уæздан адæймаг у, уæд дын хъуамæ фехъусын кодтаид, йемæ мæхи куыд дарын, уый. Фæлæ афтæ æрæгмæ куы кодта, уæд бамбæрстон, зæрдæтæ мын цæмæй æвæрдта, уыдон æцæг кæй сты. Зæрдæ та мын æвæрдта, куыддæр, дам, ды искуыдæм ацæуай, афтæ дын фембæлд сараздзынæн гардеробы (æцæгæйдæриу уым фембæлдысты). Фæлæ æваст дæ маст исыныл ма фæу, уымæн æмæ ныхæстæ йеддæмæ хъуыддаг конд нæма ’рцыд. Ныхæстæн та аивæн ис. Чи зоны, фæсмон æм æрцæуа. Зæгъæн ис, æмæ ды æдзухдæр мæнмæ хъуыстай, байхъус мæм ныр дæр. Цы дын зæгъон, уый дæ зæрдыл бадар, уый фæстæ дæ цы фæнда, уый бакæндзынæ. Иухатты хуызæн та æфсон скæн, цыма дыууæ-æртæ боны æмгъуыдмæ кæдæмдæр цæуыс æмæ гардеробы бамбæхс. Уым гауызтæ æмæ æндæр дзаумæттæ бирæ ис æмæ дзы дæхи кæм бафæсвæд кæнай, уый ссардзынæ. Уым мах нæхи цæстæй фендзыстæм, Камиллæмæ цы фæндтæ ис, уый. Кæд йæ зæрды галиу митæ кæнын уа, уæд ды уыдзынæ æгомыг, хиуылхæст æмæ фидар зондылхæст лæгмар. Цыбыр ныхасæй, аккаг æфхæрд бакæндзынæ, æнæкæрон стыр маст дын чи скодта, уый.

 

Речи Лотарио удивили, изумили и поразили Ансельмо, ибо тот обратился с ними к нему, когда он меньше всего ожидал их услышать, – он уже считал, что его супруга отбила притворные атаки Лотарио, и праздновал победу. Долго хранил он молчание, уставясь неподвижным взглядом в пол, и наконец сказал:

– Ты поступил как истинный друг, Лотарио. Я непременно послушаюсь твоего совета. Делай, что хочешь, но только держи это в тайне, как того требует столь непредвиденный случай.

Лотарио обещал, но, выйдя от Ансельмо, он горько пожалел, что сказал ему все это, и понял, как глупо он поступил, ибо он сам мог отомстить Камилле, и не таким жестоким и постыдным способом. Он проклинал себя за безрассудство, порицал за легкомыслие и не знал, на что решиться, дабы исправить ошибку и найти какой-нибудь разумный выход. В конце концов он решился повиниться во всем Камилле; сыскать для этого случай ему было нетрудно – в тот же день увиделся он с нею наедине, а она, как скоро удостоверилась, что никто их не слышит, то сказала:
 

 

Лотариойы ныхæстæ цавддурау фæкодтой Ансельмойы, уымæн æмæ сæ фехъуыста, æппындæр сæм æнхъæлмæ куы нæ каст, уæд. Уый нымадмæ гæсгæ, Камиллæ аккаг дзуапп радта Лотариойы фæлтæрæнтæн, æмæ йæхи нымадта уæлахиздзауыл. Дзæвгар рæстæг зæхмæ æнæдзургæйæ фæкаст, стæй æрæджиау загъта:

— Лотарио, ды мæнæн иузæрдион æрдхорд дæ æмæ кæныс, æцæг æрдхордæн куыд æмбæлы, афтæ. Æз æнæмæнг дæ ныхасмæ байхъусдзынæн. Цы дæ фæнды, уый кæн, æрмæст æй макæмæн зæгъ.

Лотарио йын зæрдæ бавæрдта, фæлæ, Ансельмойæ куы рацыд, уæд тынг фæфæсмон кодта, цы йын загъта, уыдоныл, уымæн æмæ Камиллæйæ йæ маст йæхæдæг дæр райстаид, стæй ахæм карз æмæ худинаджы мадзалæй нæ. Йе ’нæзонд мийы тыххæй йæхи æфхæрдта, йæхимæ хæцыд, ахæм рæузонд кæй разынд, уый тыххæй, фæлæ йæ рæдыд сраст кæнынæн ницы хос ардта. Æппынфæстаг сфæнд кодта Камиллæимæ аныхас кæнын. Уый та йæ къухы æнцонæй бафтыд: уыцы бон йемæ фембæлд. Ничи сæ хъусы, уый йæ куы бауырныдта, уæд Камиллæ райдыдта:
 

– Знаешь, милый Лотарио, у меня так болит и ноет сердце, что кажется, будто вот-вот разорвется, и если оно и не разорвется, то, право, каким-нибудь чудом. Послушай: бесстыдство Леонеллы дошло до того, что она все ночи напролет просиживает в моем доме со своим возлюбленным, нанося ущерб моему доброму имени, ибо перед всяким, кто видит, как он в непоказанное время выходит из моего дома, открывается широкое поле для подозрений. И мне особенно тяжело, что я не могу ни наказать ее, ни побранить, ибо то обстоятельство, что она является поверенною в наших делах, скрепило мои уста печатью, дабы я молчала про ее дела, и я боюсь, как бы из этого не вышло беды.

 

— Мæ зынаргъ Лотарио, мæ сæр афтæ тынг риссы, мæ зæрдæ йæхи риуы афтæ тынг хойы, æмæ тæрсын, куы аскъуыйа, уымæй. Æнæхъæнæй куы баззайа, уæд æрмæстдæр уæлæрвон тыхты фæрцы. Байхъус-ма мæм. Леонеллæ ахæм æдзæсгом разынд, æмæ алы бон дæр мæ хæдзары æмбæлы йæ уарзонимæ. Мæ хæдзарæй æнафоны куы рацæуы, уæд уымæй мæ сыгьдæг ном чъизи кæй кæны, уый, чи йæ фены, уыдонæй алчидæр зæгъдзæни. Уæлдай зындæр мын уый у, æмæ йæ бафхæрын мæ бон кæй нæу, уымæн æмæ мын мæхи хабæрттæ иууылдæр зоны.

Слушая Камиллу, Лотарио сначала решил, что это она придумала для отвода глаз – будто человек, которого он видел, приходил не к ней, а к Леонелле; однако ж, видя, что она сокрушается, плачет и просит у него совета, он ей поверил и, поверив, еще более устыдился и во всем раскаялся. Но со всем тем он сказал Камилле, чтобы она не огорчалась и что он-де надумает, как обуздать наглость Леонеллы. Под конец же Лотарио признался, что, подстрекаемый бешеною и дикою ревностью, он все рассказал Ансельмо и что тот по уговору спрячется в гардеробной, дабы воочию убедиться в ее неверности. Он молил ее простить ему это безрассудство и посоветовать, как исправить дело и как ему выйти из столь запутанного лабиринта, куда его завлекло собственное сумасбродство.

 

Камиллæмæ хъусгæйæ, Лотарио раздæр ахъуыды кодта, цыма сылгоймаг йæ фæдтæ сафы, Лотарио йæ хæлары хæдзарæй сæумæцъæхæй рацæйцæугæ кæй федта, уый Камиллæмæ нæ, фæлæ Леонеллæмæ æрбацыд, зæгъгæ, фæлæ, йæ цæссыг куыд калы, æххуыс дзы куыд куры, уый куы федта æмæ фехъуыста, уæд ыл баууæндыд. Куы йыл баууæндыд, уæд ноджы тынгдæр йæхицæй ныфсæрмы æмæ, Ансельмойæн цытæ радзырдта, уыдоны тыххæй йæхи фæсмонæй хордта. Фæлæ уыцы-иу рæстæг Камиллæйæн зæрдæ бавæрдта, Леонеллæйы æнаккаг митæн кæрон кæй скæндзæн. Фæстагмæ йын схъæр кодта, тынг мæстджынæй Ансельмойæн цытæ радзырдта, уыдон. Загъта йын, цæмæй йæ гадзрахатдзинадыл баууæнда, уый тыххæй гардеробы кæй бамбæхсдзæн, уый дæр. Ахæм æнæзонд ми кæй бакодта, уый тыххæй дзы куырдта хатыртæ, домдта дзы, цæмæй йын феххуыс кæна, йæхæдæг йæхи цы кьуырцдзæвæнмæ батардта, уырдыгæй рацæуынмæ.

Признание Лотарио ужаснуло Камиллу, и она в превеликом гневе разразилась потоком справедливых укоризн и разбранила его за то, что он столь низкого о ней мнения, и за его нелепую и дурную затею; но как женский ум по природе своей отзывчивее, нежели мужской, и на доброе и на злое, хотя и уступает ему в умении здраво рассуждать, то Камилла мгновенно нашла выход из этого, казалось бы, безвыходного положения и велела Лотарио устроить так, чтобы Ансельмо на другой день, точно, спрятался в условленном месте, ибо она рассчитывала, что из этих пряток можно будет извлечь пользу и что в дальнейшем они уже без всяких помех будут наслаждаться друг другом; и, не раскрывая до конца своих намерений, она предуведомила его, чтобы он, когда Ансельмо спрячется, явился по зову Леонеллы и на все вопросы отвечал так, как если бы он и не подозревал, что Ансельмо его слышит. Лотарио упрашивал ее поделиться с ним своим замыслом, дабы тем увереннее и осмотрительнее начал он действовать.

 

Лотариойы ныхæстæ фехъусгæйæ, Камиллæ фырадæргæй цы акодтаид, уый нал зыдта. Алывыд калынмæ йын фæци. Ахæм ницæйаг æнхъæл ын кæй у, уый тыххæй йыл уайдзæфтæ кæнынæй нал ауæрста, фæлæ сылгоймаг уæддæр уавæр тагъддæр бамбары, стæй тæригъæдгæнагдæр у, кæд нæлгоймагæй уæлæнгайдæр хъуыды кæны, уæддæр. Камиллæ уайтæккæ дæр ссардта уыцы зын уавæрæй рацæуыны мадзал: Лотариойæн бацамыдта, цæмæй Ансельмо æцæгæйдæр бамбæхса, кæм бауынаффæ кодтой, уым, цæмæй сын уый фæстæ уым сæхицæн дæр æдасæй æмбæлыны фадат уыдаид. Йæ фæнд кæронмæ нæ раргом кодта, æрмæст ын бафæдзæхста, цæмæй, Ансельмо куы бамбæхса, уæд Леонеллæйы хуындмæ фæзына æмæ æппæт фæрстытæн дæр дзуапп дæтта, цыма йæ Ансельмо кæй хъусы, уый нæ зоны, уый хуызæн. Лотарио дзы куырдта йæ фæнд кæронмæ радзурын, цæмæй уæндондæр æмæ арæхстгайдæрæй архайдтаид, уый тыххæй.

– Тебе не нужно действовать; повторяю: тебе надлежит лишь отвечать на мои вопросы, – вот все, что сказала ему Камилла, ибо из боязни, что он отвергнет ее затею, которая ей самой казалась столь удачною, и затеет и придумает что-нибудь еще, гораздо менее удачное, положила до времени не посвящать его в свои планы.

С тем и ушел Лотарио, а на другой день Ансельмо сделал вид, что уезжает в деревню к своему приятелю, а сам возвратился и спрятался, что ему было сделать легко, ибо Камилла и Леонелла сами предоставили ему эту возможность.

 

— Дæу ницы архайын хъæуы, — æрмæстдæр дзуапп дæтдзынæ фæрстытæн, — æндæр ын ницы загъта Камиллæ, уымæн æмæ тарсти, йæ фæнд æм хорз куы нæ фæкæса æмæ æвзæрдæр мадзал куы равзара, уымæй. Рагацау ын йæ фæндтæ дæр уымæн не схъæр кодта.

Лотарио ацыд. Дыккаг бон хæдзары загъта, хъæумæ йе ’мбалмæ кæй цæуы. Йæхæдæг фæстæмæ ’рбаздæхт æмæ æнцонæй йæхи бамбæхста, уымæн æмæ йын хорз фадæттæ сарæзтой Камиллæ æмæ Леонеллæ.

Итак, Ансельмо спрятался, и его охватило волнение, какое не может, вероятно, не испытывать тот, кто ожидает, что вот сейчас у него на глазах станут попирать его честь, что еще секунда – и у него похитят бесценный клад, за каковой он почитал возлюбленную свою Камиллу. Твердо уверенные в том, что Ансельмо спрятался, Камилла и Леонелла вошли в гардеробную; и, едва переступив порог, Камилла с глубоким вздохом молвила:

– Ах, добрая Леонелла! Я не приведу в исполнение замысел, о котором я не ставила тебя в известность, дабы ты не тщилась меня удерживать, возьми лучше кинжал Ансельмо и пронзи бесчестную грудь мою! Но нет, постой, не должно мне страдать за чужую вину. Прежде всего я хочу знать, что такое усмотрели во мне бессовестные и дерзкие очи Лотарио, отчего он вдруг осмелел и поведал мне преступную свою страсть, тем самым обесчестив своего друга и опозорив меня. Подойди к окну, Леонелла, и позови его, – он, конечно, сейчас на улице ждет, когда можно будет осуществить дурной свой умысел. Однако ж прежде осуществится мой – жестокий, но благородный.
 

 

Ансельмо бамбæхст æмæ йæ зæрдæйы гуыпп-гуыпп къæмисæнтæм цавта. Ахæм уавæры йæхи хуыздæр ничи ’нкъардтаид. Хæрзцыбыр рæстæг ма рацæудзæн, æмæ йæхи цæстытæй фендзæн æмæ йæхи хъустæй фехъусдзæн, йæ кад ын къæхты бын куыд кæндзысты, уымæ. Уысмы бæрцы фæстæ æнæхай фæуыдзæн, аргъ кæмæн нæй, йæ уыцы хæзна Камиллæйæ. Ансельмо бамбæхст, ууыл Камиллæ æмæ Леонеллæ фидарæй куы баууæндыдысты, уæд гардеробмæ бацыдысты. Камиллæ куыддæр къæсæрæй бахызт, афтæ, арф ныуулæфгæйæ, сдзырдта:

— Мæ зæрдæхæлар Леонеллæ. Цалынмæ, цы мæ зæрды ис, уый бакæнон, уæдмæ дын, цы кæнинаг дæн, уый зæгъынмæ нæ хъавын, уымæн æмæ мæ мæ фæнд сæххæст кæнын нæ бауадздзынæ. Ансельмойы хъама райс æмæ мын æй мæ риуы ныссадз. Уæвгæ, фæлæуу. Кæйдæр тыххæй æз цæмæн хъуамæ хъизæмар кæнон? Фыццаджыдæр мæн зонын фæнды, Лотариойы æдзæсгом цæстытæ мæнмæ ахæмæй цы ссардтой, æмæ мæм сæ цъаммар хицау сылгоймаджы худинаггæнæг ныхæстæ кæнын бауæнда? Йæхи кой куынæуал кæнон, уæд мæнгардæй рацыд йæ хуыздæр хæларыл, фæхудинаг кодта мæн дæр. Рудзынгæй-ма акæс, Леонеллæ, æмæ йæм фæдзур. Уый ныр уынджы уыдзæн æмæ цæттæйæ лæудзæн йæ цъаммар митæ æххæст кæнынмæ. Фæлæ уымæй размæ хъуамæ æххæстгонд æрцæуа мæ æгъатыр, фæлæ уæздан ми.
 

– Ах, госпожа моя! – заговорила догадливая и обо всем осведомленная Леонелла. – Зачем вам кинжал? Неужели вы хотите убить себя или же убить Лотарио? Но и в том и в другом случае вы погубите и честь свою, и доброе имя. Лучше затаите обиду и не пускайте этого скверного человека на порог, когда мы одни. Подумайте, сеньора: ведь мы слабые женщины, а он мужчина, да еще такой, который идет напролом. И вот если он, потеряв голову от страсти, явится с дурным своим намерением сюда, то, пожалуй, прежде нежели вы приведете в исполнение свое, он учинит такое, что окажется для вас горше смерти. Уж этот мой господин Ансельмо, и зачем только он дал такую волю у себя в доме этому потаскуну? Положим даже, сеньора, вы его убьете – а мне сдается, что вы именно это замыслили, – что мы будем делать с мертвым телом?

– Что будем делать? – сказала Камилла. – Пусть его хоронит Ансельмо, – этот труд должен показаться ему отдыхом, ибо он предаст земле собственный свой позор. Ну так зови же его, – медлить с отмщением за причиненное мне зло – это значит, по моему разумению, изменить обету супружеской верности.

Ансельмо слышал все, и каждое слово Камиллы разуверяло его; когда же ему стало ясно, что она решилась убить Лотарио, то он вознамерился выйти и объявиться, дабы не свершилось подобное дело, но его остановило желание посмотреть, к чему приведут эта неустрашимость и это благородное решение, с тем чтобы в последнюю минуту выйти и остановить Камиллу.

 

— Æллæх, ме ’хсин! — сдзырдта Леонеллæ. — Уымæн рагацау алцыдæр зындгонд уыд æмæ фæхъæр кодта: — Цæмæн дæ хъæуы хъама? Дæхи амарыны зонд дæм æрцыди æви дзы Лотариойы марынмæ хъавыс? Уыдонæй кæцыфæнды хъуыддаг куы бакæнай, уæддæр фæчъизи уыдзæн дæ кад дæр æмæ дæ ном дæр. Уый бæсты дæ маст аныхъуыр, æмæ уыцы æнаккаджы, иунæг куы уæм, уæд æй дæ хæдзары къæсæрæй æрбакæсын дæр мауал бауадз. Ахъуыды кæн, синьорæ! Мах, сылгоймæгтæ, лæмæгъ стæм. Уый та нæлгоймаг у, стæй цавæр: йæ сæрæй дуæрттæ кæны. Æмæ кæд йæ митæн дзуапдæттынхъом нал у, уæд æм алцæмæ ’нхъæлмæгæсæн дæр ис. Æмæ, куы зæгъын, йæ фæндтæ æххæст кæныны фæндагыл куы ’рлæууа, уæд æм алцæмæ дæр æнхъæлмæ кæсæн ис. Мæ хицау Ансельмо дæр зын бамбарæн у. Цæмæн радта йæ хæдзары уыйбæрц бартæ, цæсгом кæуыл нæй æмæ йе ’фсарм чи бахордта, уыцы цъаммарæн? Зæгъæм, синьорæ, куы йæ амарай, куыд кæсын, афтæмæй дæ зæрды та афтæ бакæнын ис, уæд ын йæ мард та цы фæкæндзыстæм?

— Куыд цы фæкæндзыстæм? — загъта Камиллæ. Ансельмо-иу æй баныгæнæд. Уыцы куыст æм йæ фæллад уадзыны хуызæн хъуамæ фæкæса, уымæн æмæ фæдæлзæхх кæндзæн йæ худинаг. Фæдзур æм тагъддæр. Маст исын дарддæрмæ æргъæвгæ нал у.

Ансельмо алцыдæр фехъуыста. Йæ алы ныхас дæр ын сæфта йæ дызæрдыгдзинад. Лотариойы амарынвæнд скодта, уый куы бамбæрста, уæд йе ’мбæхсæн бынатæй рацæуынмæ хъавыд, цæмæй уыцы æбуалгъ хъуыддаг æрцæуын ма бауагътаид, фæлæ йæ бафæндыд, дарддæр цы хабæрттæ ’рцæудзæн, уыдонмæ бакæсын. Уавæр йæ тæккæ карзмæ куы бахæццæ уа, уæд рацæудзæн æмæ тугкалд бауромдзæн.

А Камилла между тем изобразила глубокий обморок, и как скоро она рухнула на кровать, Леонелла горько заплакала и запричитала:

– Ах ты, беда какая! И что я за несчастная – ведь у меня на руках умирает цвет земной чистоты, венец добродетельных жен, образец целомудрия…

 

Уыцы рæстæг, цыма Камиллæйæн йæ зæрдæ бахъарм, уый хуызæн сынтæгыл бафæлдæхт. Леонеллæ ныккуыдта, хъарджытæ кæнынмæ фæци:

— Мæнæ цы бæллæхы бахаудтæн. Цымæ ахæм æнамонд цæмæн фæдæн, зæххон адæймæгты сыгъдæгдæр мæ къухты йæ уд цæмæн исы? Бинойнаджы ном фидауцджындæрæй чи фæхаста, сылгоймæгтæн тæккæ фæзминагдæр чи уыди, уый фæстаг уысмтæн мæ Дунескæнæг æвдисæнæн цæмæн равзæрста?!

И еще много чего она наговорила, так что кто бы ее ни послушал, всякий почел бы ее за самую сердечную и верную служанку на свете, а ее госпожу – за новоявленную преследуемую Пенелопу. Камилла не замедлила прийти в себя и, очнувшись, молвила:

– Что же ты, Леонелла, не идешь звать самого верного друга во всем подсолнечном и подлунном мире? Торопись же, ступай, беги, лети, да не угасит твоя медлительность пыл моего гнева и да не расточится в угрозах и проклятиях предвкушаемая мною правая месть.

– Иду, иду, госпожа моя, – сказала Леонелла, – только отдайте мне сначала кинжал, а то как бы в мое отсутствие вы не натворили такого, из-за чего ваши близкие потом всю жизнь плакать будут.
 

 

Ноджыдæр ма бирæ цыдæртæ схауди йæ дзыхæй Леонеллæйæн. Чи йæм байхъуыстаид, уый бауырныдтаид, зæххыл ахæм æнувыд лæггадгæнджытæ бирæ кæй нæй, йе ’хсины та йын рахуыдтаид дыккаг Пенелопæ. Камиллæ йæхи уайтагъд йе ’муд æрцæуын кодта:

— Цæуыннæ фæдзурыс, ацы сызгъæрин хур æмæ фæлурс мæйы бын æппæты иузæрдиондæр æмæ æнувыддæр æрдхордмæ? Цалынмæ мæ маст цæхæртæ калы, уæдмæ йæм фæдзур æмæ йын æз, цы аккаг у, уыцы митæ ацы мæстыйæ бакæнон.

— Цæуын, цæуын, ма кадджын æхсин, — загъта Леонеллæ, — фæлæ уал раздæр дæ хъама æри. Тæрсын, ме ’рбацыдмæ дæхицæн исты куы кæнай, уымæй.
 

– Будь спокойна, милая Леонелла, я ничего такого не сделаю, – возразила Камилла. – Хотя, по-твоему, безрассудно и неумно с моей стороны вступаться за свою честь, однако ж я не Лукреция, которая якобы наложила на себя руки, будучи ни в чем неповинна и не умертвив прежде виновника своего несчастья. Да, я умру, коли уж мне так положено, но сперва я должна отплатить и отомстить тому, из-за чьей дерзости, для которой я отнюдь не подавала повода, я сейчас проливаю слезы.

Леонелла заставила себя долго упрашивать, прежде чем пойти за Лотарио, но наконец пошла, и, пока ее не было, ее госпожа говорила сама с собою:
 

 

— Уымæй мæм дæ зæрдæ ма ’хсайæд, Леонеллæ. — Æз ахæмæй ницы бакæндзынæн, — загъта Камиллæ. — Дæумæ гæсгæ мæ кады сæрыл стох кæнын æнæзонд ми у, фæлæ æз Лукреция нæ дæн. Уый, дам, ницы аххос æм уыди, афтæмæй раздæр аххосджыны амарыны бæсты йæхимæ йæ къух систа. Кæд мын амæлын æмбæлы, уæд амæлдзынæн, фæлæ уал хъуамæ раздæр мæ маст райсон, цæссыгтæ кæй тыххæй калын, уыцы æнаккагæй. Исты æфсон ма йын куы уыдаид мæнмæ æрбауæндынæн!

Леонеллæйæн ма бирæ дзурын бахъуыд, цалынмæ Лотариойы æрбахоныныл сразы, уæдмæ. Æппынфæстагмæ йæм ацыди. Цалынмæ уым нæ уыди, уæдмæ йе ’хсин йæхиимæ дзурыныл фæци:
 

– Боже мой, боже мой! Не разумнее ли было бы прогнать Лотарио, как я это уже делала не раз, а не подавать ему повода – к сожалению, у него теперь уже есть повод, – принять меня за женщину бесчестную и низкую, хотя он и не замедлит в том разувериться? Нет сомнения, так было бы лучше. Но я не была бы отомщена, и честь супруга моего осталась бы опороченною, когда бы Лотарио цел и невредим и как ни в чем не бывало вышел оттуда, куда его завлекли преступные замыслы. Да поплатится жизнью предатель за нечистые свои желания! Пусть знает свет (если только он когда-либо про это узнает), что Камилла не только сохранила верность своему супругу, но и отомстила тому, кто дерзнул его оскорбить. Со всем тем, думается мне, лучше было бы уведомить Ансельмо. Но ведь я же намекала ему на это в письме, посланном в деревню, и, думается мне, если он не поспешил предотвратить опасность, о которой я его извещала, то, очевидно, потому, что его благородная и доверчивая душа не могла и не хотела допустить, чтобы его испытанный друг замыслил нечто такое, что задевало бы его честь. Да я и сама потом долго не придавала этому значения и так и не придала бы, если б не настойчивые уверения, роскошные дары и потоки слез, в коих безмерная его наглость себя обнаружила. Но к чему все эти речи? Ужели смелое решение нуждается в совете? Разумеется, что нет. Так берегись же, измена, сюда, отмщение! Входи, предатель, подойти ближе, погибни, умри, а там будь что будет! Чистою отдала я себя под начало того, кто небом был мне дарован в супруги, чистою же должна я выйти из-под его начала – более того: я выйду, омытая в собственной невинной крови и в грязной крови коварнейшего из друзей, каких когда-либо видела дружба на свете.

 

— О Хуыцау! Лотариойы уымæй размæйы хуызæн цæуыннæ асырдтон? Ныр ын ноджы æфсон фæцис хæлд сылгоймагыл мæ банымайынæн. Фæлæ йæ æз уыцы æфсонæй æнæхай фæкæндзынæн. Кæй зæгъын æй хъæуы, йæ асурын хуыздæр уыд, фæлæ Лотарио ардыгæй куы ацыдаид, уæд, йæхи цы къуырцдзæвæнмæ батардта, уырдыгæй сæрæгас æмæ æнæхъыгдардæй рацыдаид. Фæлæ дзы уæд мæ маст ист не ’рцыдаид, мæ лæджы кад та цъыфæйдзагæй баззадаид. Цъаммарæн йæ царды аргъ сыстдзысты йæ æнаккаг митæ. Уадз æмæ уæздæтты æхсæнад зона (кæд æй искуы базона, уæд), Камиллæ йæ лæджы цæсгом кæй ницæмæй фæчъизи кодта, уый нæ, фæлæ йæ, чи бафхæрдта, уымæй йæ маст дæр кæй райста. Мæнмæ гæсгæ хуыздæр уыдзæн, ацы хабæрттæ Ансельмойæн фехъусын кæнын. Фæлæ йын уыдæттæ, хъæумæ йæм цы писмо арвыстон, уым дæлгоммæ хуызы куы ’мбарын кодтон. Æвæццæгæн, тагъд уымæн нæ кодта, æмæ йæ æууæндаг æмæ хæлар зæрдæйæ ныфс уыд, йæ хуыздæр æрдхорд ахæм митæ бакæнын йæ сæрмæ кæй не ’рхæсдзæн, уымæй. Раст зæгъгæйæ, мæхæдæг дæр дзæвгар рæстæг уый æнхъæл нæ уыдтæн. Фæлæ мын уарзондзинадыл дзурын куы райдыдта, лæвæрттæ хæссын, цæссыгтæ згъалын, уæд йе ’цæг цæсгом æргомæй разынд. Уæвгæ мæ ацы ныхæстæ цæмæн хъæуынц? Ныфсджын уынаффæ рахæссыны фæстæ ма искæй фæрсын цæмæн хъæуы? Ницæмæн! Уæдæ дæхи хъахъхъæн, гадзрахатдзинад! Ардæм, мастисæг! Кæм дæ æмгархор, хæстæгдæр рацу æмæ амæл! Уый фæстæ цыфæнды дæр уæд! Сыгъдæгæй æрлæууыдтæн, уæлæрвтæ мын кæй саккаг къодтой, уыцы лæджы раз, йæ цурæй дæр хъуамæ сыгъдæгæй ацæуон. Уый нæ, фæлæ ма æз ацæудзынæн мæхи æнаххос æмæ æрдхæрдты цъамардæры сау туджы æвдылдæй.

Все это она говорила, расхаживая по комнате с обнаженным кинжалом, сопровождая свою речь порывистыми и неестественными движениями и необычайно бурно выражая свои чувства, так что, глядя на нее, можно было подумать, будто она лишилась рассудка и будто это не мягкосердечная женщина, но злодей, решимости отчаяния преисполненный.

Ансельмо, стоя за ковром, все это видел и всему дивился, и ему уже начинало казаться, что виденное и слышанное могло бы и более основательные подозрения рассеять, и, боясь какого-либо неожиданного происшествия, он уже хотел, чтобы опыт с приходом Лотарио не состоялся. И он готов был объявиться и выйти, дабы обнять и успокоить свою супругу, но, увидев, что Леонелла ведет за руку Лотарио, невольно остановился, и как скоро Камилла увидела Лотарио, то провела перед собой кинжалом черту на полу и сказала:
 

 

Ацы ныхæстæ дзырдта уаты рацу-бацугæнгæйæ. Йæ къухы уыди кæрддзæмæй ласт хъама æмæ-иу дзы, йæ маст тынгдæр равдисыны тыххæй, куы иуæрдæм февзыста, куы иннæрдæм. Исчи йæм куы кастаид, уæд банхъæлдтаид, фæлмæнзæрдæ сылгоймаг нæу, фæлæ йæ зонд кæмæн фæцыд, ахæм фыдгæнæг.

Ансельмо лæууыд гауызы фæстæ æмæ алцыдæр уыдта æмæ дисы бацыд. Цы федта æмæ цы фехъуыста, уыдон йæ хъуыдымæ гæсгæ цыфæнды дызæрдыгдзинадæн дæр йæ дымгæ дæр нал ныууагътаиккой. Тас дзы бацыд, исты æнæнхъæлæджы фыдбылыз куы ’рцæуа, уымæй. Нал æй фæндыд Лотариойы æрбацыд дæр. Цæттæ уыд йæхи раргом кæнынмæ, йæ бинойнаджы ныхъхъæбыс æмæ æрсабыр кæнынмæ, фæлæ Леонеллæйы Лотариойы къухыл хæцгæ куы ауыдта, уæд бар-æнæбары йæхиуыл фæхæцыд. Камиллæ Лотариойы куы ауыдта, уæд, йæ размæ хъамайæ æрхахгæнгæйæ, загъта:
 

– Лотарио! Слушай, что я тебе скажу: если ты осмелишься переступить вот эту черту или хотя бы приблизиться к ней, в то же мгновенье, едва лишь я замечу, что ты намереваешься это сделать, я вонжу себе в грудь вот этот самый кинжал. И прежде чем ты проронишь хоть слово в ответ, я хочу сама сказать тебе несколько слов, а потом уже ты ответишь, как тебе заблагорассудится. Во-первых, Лотарио, я хочу, чтобы ты мне сказал, знаешь ли ты моего мужа Ансельмо и какого ты о нем мнения, а во-вторых, я хочу, чтобы ты мне сказал, знаешь ли ты меня. Отвечай же, не смущайся и ответов своих не обдумывай, ибо вопросы мои нетрудны.

Лотарио был достаточно проницателен для того, чтобы с самого начала, когда еще Камилла велела ему спрятать Ансельмо, догадаться, что она намерена предпринять; и потому, сразу попав ей в тон, он отвечал умно и находчиво, так что благодаря искусной игре их обоих нельзя было не принять эту ложь за совершенную правду; ответил же он Камилле вот что:
 

 

— Лотарио! Хъус, цы дын зæгъон, уымæ: куыддæр ацы хаххы сæрты æрбахизай, хизгæ нæ, фæлæ йæм хæстæг куы ’рбацæуай, уыцы тæккæ уысм дын хъама дæ риуы ныссадздзынæн! Цалынмæ дæ дзыхæй иу ныхас дæр нæма схауд, уæдмæ дын мæхи зæрды ис цалдæр ныхасы зæгъын. Стæй сын-иу уæд дæхæдæг, цавæр дæ фæнды, ахæм дзуапп ратт. Фыццаджыдæр, Лотарио, мæн фæнды, цæмæй мын зæгъай, мæ лæг Ансельмойы зоныс æви нæ, кæд æй зоныс, уæд цавæр адæймагæй? Дыккаджы та мæ фæнды, цæмæй мын зæгъай, мæн зоныс æви нæ? Дзуапп мын ратт æфсæрмы ма кæн. Стæй бирæ ма хъуыды кæн, уымæн æмæ мæ фæрстытæ æнцон сты.

Камиллæ йын Ансельмойы куы æмбæхсын кодта, уæд дæр Лотарио æмбæрста, Камиллæ цы кæнынмæ хъавы, уый. Æваст ын зондджын æмæ аккаг дзуæппытæ дæттын дæр уымæн райдыдта.
 

– Я не предполагал, прелестная Камилла, что ты позвала меня, дабы расспрашивать о вещах, столь далеких от цели моего прихода. Если ты вознамерилась отсрочить обещанную награду, то лучше бы уж с самого начала ничего мне не сулить, ибо тем сильнее томит желанное, чем больше надежды на обладание им. Но, дабы ты не подумала, что я не хочу отвечать на твои вопросы, я тебе отвечу на них: да, я знаю супруга твоего Ансельмо, с малых лет мы знаем друг друга, и я не стану говорить тебе о нашей дружбе, которая тебе хорошо известна, дабы самому не сделаться свидетелем зла, которое я ему сделал по наущению любви, неизменно оправдывающей величайшие заблуждения. Я и тебя знаю, и дорога ты мне так же, как и ему: ведь когда бы не твои достоинства, ни за что не изменил бы я долгу дворянина и не поступил бы вопреки священным законам истинной дружбы, ныне мною попранным и нарушенным по наущению любви, этого мощного недруга.
 

 

— Рæсугъд Камиллæ, ахæм фæрстытæн мæм дзуæппытæ дæттыны тыххæй фæдзырдтай, уый æнхъæл нæ уыдтæн. Æз цæй фæдыл æрбацыдтæн, уыдон уымæ тынг дард лæууынц. Кæд мын цы хæрзиуæг ракæнынмæ хъавыдтæ, уый фæстæдæрмæ аргъæвынмæ хъавыс, уæд мын рагацау зæрдæ æвæрын нæ хъуыдис, уымæн æмæ, дæ фæндон сæххæст кæныныл цас зæрдиагдæрæй архайай, уыйас дæ къухы тагъддæр бафтдзæн. Фæлæ, цæмæй афтæ ма банхъæлай, дæ фæрстытæн мæ дзуапп дæттын нæ фæнды, зæгъгæ, уый тыххæй сын дзуапп ратдзынæн.

Æз зонын дæ сæрыхицау Ансельмойы. Мах кæрæдзийы зонæм гыццылæй фæстæмæ. Нæ хæлардзинады тыххæй нæ дзурдзынæн, уымæн æмæ йæ дæхæдæг хорз зоныс. Нæ мæ фæнды, цы уавæры йæ баппæрстон, уыцы æнаккагдзинадæн æвдисæн уæвын. Йæ зæрдæхудты та бацыдтæн уарзондзинады аххосæй. Цыма мын уыцы сыгъдæг æнкъарæн мæ гадзрахатдзинад ныббардзæн, афтæ мæм кæсы. Æз дæу дæр зонын. Ды мæнæн дæр уый хуызæн зынаргъ дæ. Дæ хорздзинæдтæ куы нæ уыдаиккой, уæд мæ уæздан номыл мæ къух никуы систаин, нæ фехæлдтаин хæлардзинады табуйаг æгъдæуттæ дæр. Хæлардзинады сæрты мæ ахизын кодта уарзондзинад.
 

– Коли ты сознаешься в этом, существо, истинной любви недостойное, – сказала Камилла, – то с какими же глазами осмеливаешься ты предстать перед тою, кто, как тебе известно, являет собой зеркало, в которое смотрится тот, на кого не мешает почаще смотреть тебе, дабы увидеть, сколь незаслуженно ты его оскорбляешь? Но как же я несчастна! Ведь нетрудно сообразить, из-за чего не сообразовался ты с велениями долга: должно думать, это некая с моей стороны вольность, – я не могу сказать: нескромность, ибо заранее обдуманного намерения тут не было, а была какая-нибудь оплошность, которую женщины обыкновенно допускают по рассеянности, когда они знают, что опасаться им некого.

 

— Кæд уыдæттыл сæттыс, æцæг уарзондзинады аккаг чи нæу, уый, — загъта Камиллæ, — уæд цавæр цæстытæй кæсын хæссыс дæ ныфс, дæ хуыздæр хæлар, йæхи кæсæнмæ кæсæгау кæм уыны, уый цæсгоммæ? Хъуамæ дæ хæлармæ кæсгæйæ, дæ цæстыл уайа, цы уавæры йæ æвæрынмæ хъавыс, уый. Мæнæ цы тынг æнамонд фæдæн! Ахæм фæндагыл ацæуынæн дын æппындæр ницы æфсон уыд. Мæнæн мæхиуыл мæ зæрдæ æппындæр ницæмæй худы. Дæ цуры æдзухдæр мæхи дардтон, уæздан сылгоймагæн куыддæриддæр æмбæлы, афтæ. Уæдæ æнæнхъæлæджы æнæрхъуыды мийæ дæр мæхиуыл никуы ницæмæй фæдызæрдыг дæн.

В самом деле, скажи, изменник: ответила ли я на твои мольбы хотя единым словом или же знаком, который мог бы в тебе пробудить тень надежды на исполнение гнусных твоих желаний? Был ли когда-нибудь такой случай, чтобы я своими речами не уничтожила и со всею суровостью и строгостью не осудила любовных твоих речей? Поверила ли я хотя одному из щедро расточаемых тобою слов и приняла ли я хотя единый из еще более щедрых твоих даров? И все же мне представляется, что нельзя в течение долгого времени находиться в плену у любовной мысли, если только ее не питает надежда, а потому ответ за твое безрассудство хочу держать я, ибо, уж верно, какая-нибудь с моей стороны невнимательность все это время питала твое особое внимание ко мне, – вот я и хочу себя наказать и пострадать за твою вину. И дабы ты уразумел, что коли я так бесчеловечна по отношению к самой себе, то и по отношению к тебе я не могу быть иною, я хочу, чтобы ты был свидетелем жертвы, которую я намереваюсь принести поруганной чести моего честнейшего супруга, которого ты постарался оскорбить, как только мог, и которого оскорбила и я недостаточною решительностью, с какою я избегала – и, по-видимому, так и не избежала – случая поддержать и поощрить дурные твои намерения. Повторяю: меня больше всего мучает подозрение, что моя неосторожность поселила в твоей душе нелепые эти мечты, и вот за нее-то я больше всего и хочу себя наказать своими собственными руками, ибо если кто-нибудь другой будет моим палачом, то вина моя, по всей вероятности, примет огласку. Но я хочу не только умереть самой, но и умертвить и увлечь за собою того, чья смерть утолит мою жажду мести – мести, которую я лелею и ношу в себе, ибо в отмщении, как бы оно ни свершилось, я вижу кару беспристрастного правосудия, и ее не отвратить тому, кто довел меня до такого отчаяния.

 

Зæгъ-ма, уæйгæнæг, дæ лæгъстæтæ дын искуы истæмæ ’рдардтон? Ныхасы ’рдæгæй дæр мæ искуы зæрдæвæрдæй баззадтæ? Искуы афтæ уыдис, æмæ дын дæ ныхæстæн аккаг ныхкъуырд нæ раттон? Дæ ныхæстæй дын искуы искæцыйыл баууæндыдтæн? Дæ зынаргъ лæвæрттæй дын искуы искæцы райстон? Мæнмæ гæсгæ, уарзондзинады хъуыдыйы уацары бирæ рæстæг уæвæн нæй, дæ зæрдæ куы ницæуыл дарай, уæд. Дæ цъаммар миты тыххæй æз мæхи хонын аххосджын, уымæн æмæ дын бирæ кæй быхсыдтон æмæ мæ уавæр кæй нæ хъæр кодтон, уый афтæ амоны, цыма дын æз цæмæйдæр ныфс æвæрдтон. Мæхицæн кæм нæ хатыр кæнын, уым нæ хатыр кæнын дæуæн дæр. Фæнды мæ, цæмæй ды æвдисæн уай, мæ лæг кæй фегад, уымæн йæ цард нывондæн чи хæссы, уый мæлæтæн. Мæ сæрыхицауы ды бафхæрдтай, дæ бон куыд уыди, афтæ. Бафхæрдтон æй æз дæр, фаг фидардзинад мæм кæй нæ разынд, уымæй. Иу хатт ма йæ зæгъын: мæхи аххосджын хонын уымæй, æмæ дын фаг ныхкъуырд нæ лæвæрдтон. Ды уымæй фæпайда кодтай, æмæ мæм бауæндыдтæ дæ цъаммар хъуыдытимæ æрбаулæфын. Æппæты тынгдæр тæрхон мæхицæн уый тыххæй хæссын. Уыимæ мæхи къухæй. Уымæн æмæ мæ марæг æндæр исчи куы уа, уæд, аххосджын кæй дæн, уый адæм базондзысты. Фæлæ мæлын æрмæст мæхи нæ фæнды. Æз хъуамæ амарон, мæ маст кæй мæлæты фæрцы ссæудзæн, уый дæр...

 

 

И тут она, взмахнув кинжалом и приняв необычайно грозный вид, стремительно ринулась на Лотарио с явным намерением пронзить ему грудь, так что у него даже мелькнула мысль, все ли это у нее деланное, или же это искренне, ибо ему понадобились вся его ловкость и сила, дабы помешать Камилле нанести удар. Она же вела необыкновенную эту игру в высшей степени непринужденно и так увлеклась сама, что, дабы окрасить выдумку эту в цвет истины, решилась, видимо, обагрить ее собственной своею кровью, ибо, уверившись, что не может заколоть Лотарио или же сделав вид, что не может, она сказала:
 

 

Уыцы ныхæсты фæстæ хъамайæ февзыста, йæ цæсгом тынг тæссаг хуыз, афтæмæй Лотариойыл йæхи ныццавта. Хъавыди йын йæ риу барæхойынмæ. Лотарио йын йæ митыл фæдызæрдыг. Афтæ йæм фæкаст, цыма йæ æцæг марынмæ хъавы æмæ иуфарс агæпп ласта. Камиллæ, цыма цы ныхæстæ кодта, уыдоны уацары бахауд, уый хуызæн сфæнд кодта, цы хъазты бацыд, уый тугæй сахорын. Уымæн та равзæрста йæхи туг. Лотариойы барæхойын йæ бон куы нæ баци, кæнæ та йæ цыма рæхойынмæ хъавыд æмæ йын нæ бантыст, йæхи афтæмæй куы равдыста, уæд загъта:

– Судьбе не угодно, чтобы мое законное желание осуществилось до конца, но как она ни всемогуща, а все же она не воспрепятствует мне осуществить его хотя бы отчасти.

С последним словом она вырвала у Лотарио свою руку и, направив острие кинжала на самое себя, но так, чтобы рана была не глубокой, вонзила его себе в левый бок, чуть ниже плеча, и, как бы без чувств, упала на пол.

Глядя на Камиллу, распростертую на полу и залитую кровью, Леонелла и Лотарио недоумевали и давались диву: они все еще не могли понять, притворство это или нет. Лотарио, от испуга с трудом переводя дух, бросился к Камилле, но, увидев, что рана нимало не опасна, успокоился и снова подивился сметливости, находчивости и большому уму прелестной Камиллы; и, памятуя о том, как должно ему держать себя, начал он протяжный и унылый плач, как если б Камилла была покойница, и принялся осыпать проклятиями не только себя, но и того, кто довел его до беды. А как ему было ведомо, что его друг Ансельмо слышит все, то говорил он такие вещи, что всякий, кто бы его ни послушал, пожалел бы его еще больше, нежели Камиллу, хотя бы даже и почитал ее за умершую.

 

— Хъысмæты нæ фæнды, цæмæй мæ фæндон кæронмæ æххæстгонд æрцæуа. Фæлæ кæд цыфæнды тыхджын у, уæддæр йæ бон нæ бауыдзæн йæ дыккаг хай сæххæст кæнын нæ бауадзын.

Фæстаг ныхас куы сдзырдта, уæд Лотариойæ йæ къух ратыдта æмæ хъамайы фындз йæ риумæ фæцарæзта. Йæхи дзы барæхуыста афтæ, цæмæй цъæрæмыхст йеддæмæ ма фæуыдаид. Цыма йæ зæрдæ бахъарм, уый хуызæн æрхауд.

Камиллæмæ кæсгæйæ, Леонеллæ æмæ Лотарио дисы бацыдысты. Сæ бон бамбарын нæ уыд, æфсон кæны æви æцæг митæ кæны, уый. Уæлдайдæр, йæ риуы туг пъолыл куы асаха, уæд. Лотарио афтæ тынг фæтарст, æмæ, йæ зæрдæ риуы гуыдыр ныххоста, афтæмæй Камиллæмæ батахт, фæлæ, рæхуысты тæссагæй ницы ис, уый куы федта, уæд йæ уд йе ’муд æрцыд æмæ та ногæй дисы бацыд, Камиллæ йæхи куыд арæхстджын æмæ зондджынæй равдыста, ууыл. Фæлæ æваст фæхъуыды кодта, йæхи йæ æндæрхуызон дарын кæй хъæуы, уый æмæ богъ-богъæй кæуын райдыдта, цыма Камиллæ æцæгæй амард. Æлгьитын райдыдта, æрмæст йæхи нæ, фæлæ, кæй аххосæй ахæм ми бакодта, уый дæр. Йæ ныхæстæ йын йæ хæлар Ансельмо дæр кæй хъусы, уый кæй зыдта, уымæ гæсгæ кодта ахæм ныхæстæ, æмæ йæм чи байхъуыстаид, уый Камиллæйæ Лотариойæн тынгдæр тæригъæд кодтаид, Камиллæ суанг мард куы уыдаид, уæд дæр.
 

Леонелла взяла ее на руки и перенесла на кровать; она умоляла Лотарио найти врача, который согласился бы втайне от всех вылечить Камиллу, и просила посоветовать ей и надоумить ее, что сказать Ансельмо относительно раны ее госпожи в случае, если он возвратится до ее выздоровления. Лотарио сказал, чтобы она отвечала, как ей вздумается, – он-де сейчас не в состоянии дать хороший совет, он только просит ее поскорее унять кровь, потому что сам он удаляется прочь от людей, – и с сильным движением скорби и душевной муки вышел из комнаты. Когда же он очутился один и в таком месте, где никто его не мог видеть, он стал усердно креститься, дивясь хитрости Камиллы и той естественности, с какою держала себя Леонелла. Он был убежден, что Ансельмо теперь уподобляет свою супругу самой Порции,[6] и ему хотелось с ним повидаться, дабы вместе отпраздновать самую полную победу лжи над правдой, какую только можно себе представить.

 

Леонеллæ Камиллæйы систа æмæ йæ сынтæгмæ бахаста. Лотариойæн лæгъстæ кодта, цæмæй дохтырмæ фæдзырдтаид æмæ сусæгæй сдзæбæх кодтаид Камиллæйы. Ноджы йæм æрхатыд, цæмæй йын бацамыдтаид, йе ’хсины цæфы тыххæй Ансельмойæн цы зæгъдзысты, цæф куы нæма сдзæбæх уа, афтæмæй куы ’рбаздæха, уæд. Лотарио йын загъта, цы дæ фæнда, уый, дам ын-иу зæгъ. Мæнæн, дам, ныртæккæ дæ фарстæн аккаг дзуапп раттын мæ бон нæу. Ныртæккæ, дам, сæйрагдæр у туг тагъддæр бауромын, уымæн æмæ йæхи ныртæккæ ардыгæй ацæуын хъæуы. Æмæ æцæгæйдæр тынг æнкъард æмæ зæрдæрыстæй уатæй рацыд. Иунæгæй, ничи йæ уыны, ахæм ран куы аззад, уæд йæхиуыл дзуæрттæ æфтауынмæ фæци. Камиллæйы хиндзинад æй дисы бафтыдта. Дис кодта, Леонеллæ йæхи куыд дардта, ууыл дæр. Уырныдта йæ, Ансельмо нырæй фæстæмæ йæ бинойнаджы Порция хонын кæй райдайдзæн, уый. Бæллыди йæ хæларимæ фембæлынмæ, гæдыдзинад, æппæты стырдæр уæлахиз рæстдзинадыл куы фæци, уыцы бæрæгбон иумæ сбæрæг кæнын.

Итак, Леонелла остановила кровь своей госпоже – крови между тем вытекло ровно столько, сколько надобно было для того, чтобы выдумка эта показалась правдоподобной, – а затем промыла рану вином и с крайним тщанием перевязала ее; при этом она говорила такие слова, что если б никаких других слов здесь раньше не было произнесено, то этого оказалось бы довольно, чтобы уверить Ансельмо, что супруга его – олицетворение добродетели. К речам Леонеллы присовокупила свои речи и Камилла, – она называла себя трусливой и малодушной, ибо твердость духа покинула ее, мол, в ту самую минуту, когда она в ней особенно нуждалась для того, чтобы покончить все счеты с постылою жизнью. Она спросила свою служанку, стоит ли рассказывать о случившемся любезному ее супругу; та отсоветовала ей, ибо он, дескать, почтет за должное отомстить Лотарио, что сопряжено с большим для него самого риском, доброй же супруге не пристало подбивать мужа на ссоры, – напротив, она должна по возможности удерживать его.

 

Леонеллæ баурæдта йе ’хсины туг. Туг дзы ракалди, цы сайæн ми æрхъуыды кодтой, уый æцæгдзинадæй равдисынæн цас хъуыдис, æрмæстдæр уыйбæрц. Уый фæстæ цæф сæнæй ныхсадта æмæ йæ арæхстгай бабаста. Уыимæ ахæм ныхæстæ кодта, æмæ уымæй размæ æппындæр куы ничи ницы загътаид, уæддæр Ансельмойы бауырныдтаид, йæ бинойнаг зæды хуызæн æнæлаз кæй у, уый. Леонеллæйы ныхæстимæ хорз бадтысты, Камиллæ цы дзырдта уыдон дæр. Йæхи хуыдта тæппуд æмæ æнæныфс. Лæмæгъдзинад равдыста, æппæты фидардæр уæвын æй куы хъуыди, уыцы уысм: йæ ницæйаг цардæн кæрон скæныны рæстæг. Йæ лæггадгæнæджы фарста, цы ’рцыди, уыдон йæ уарзон сæрыхицауæн дзура æви нæ, уымæй. Нæ, дам, ын сæ хъæуы дзурын. Банхъæлдзæн, Лотариойæ дзы дæ маст исын кæныс, зæгъгæ. Ансельмо, дам, уымæй ницы рамбулдзæн. Зондджын бинойнаг хъуамæ йæ лæджы макæуыл ардауа. Ардаугæ нæ, фæлæ, дам, æй хылæй хъахъхъæнгæ кæна.

Камилла сказала, что этот совет ей по сердцу, что она ему последует, но что все-таки надобно придумать, что сказать Ансельмо по поводу раны, которую он, уж верно, заметит; Леонелла же ей на это сказала, что она и в шутку не умеет лгать.

 

Камиллæйы зæрдæмæ уыцы ныхæстæ фæцыдысты. Загъта йын, кæй йæм байхъусдзæн, фæлæ, дам, цæфы тыххæй Ансельмойæн цы зæгъдзыстæм, ууыл ахъуыды кæнын хъæуы. Леонеллæ йын загъта, мæнæн, дам, сайын хъазгæйæ дæр мæ бон нæу.

– А я разве умею, голубка? – воскликнула Камилла. – Да если б даже от этого зависела моя жизнь, и тогда не посмела бы я ни выдумывать, ни лжесвидетельствовать. И коли мы все равно не сумеем выпутаться, то уж лучше сказать всю правду, нежели быть уличенными во лжи.

– Не горюйте, сеньора, – возразила Леонелла, – до завтрашнего утра я придумаю, что сказать, да и рана у вас в таком месте, что он ее и не заметит, и сострадательные небеса окажут содействие нашим законным и честным намерениям. Успокойтесь, госпожа моя, и постарайтесь унять волнение, дабы мой господин не застал вас в тревоге, а в остальном положитесь на меня и на бога, который вечно споспешествует благим желаниям.

 

Æмæ дæумæ гæсгæ мæ бон у? — фæхъæр ыл кодта Камиллæ. — Мæ цард уымæй аразгæ куы уаид, уæддæр гæды ныхас ницæй тыххæй ракæнин, мæнг æвдисæн дæр нæ ныллæууин. Сайæджы ном дыл сбадыны бæсты, амал куынæуал уа, уæд рæстдзинад зæгъын бирæ хуыздæр у.

Тыхсгæ ма кæн, синьорæ, — зæрдæ йын авæрдта Леонеллæ. — Райсоммæ, цы зæгъæм, уымæн исты æрхъуыды кæндзынæн. Стæй цæф ахæм ран у, æмæ йæ нæ бафиппайдзæн. Дæхи ма тыхсын кæн, ме ’хсин. Цæмæй дæ дæ сæрыхицау æдыхст æмæ зæрдæхъæлдзæгæй æрбаййафа, ууыл бацархай. Иннæ хъуыддæгтæ мæ бар æмæ Хуыцауы бар уадз. Уый æдзухдæр раст адæмы фарс вæййы.

С величайшим вниманием слушал и смотрел Ансельмо, как играют трагедию гибели его чести, лицедеи же играли ее с такою необыкновенною, подлинною страстью, что казалось, будто они перевоплотились в тех, кого изображали. Он с нетерпением ждал вечера, чтобы выйти из дому, свидеться с добрым своим другом Лотарио и вместе порадоваться драгоценной жемчужине, которую он нашел, подвергнув испытанию целомудрие своей жены.

Камилла и Леонелла позаботились о том, чтобы предоставить ему удобный случай и возможность выйти из дому, и он этой возможности не упустил и, выйдя, поспешил к Лотарио; встреча наконец состоялась, и язык человеческий не в силах изобразить, как он его обнимал, как изъявлял свою радость и как превозносил Камиллу. Лотарио слушал его без восторга, ибо воображению его представлялось, сколь низко обманут был его друг и сколь незаслуженно он причинил ему зло; но Ансельмо, хоть и видел, что Лотарио не радостен, объяснял это тем, что Лотарио бросил Камиллу раненную и что виновником несчастья он почитает себя; поэтому Ансельмо, между прочим, сказал Лотарио, чтобы он о Камилле не беспокоился, ибо рана, вне всякого сомнения, не опасна, коли ее намерены скрыть от него, – следственно, бояться нечего, а должно радоваться вместе с ним и веселиться, ибо хитрость его и посредничество возвели Ансельмо на самый верх блаженства, и теперь он, Ансельмо, ничем иным не желает заниматься, кроме как писанием стихов в честь Камиллы, дабы она жила в памяти поздних потомков. Лотарио одобрил благую его мысль и сказал, что и он примет участие в воздвижении столь великолепного памятника.

 

Тынг лæмбынæг хъуыста æмæ æдзынæг каст Ансельмо, йæ кады мæлæт æвдисæг трагеди йын куыд дæсны хъазыдысты, уымæ. Артисттæ афтæ архайдтой, цыма кæй ролты хъазыдысты, уыдоны удты бацыдысты. Тынг бæллыди изæр тагъддæр куы ралæууид, уынгмæ куы рацæуид æмæ йæ иузæрдион æмбал Лотариоимæ куы фембæлид, уымæ æмæ иумæ куы бацин кæниккой, йæ диссаджы хæзна, йе ’гъдауылхæст бинойнаг, фæлварæнтæ иттæг хорз кæй радта, ууыл.

Камиллæ æмæ йын Леонеллæ хорз фадæттæ сарæзтой æддæмæ рацæуынæн, æмæ сæ уый дæр фæпайда кодта. Куы рацыд, уæд атагъд кодта Лотариомæ. Æмæ æппынфæстаг фембæлдысты. Лотариойæн куыд хъæбыстæ кодта, куыд бузныг дзы уыди, куыд цин кодта, куыд æппæлыд йæ усæй, уый ныхæстæй равдисын тынг зын у. Лотариомæ уыд æндæр зæрдæйыуаг. Уый хъуыды кодта, йе ’мбал цы сайды фæци, ууыл. Стæй йын, не ’мбæлди, афтæмæй йæ цы хъизæмæртты баппæрста, ууыл. Ансельмо уыдта, Лотарио кæй нæ цин кæны, уый, фæлæ уымæ гæсгæ æнкъард уыд, Камиллæйы цæфæй кæй ныууагъта, уый тыххæй, æнамонддзинады та аххосджын хуыдта йæхи. Уымæ гæсгæ йын Ансельмо загъта, цæмæй Камиллæмæ йæ зæрдæ ма ’хсайа, уымæн æмæ, дам ын цæфæй ницы тæссаг у. Кæд æй Ансельмойæ бамбæхсынмæ хъавынц, уæд дзы, тæссагæй кæй ницы ис, уый бæлвырд у, æмæ хъуамæ Ансельмоимæ цин кæна, уымæн æмæ, цы хин сарæзтой, уый фæстæ Ансельмо цинæй арæзт хохы цъуппыл балæууыди. Ныр Ансельмо бавналдзæн Камиллæйы номыл æмдзæвгæтæ фыссынмæ. Уадз æмæ фæстагæттæ дæр зоной, зæххыл цы диссаджы сылгоймæгтæ цард, уый. Лотариойы зæрдæмæ фæцыд йæ фæнд æмæ йын зæрдæ бавæрдта уыцы цыртдзæвæн аразынмæ йæ хай бахæссынæй.
 

Так презабавнейшим образом был обманут Ансельмо; он сам, думая, что вводит к себе в дом орудие своей славы, ввел в него полную гибель своей чести. Камилла встречала Лотарио с недовольным лицом, но с душою ликующею. Обман этот длился несколько месяцев, а затем Фортуна повернула наконец свое колесо, вследствие чего низость, до тех пор столь искусно скрываемая, вышла наружу, и Ансельмо поплатился жизнью за безрассудное свое любопытство.

 

Ахæм сайд æрцыди Ансельмойыл. Йæхæдæг куыд хъуыды кодта, афтæмæй йæ хæдзармæ æрбахуыдта кады хæцæнгарз, хонгæ та æрбакодта йæ намыс марæг. Камиллæ Лотариойыл æмбæлдис уазал цæстæнгас æмæ судзгæ зæрдæимæ. Уыцы сайд ахаста цалдæр мæйы, уый фæстæ хъысмæт йæ цæлхытæ фæстæмæ разылдта æмæ хабæрттæ иууылдæр рахъæр сты. Ансельмойы мæрдтæм барвыста йе ’нæсæрфат цымыдисдзинад.

Итак, уверившись в благонравии Камиллы, Ансельмо был счастлив и беззаботен, а Камилла, чтобы он ничего не заподозрил, нарочно при виде Лотарио делала злое лицо; Лотарио же для вящей убедительности попросил у Ансельмо позволения больше к нему не ходить – ведь он, мол, явно неприятен Камилле; однако обманутый Ансельмо решительно воспротивился, – так, на тысячу ладов, прял он пряжу своего бесчестия, полагая, что это пряжа его счастья. А Леонелла, будучи счастлива тем, что на ее любовные похождения смотрят сквозь пальцы, и уверена, что госпожа не выдаст ее, а в случае чего и предостережет, так что она может безбоязненно, уже ни на что не обращая внимания, предаваться своей страсти, кинулась очертя голову в омут греха.

И вот как-то ночью Ансельмо заслышал шаги в комнате Леонеллы, но когда он решился заглянуть, кто это ходит, то почувствовал, что дверь изнутри держат, каковое обстоятельство усилило в нем желание ее отворить; он приналег, дверь отворилась, и он вошел в комнату как раз в ту минуту, когда кто-то выпрыгнул из окна на улицу; Ансельмо бросился за ним, дабы схватить его или, по крайности, узнать, кто это, но ни того, ни другого намерения не исполнил, ибо Леонелла обхватила его руками.

 

Ансельмо Камиллæйы сыгъдæгдзинадыл куы баууæндыд, уæд йæхицæй амондджындæр никæйуал хуыдта. Йæ дызæрдыгдзинæдтæй фæд дæр нал баззад. Камиллæ та, цæмæй йыл мацæмæй фæгуырысхо уа, уый тыххæй-иу, Лотариойы ауынгæйæ, йæ рæзты æлхынцъæрфыгæй ахызт. Лотарио та Ансельмойæ ракуырдта, цæмæй сæм мауал цæуа, уый бар ын ратта, уымæн æмæ, дам, Камиллæйæн мæ уынд, зын уыдзæн. Фæлæ Ансельмо не сразы. Афтæмæй йæ худинаджы тын уæфта æмæ уæфта, йе ’намонддзинады тын кæй уыд, уый йæ фæсонæрхæджы дæр нæ уыд, афтæмæй. Леонеллæ та йæхи амондджын хуыдта, йæ уарзонимæ æмбæлынмæ йын диссаджы хорз фадæттæ кæй фæци, уымæй. Йе ’хсин ын йæ хабæрттæ кæй нæ рахъæр кæндзæн, уый йæ фидарæй уырныдта, хъæр нæ, фæлæ сæ йæ уарзонимæ хъахъхъæнгæ дæр ма кæй бакæндзæн, ууыл йæ зæрдæ даргæйæ, цыдæриддæр æй фæндыди, уый кодта.

Иуæхсæв Ансельмо Леонеллæйы уатæй цыдæр уынæртæ айхъуыста. Бафæндыд æй, чи дзы рацу-бацу кæны, уый базонын. Дуар байгом кæныныл ацархайдта, фæлæ, куыд бамбæрста, афтæмæй йыл чидæр мидæгæй хæцыд. Уый йын йæ цымыдисдзинад фæтыхджындæр кодта: дуар йæ тых-йæ бонæй сынæгæй сцавта æмæ фегом. Куы бахызт, уæд ауыдта, рудзынгæй чидæр куыд агæпп кодта, уый. Ансельмо йæ фæдыл рацæйтахт, хъавыди йæ æрцахсынмæ, кæнæ та, чи уыд, уый базонынмæ, фæлæ дзы иу дæр йæ къухы нæ бафтыд, уымæн æмæ йыл Леонеллæ ныззæгæл æмæ йæ фезмæлын нал уагъта.

– Успокойтесь, государь мой, – сказала она, – не волнуйтесь и не бегите за тем, кто выпрыгнул, – всему причиной я, так что, одним словом, это мой муж.

Ансельмо ей не поверил – вне себя от ярости, он выхватил кинжал и, велев Леонелле говорить всю правду, иначе, мол, он убьет ее, занес его над нею. Она же в страхе, сама не зная, что говорит, сказала:

 

Æрсабыр у, мæ хицау, — загъта йын Леонеллæ. — Дæхи ма тыхсын кæн, чи агæпп кодта, уый дæр ма сур. — Аххостæ иууылдæр мæнмæ хауынц. — Æрцахсынмæ кæй хъавыдтæ, уый та у мæ лæг.

Ансельмо йыл нæ баууæндыд. Фырмæстæй цы акодтаид, уый нал зыдта æмæ хъамамæ фæлæбурдта. Леонеллæмæ дзы бавзыста, ныртæккæ æцæгдзинад куы нæ зæгъай, уæд дæ скъуыхтæ кæндзынæн, зæгъгæ, æмæ йын æй йæ сæрмæ æруадзынæввонг æрцæттæ кодта. Лæггадгæнæгæн йæ зырзыр ссыд. Адæргæй йæ дзыхы ныхас нал бадт æмæ ма сдзурын бафæрæзта:
 

– Не убивайте меня, синьор, я сообщу вам более важные вещи, чем вы можете предполагать.

– Говори, – сказал Ансельмо, – или ты умрешь.

– Сейчас не могу, – сказала Леонелла, – я сама не своя. Подождите до утра, и я расскажу вам такое, что приведет вас в изумление. Только вы не беспокойтесь: выпрыгнул отсюда юноша из нашего города, он обещал на мне жениться.

 

Ма мæ амар, синьор, æз дын, æнхъæлмæ кæмæ нæ кæсыс, ахæм хабæрттæ ракæндзынæн.

Дзургæ уæдæ, — фæхъæр ыл кодта Ансельмо. — Кæннод дæ марын.

Ныртæккæ мæ бон нæу, — загъта Леонеллæ. — Ныртæккæ мæхи дæр ме ’мбарын. Райсоммæ банхъæлмæ кæс. Æз дын ахæм хабæрттæ радзурдзынæн, æмæ дæ сæры хъуын арц сбаддзæн. Æрмæст тыхсгæ ма кæн: рудзынгæй цы лæппу агæпп кодта, уый ацы горæтаг у. Курынмæ мæ хъавы.

Ансельмо этим удовольствовался и порешил ждать до утра, ибо ему и в голову не могло прийти, что он услышит что-нибудь нехорошее о Камилле, – столь твердо был он уверен в ее благонравии; и по сему обстоятельству он вышел из комнаты и, заперев Леонеллу на ключ, объявил, что она не выйдет отсюда, пока не скажет того, что ей надобно ему сказать.

Затем он пошел к Камилле рассказать обо всем, что произошло между ним и служанкой, в частности о том, что она дала ему слово сообщить какое-то чрезвычайно важное для него известие. Вряд ли стоит говорить, встревожилась Камилла или нет, – ужас, объявший ее, едва она предположила (а ничего иного тут и нельзя было предположить), что Леонелла намерена рассказать Ансельмо об ее измене, был так велик, что, не имея сил ждать, оправдается ее подозрение или нет, в ту же ночь, как скоро она удостоверилась, что Ансельмо уснул, взяла она самые дорогие свои вещи и немного денег и, никем не замеченная, вышла из дому, побежала к Лотарио, поведала ему о случившемся и стала умолять его спрятать ее или бежать вместе с нею туда, где Ансельмо не мог бы сыскать их. Все это привело Лотарио в великое смятение, и он не знал, что сказать и на что решиться. Наконец положил он отвезти Камиллу в монастырь, коего настоятельницею была его сестра. Камилла изъявила согласие, и с подобающею в сем случае поспешностью Лотарио отвез ее в монастырь, а затем и сам, никого решительно не предуведомив, покинул город.

 

Ансельмойы зæрдæ фæфæлмæндæр æмæ сфæнд кодта райсоммæ банхъæлмæ кæсын, уымæн æмæ йæ уырныдта, Леонеллæ йын цы зæгъдзæн, уым Камиллæйы тыххæй æвзæрæй кæй ницы уыдзæн. Уыцы ныфсимæ уатæй рацыд, фæлæ Леонеллæйы уаты дуарыл гуыдыр сæвæрдта, лæггадгæнæгæн та загъта, цалынмæ йын цы зæгъынмæ хъавыд, уый зæгъа, уæдмæ йæ кæй нæ рауадздзæн.

Уырдыгæй Камиллæмæ бацыд æмæ йын хабæрттæ радзырдта. Загъта йын, Леонеллæ йын райсом тынг ахсджиаг хабар фехъусынæй зæрдæ кæй бавæрдта, уый дæр. Камиллæ катайы кæй бацыд, уый тыххæй дзурын дæр нæ хъæуы. Леонеллæ Ансельмойæн йæ гадзрахаты тыххæй радзурынмæ кæй хъавы (æндæр ын хъуамæ цавæр ахсджиаг хабар фехъусын кодтаид!), ууыл куы ахъуыды кодта, уæд йæ зæрдæ йæ риуæй рацæйхауд. Дарддæр æнхъæлмæ кæсæн нал уыд. Куыддæр Ансельмо бафынæй, афтæ йæ зынаргъдæр дзаумæттæ амбырд кодта, иучысыл йемæ æхца дæр райста, куыд ничи йæ базона, афтæ хæдзарæй рацыд æмæ Лотариомæ фæцагайдта. Цы ’рцыди, уыдæттæ йын радзырдта æмæ йын лæгъстæ кæнынмæ фæци, искуы мæ бамбæхс кæнæ та иумæ алидзæм, Ансельмо нæ кæм никуы ссара, ахæм ранмæ. Уыцы хабæрттæ фехъусгæйæ, Лотарио цавддурау фæци. Камиллæйæн цы дзуапп раттаид, цы уынаффæ йын бакодтаид, уый нæ зыдта. Æрæджиау ын зæрдæ бавæрдта, йæ хо хицау кæм у, сылгоймæгты уыцы моладзандонмæ йæ аласынæй. Камиллæ сразы æмæ йæ Лотарио æвæстиатæй аласта, стæй йæхæдæг дæр никæмæн ницы загъта, афтæмæй горæтæй ацыд.

Поутру Ансельмо, даже не заметив, что Камиллы подле него нет, мучимый желанием узнать, что хочет сказать ему Леонелла, встал и пошел туда, где он ее запер. Он отворил дверь и вошел в комнату, но Леонеллы не обнаружил; обнаружил он лишь прикрепленные к окну простыни – явный знак и доказательство того, что по ним она спустилась и убежала. Пошел он, весьма огорченный, рассказать об этом Камилле и, не найдя ее ни в постели, ни во всем доме, испугался. Стал опрашивать слуг, но никто ничего не знал. Однако ж, разыскивая Камиллу, случайно обнаружил он, что сундуки ее раскрыты и многих драгоценностей недостает, и тут он познал всю глубину своего несчастья и уразумел, что виновницею его была не Леонелла; и он как был, не приодевшись, погруженный в мрачное раздумье, отправился к другу своему Лотарио поведать ему свое горе. Но и Лотарио не оказалось дома, а слуги ответили, что он выехал ночью, взяв с собою все деньги, какие только у него были, и тут Ансельмо почувствовал, что мысли у него путаются. Когда же он возвратился к себе, то к умножению несчастий своих обнаружил, что никого из слуг и служанок не осталось и что дом его пуст и необитаем.

 

Райсомæй Ансельмо, Камиллæ уым нал и, уый дæр не ’рхъуыды кодта, афтæмæй фестад æмæ атындзыдта, Леонеллæ йын цы хабæрттæ ракæнынмæ хъавыд, уыдон тагъддæр фехъусынмæ. Дуар бакодта, уатмæ бахызт, фæлæ дзы Леонеллæйы нал баййæфта. Æрмæст йæ цæст æрхæцыд дыууæ гобанæмбæрзæны кæрæдзиуыл бастæй рудзынджы тæрхæгыл ауыгъдæй. Цы базонын ма йæ хъуыди, Леонелло уыдоны фæрцы йæхи зæхмæ кæй рауагъта æмæ кæй алыгъди, уый. Мæстджынæй раздæхт. Хъуамæ Камиллæйæн хабæрттæ радзырдтаид, фæлæ йæ уаты дæр, стæй, æнæхъæн хæдзарыл æрзилгæйæ дæр, куы нæ ссардта, уæд фæтарсти. Æххуырстыты бафарста, фæлæ йын уыдонæй дæр ничи ницы зыдта. Æнæнхъæлæджы, Камиллæйы агургæйæ, бафиппайдта, чырынтæ гом кæй сты æмæ хæзнатæй бирæ цыдæртæ кæй фæхъуыд. Æрмæстдæр æм уæд, бахъардта йе ’намонддзинад. Бамбæрста, Леонеллæ аххосджын кæй нæ уыд æмæ йе ’мбал Лотариомæ ацыд. Хъуамæ йын радзырдтаид, цы уавæры бахауд, уый. Фæлæ Лотарио дæр сæхимæ нæ разынд. Йе ’ххуырстытæ йын загътой, æхсæвыгон, дам, кæдæмдæр ацыд, йемæ йе ’хцатæ иууылдæр ахаста, афтæмæй. Уыцы хабæрттæ фехъусгæйæ, Ансельмойæн йæ сæрызонд куыддæртæ кæнын райдыдта. Сæхимæ куы ’рбаздæхт, уæд ма йе ’намонддзинæдтыл ноджыдæр бафтыд: йæ лæггадгæнджытæ æмæ æххуырстытæй иуы дæр нал æрбаййæфта. Дынджыр хæдзары иу цæрæг дæр нал баззад, сафтид.

Он не знал, что думать, что делать, что говорить, – он чувствовал, что сходит с ума. Он видел и понимал, что разом лишился жены, друга, слуг, ему казалось, что его оставило само небо, а главное, что он обесчещен, ибо исчезновение Камиллы означало для него утрату чести. После долгого раздумья решился он наконец поехать в деревню к своему приятелю, у которого он гащивал прежде, меж тем как, пока он отсутствовал, плелась нить его злополучия. Он запер свой дом, вскочил на коня и с поникшею головою тронулся в путь; но, проехав с полдороги, неотступно преследуемый своими мыслями, спешился, привязал коня к дереву, а сам с жалобным и слезным стоном повалился на землю и пролежал дотемна, а когда стемнело, то увидел, что из города едет всадник, и, поздоровавшись с ним, спросил, что нового во Флоренции. Горожанин отвечал:

 

Цы хъуыды кæна, цы куса, цы дзура, уый нал зыдта. Йæ сæры зонд куыд цæуы, уый æнкъарын райдыдта. Æрмæстдæр ма æмбæрста, уыцы иумæ кæй бавдæлон йæ ус, йе ’рдхорд æмæ йæ дæлдæртæй. Афтæ йæм каст, цыма йыл арв дæр йæхи атигъ кодта, сæйрагдæр та — фегад, уымæн æмæ йæ Камиллæ кæй ныууагъта, уый уыди, адæмы цæсты кæй ницуал мары, уый хуыздæр æвдисæн. Бирæ фæхъуыды кæныны фæстæ сфæнд кодта, хъæуы-иу уазæгуаты цы ’рдхордмæ уыд, уымæ ацæуын. Хæдзары дуæрттæ сæхгæдта, бæхыл сбадт æмæ сæргуыбырæй фæндагыл араст. Æмбисфæндагмæ куы бахæццæ, уæд йæ бæхæй æрхызт, бæласмæ йæ бабаста, йæхæдæг хъæрзгæйæ зæххыл дæлгоммæ бахауд. Уым æнæзмæлгæйæ фæхуыссыд изæрдалынгтæм. Иуафон куы райхъал, уæд кæсы æмæ горæтæй æрцæуы иу барæг. Салам ын радта æмæ йæ бафарста, Флоренцийы ногæй цы ис, уымæй. Барæг ын радзырдта:

– Так много, как давно не было. Говорят открыто, что Лотарио, ближайший друг богача Ансельмо, который живет возле Сан-Джованни, нынче ночью увез его жену Камиллу, и сам Ансельмо тоже исчез. Обо всем этом рассказала служанка Камиллы, которую градоправитель застигнул ночью, когда она спускалась по простыне из окна дома Ансельмо. Я, собственно, толком не знаю, как было дело. Знаю лишь, что весь город потрясен этим обстоятельством, ибо ничего подобного нельзя было ожидать от их великой и тесной дружбы – ведь, говорят, их все так и звали: два друга.

– Не знаете ли вы случайно, по какой дороге поехали Лотарио и Камилла? – спросил Ансельмо.

– Понятия не имею, – отвечал горожанин, – градоправитель все еще усиленно их разыскивает.

– Счастливого пути, синьор, – сказал Ансельмо.

– Счастливо оставаться, – отвечал горожанин и поехал дальше.

 

Уыйбæрц хабæрттæ дзы фæстаг рæстæг нал райхъуыст. Æргомæй дзурынц, Сан-Джованимæ хæстæг цы хъæздыг Ансельмо цæры, уый хуыздæр æрдхорд Лотарио, дам, ын йæ ус Камиллæйы дысон аласта. Ансельмо, дам, йæхæдæг дæр цыдæр фæци. Уыцы хабæрттæ радзырдта Камиллæйы лæггадгæнæг. Горæты хицау, дам, æй æхсæвыгон Ансельмойы хæдзары рудзынгæй гобанæмбæрзæнтыл хизгæйæ æрцахста. Уæвгæ æз хъуыддæгты бæлвырддзинæдтæн ницы зонын. Зонын æрмæстдæр уый, æмæ горæт æддæг-мидæг кæй ауад, уымæн æмæ дыууæ æрдхорды ’хсæн ахæм хъуыддæгтæ рауайын æнхъæл ничи уыд. Иууылдæр, дам, сæ иузæрдион æрдхæрдтæй зыдтой.

Мыййаг, нæ зоныс, Лотарио æмæ Камиллæ кæцырдæм ацыдысты, уый?

Нæ-а, — дзуапп радта горæтаг, — фæлæ, дам, горæты хицау се ссарыныл архайы.

Фæндараст кæн, синьор, — загъта Ансельмо.

Хорзæй баззай, — дзуапп ын радта горæтаг æмæ йæ фæндагыл дарддæр ацыд.

Эти мрачные вести довели Ансельмо до такой крайности, что он был теперь на волосок не только от безумия, но и от смерти. Он встал через силу и поехал к своему приятелю, – тот ничего еще не знал о его несчастии, но, видя, какой он бледный, осунувшийся, изможденный, догадался, что, верно, тяжкое горе так его подкосило. Ансельмо захотел лечь и попросил письменные принадлежности. Желание его было исполнено – его уложили, оставили одного и даже, по его просьбе, заперли дверь. И когда он остался один, мысль о случившейся с ним беде так его стала терзать, что он теперь уже ясно сознавал, что конец его близок; и по сему обстоятельству положил он оставить записку и объяснить причину необыкновенной своей смерти; и он начал было писать, но, прежде чем он успел высказать все, что желал, дыхание у него пресеклось, и дни его прекратило горе, которое было ему причинено его же собственным безрассудным любопытством.

Хозяин дома, заметив, что уже поздно, а Ансельмо никого не зовет, и решившись войти и спросить, не хуже ли ему, увидел, что Ансельмо полусидит на кровати, уронив голову на письменный стол, на котором лежало раскрытое недописанное письмо, а в руке он все еще держал перо. Хозяин подошел и сначала окликнул его, но, не получив ответа, взял за руку и, ощутив холодное ее прикосновение, понял, что он мертв. Хозяин дома, потрясенный и крайне удрученный этим, созвал слуг, дабы они были свидетелями случившегося с Ансельмо несчастья, а затем прочитал письмо, написанное, как он тотчас признал, собственною рукою покойного и содержавшее в себе такие строки:
 

 

Уыцы хабæрттæ фехъусыны фæстæ Ансельмо канд йæ сæрызонд фæцæуынмæ не ’рбахæстæг, фæлæ ма æрбахæстæг йæ мæлæтмæ дæр. Тыххæй-фыдæй сыстад æмæ йæ хæлармæ ацыд. Уый йе ’намонддзинадæн ницыма зыдта, фæлæ йын йæ фæлурс цæсгоммæ куы бакаст, йæ сæргуыбыр æмæ уæнгмард змæлдтытæ йын куы федта, уæд бамбæрста цыдæр фыд ыл кæй æрцыд. Ансельмойы бафæндыд йæхи сынтæгыл æруадзын æмæ йе ’мбалæй фыссæнгæрзтæ ракуырдта. Йæ фæндон ын сæххæст кодтой. Æрхуыссын æй кодтой æмæ йæ иунæгæй ныууагътой æмæ йыл йæхи фæндонмæ гæсгæ дуар сæхгæдтой. Иунæгæй куы баззад, уæд, цы уавæры бахауд, уыцы сагъæсты бын афтæ æртасыд, æмæ дызæрдыг нал кодта, йæ царды кæрон кæй æрбахæццæ, ууыл. Уымæ гæсгæ сфæнд кодта, йе ’нæнхъæлæджы мæлæты аххос цы уыд, уый тыххæй йæ хъуыдытæ ныффыссын. Æмæ фыссынмæ бавнæлдта. Фæлæ, цы зæгъынмæ хъавыд, уый æххæстæй фыст нæма фæци, афтæ йæ улæфæнтæ æрбахгæдтой æмæ, йæхæдæг йæхицæн цы бæллæх æрымысыд, уый йын йæ царды бонтæ аскъуыдта...

Дзæвгар рæстæг куы рацыд æмæ, Ансельмо куы никæмæ дзырдта, уæд хæдзары хицау сфæнд кодта, йæ уазæг кæм хуыссыд, уырдæм бацæуын æмæ йæ, йæхи куыд æнкъары, уымæй бафæрсын. Уатмæ куы бацыд, уæд Ансельмойы баййæфта сынтæгыл бадгæйæ, йæ сæр стъолыл æрхауд, афтæмæй. Стъолыл уыди æрдæгфыст писмо. Йæ къухæй ма хæцыди фыссæн сисыл. Хæдзары хицау æм раздæр сдзырдта, фæлæ йын дзуапп куы нæ радта, уæд ын йæ къух райста æмæ, уазал куы уыд, уæд бамбæрста, лæг мард кæй у, уый. Хæдзары хицау цавддурау фæци. Фыртыхстæй цы акодтаид, уый нал зыдта æмæ йе ’ххуырстытæм фæдзырдта, цæмæй æвдисæн уыдаиккой, цы ’намонд хабар æрцыд, уымæн. Уый фæстæ бакаст æрдæгфыст писмо. Уыдис дзы ахæм рæнхъытæ:
 

«Нелепое и безрассудное желание лишило меня жизни. Если весть о моей кончине дойдет до Камиллы, то пусть она знает, что я ее прощаю, ибо она не властна была творить чудеса, а мне не должно было их от нее требовать, и коль скоро я сам созидал свое бесчестие, то и не для чего…»
 

 

«Ме ’нæзонд митæй мæхи бабын кодтон. Мæ мæлæты хабар Камиллæмæ куы байхъуыса, уæд ын-иу зæгъут, æз ын кæй хатыр кæнын, уымæн æмæ диссæгтæ кæнын йæ бон нæ уыд, мæнæн та сæ уымæй домын. Мæхи фегад кæныныл мæхæдæг кæм архайдтон, уым...»
 

На этом обрывается письмо Ансельмо; отсюда явствует, что в эту самую минуту он, не докончив мысли, окончил дни свои. На другой день хозяин дома сообщил о смерти Ансельмо его родственникам, – те уже знали о его горе, а также о том, что Камилла в монастыре и что она едва не оказалась спутницею своего супруга в этом вынужденном его странствии, и причиной тому было не столько известие о смерти мужа, сколько известие об исчезновении друга. Говорят, что, и овдовев, она не пожелала ни уйти из монастыря, ни принять постриг, но не в долгом времени дошла до нее весть о гибели Лотарио в бою между де Лотреком и великим полководцем[7] Гонсало Фернандесом Кордовским, каковая битва имела место в королевстве Неаполитанском, где и сложил голову этот слишком поздно раскаявшийся друг; и вот, когда Камилла про это узнала, то постриглась и вскоре, под бременем тоски и печали, окончила дни свои.
 

 

Писмо æрдæгфыстæй баззад: кæронмæ йæ нæ фæци, йæ царды бонтæ кæй фесты, уый аххосæй. Дыккаг бон хæдзары хицау Ансельмойы мæлæты хабар йæ хæстæджытæн фехъусын кодта. Уыдон ын уæдмæ йæ бæллæхтæ базыдтой, фехъуыстой, Камиллæ моладзандоны кæй ис, уый дæр. Уырдæм æм байхъуыст йæ лæджы марды хабар дæр. Моладзандонæй цыдæр фæци Лотарио. Куыд дзурынц, афтæмæй, идæдзæй баззайыны фæстæ дæр Камиллæйы моладзандонæй ацæуын нæ бафæндыд. Иучысыл рæстæг ма рацыд, æмæ йæм фæхабарчынд, Лотарио, дам, Неаполитанийы къаролады де Лотрек æмæ цытджын æфсæддон разамонæг Гонсало Фернандес Кордовскийы æхсæн цы хæст цыд, уым фæмард. Тохы быдыры фæмард, йæ митыл æрæджиау чи æрфæсмон кодта, уыцы æмбал. Камиллæ хабар куы базыдта, уæд йæхимæ хъусыныл фæци æмæ йæ цыбыр рæстæгмæ маст æмæ æрхæндæгдзинад мæрдтæм барвыстой.
 

Так неразумное начинание одного уготовало всем троим общий конец.

 

Афтæ иу æнæзонд хъуыддаг райдайæджы аххосæй æртæйæ дæр бабын сты.


[1] Вплоть до алтарей (лат.). Место расположения алтарей считалось в римском доме священным и неприкосновенным.

[2] Испытание кубком – эпизод из поэмы Ариосто «Неистовый Роланд». В XLIII песне помещен рассказ одного рыцаря о кубке, обладавшем чудесным свойством: вино из него проливалось на грудь пьющего в том случае, если супруга этого человека была ему неверна. Рассказ о подобном чудесном кубке встречается и в XLI песне той же поэмы.

[3] Даная (миф.) – дочь аргосского царя Акрисия. Опасаясь осуществления предсказания, что он будет убит одним из своих внуков, царь велел заточить свою дочь в неприступную башню под охраной стражи и собак. Увлекшийся ее красотой Юпитер проник в башню в виде золотого дождя.

[4] Эстрадо – небольшое возвышение на женской половине дома, устланное коврами и подушками. Эстрадо называлась также и комната, в которой находилось это возвышение и которая служила для приема гостей.

[5] Эскудо – старинная испанская золотая монета.

[6] Порция – жена Марка Брута. Желая доказать Бруту, что она достаточно мужественна и отважна и поэтому достойна быть посвященной в заговор против Юлия Цезаря, Порция тяжело ранила себя в присутствии мужа. Позднее, узнав о его смерти на поле брани, она покончила с собой.

[7] …в бою между де Лотреком и великим полководцем… – Французский маршал де Лотрек принял командование над французской армией в Италии в 1527 г., а Гонсало Фернандес Кордовский, прозванный «великим полководцем», умер в 1515 г. (анахронизм).

 

[1] Суанг алтары онг (лат.). Алтарь ромаджы хæдзары нымад уыд табуйаг æмæ, æвналæн кæмæ нæй, ахæм бынатыл.

 

       * Сæргæндты сыфмæ *