Абаев В. И. Осетинский язык и фольклор
.
Очерк расхождений иронского и дигорского диалектов
Введение
Взаимоотношения двух основных диалектов осетинского языка, иронского и дигорского, могут служить исключительно яркой иллюстрацией того, какое значение имеет диалектология для воссоздания истории языка. Не будь у нас возможности cравнивать эти два диалекта, наши сведения по истории осетинского языка не имели бы и половины той относительной полноты и точности, которыми они характеризуются сейчас. Интереснейшие и важнейшие моменты развития языка, отражающие целые этапы его истории, о которых мы могли бы строить лишь косвенные догадки, или которые могли быть вовсе для нас утрачены, сохранены нам как живые, актуальные речевые нормы то в одном, то в другом диалекте и открывают нам перспективу исторической жизни языка в целом и отдельных его элементов — фонетических, морфологических, лексико-семантических.
Неоценимой сокровищницей для историка осетинского языка является в особенности дигорский диалект. Достаточно сказать, что в области фонетики и отчасти морфологии он отражает нормы переходные от древнеиранских к современным иронским. Иначе говоря, в ряде явлений фонетики и морфологии дигорский и иронский диалекты могут быть рассматриваемы как два последовательных этапа развития одного и того же языка.
Возьмем осетинские гласные. В соответствие древнеиранскому дифтонгу ai мы находим в дигорском e в иронском i: др.-иранск. *maiga- 'туча' — д. мегъæ — и. мигъ. Очевидно, что диг. e в этих случаях представляет переходную ступень от др.-иранск. ai к ирокскому i. Совершенно так же такие соответствия как др.-иранск. xauda 'шапка' — д. ходæ — и. худ свидетельствуют о том, что дигорский со своим гласным о отражает промежуточный этап между др.-иранск, дифтонгом au и иронским u.
Др.-иранск. гласные i и u, сохранившиеся в дигорском, слились в иронском в один гласный неполного образования у (ы).
Сохранение конечного æ и начального i в дигорском, при утрате их в иронском, также должно быть рассматриваемо (по крайней мере в большинстве случаев) как одна из архаических черт дигорского языка/ В области консонантизма можно указать на сохранение в дигорском k, g, k' в положении перед г, е, в то время как в иронском эти согласные в данном положении перешли в соответствующие аффрикаты ч, дж, чъ; далее — сохранение в дигорском начального гъ, перешедшего в иронском в хъ, сохранение носового в окончании -ойнæ (ир. -ой, см. ниже § 14 с) и др.
Процесс ассимиляции согласных получил в иронском весьма большое распространение и, обращаясь к дигорскому, мы легко убеждаемся, что и тут он остался более близок к др.-иранск. состоянию (и. fyssyn — д. finsun— др.-иранск. pins- 'писать' и т. п., см. ниже §§ 21, 28). Было бы, разумеется, большой ошибкой считать, что дигорский всегда и во всех случаях дает более старые звуковые отношения, чем иронский. Несомненно новым является в дигорском замещение начального полугласного w (и) полугласным j (д. jedug — и. uidyg 'ложка' и др., см. ниже §§ 14 а); замещение конечного дз (ндз) через й (д. куй — и. куыдз 'собака' и др., § 14 Ь); замещение конечного m через n (д. нон — и. ном 'имя': см. § 19); замещение групп sm, zm через ns, nz (д. cans — и. casm 'петля', д. fans — и. fæsm 'шерсть' и др., см. § 20); отпадение m после r в исходе (д. гъар — и. хъарм 'теплый' и др., § 19, прим.). Во всех этих случаях не дигорский, а иронский оказывается более «архаичным».
В области морфологии дигорский также обнаруживает ряд черт, которые, по сравнению с иронским, отражают более раннее состояние языка. Таковы, например, формы мн. ч. наст. врем, глагола «быть» (уын): д. an, ajtæ, æncæ, и. stæm, stut, sty.
Лексика дает картину более пеструю и запутанную. Лишь некоторые словарные расхождения между иронским и дигорским могут быть отнесены за счет разной степени сохранности иранского наследия. Огромное большинство этих расхождений иного происхождения (см. ниже). Да, и в отношении иранского лексического фонда не всегда дигорский оказывается его лучшим хранителем. Если несомненно, что дигорский сохранил значительное число иранских слов, отсутствующих в иронском: nostæ 'невестка', uæss 'теленок', naffæ 'пупок', ræftæ 'полдень', fælvaræ 'позапрошлый год' и др., то, с другой стороны, можно привести ряд случаев противоположного порядка: и. ruzyng — д. k'ærazgæ 'окно'; и. магъз — д. хъанз 'мозг', и. æгомыг — д. къуæтти, и. æртах — д. тъинг 'капля' и др.
В нескольких случаях оба диалекта имеют иранские слова, но в разной форме или даже разного происхождения:
и. aryn д. jerun 'находить'
axadyn axedun 'умножаться'
uændyn ændeun 'сметь'
uj je 'он, тот'
najyn ærtajun 'купать'
sxon ætdor 'кремень'
и. др.
Если не все, то некоторые из этих расхождений отражают несомненно различные диалектальные факты еще древнеиранской языковой среды, напр. местоимения уый («— ava) и йе («— aita).
Возвращаясь к отмеченным выше фактам фонетики и морфологии, мы видим, что здесь дигорский характеризуется как бы некоторой «остановкой» или «задержкой» в своем развитии по сравнению с иронским. Чем объяснить эту «остановку»? В другой работе мы по совершенно иным соображениям пришли к выводу, что аланская иммиграция в Центральный Кавказ совершилась двумя волнами, из которых первая, более ранняя, может быть условно названа «дигорской», а вторая, позднейшая — «иронской» (условно потому, что в действительности окончательное формирование и иронского, и дигорского племени происходило уже здесь, на Кавказе: об этом см. ниже). Если эта наша гипотеза правильна, то она объясняет и большую архаичность дигорского диалекта: условия жизни в замкнутых ущельях Центрального Кавказа в огромной степени способствовали языковой консервации, и «дигорцы», раньше изолировавшиеся и попавшие в эти условия, сохранили более архаичный облик языка, чем «иронцы», находившиеся еще известный период времени в интенсивном междуплеменном общении и движении в условиях открытой равнины.
Установить хронологию фонетических расхождений иронского и дигорского довольно трудно. Некоторые из них (переход д. к, г, къ в ч, дж, чъ перед и, е, переход начального гъ в хъ в иронском) относительно недавного происхождения (см. ниже, стр. 509 сл.). Покойный шведский лингвист H. Skold на основе анализа осетинских (аланских) элементов в венгерском приходит к выводу, что в IX в. н. э. некоторые фонетические расхождения между иронским и дигорским уже существовали и что в частности венгерским усвоены именно иронские Формы, а не дигорские. Этот вывод, не противоречащий и нашему предположению о более раннем отходе дигорского к Кавказскому хребту, нуждается, однако, в более солидном обосновании.
Все изложенные выше догадки и соображения, касающиеся преимущественно иранского слоя осетинского языка, могут объяснить лишь часть иронско-дигорских расхождений. В немалой степени эти расхождения (и в первую голову расхождения в лексике) объясняются различиями местных кавказских этно-языковых образований, на территории которых и в процессе скрещения с которыми совершаюсь формирование современной осетинской этно-языковой культуры. Эту мысль с предельной ясностью выразил Н. Я. Марр, когда он писал: «Само деление этой (осетинской, — В. А.) речи на ир[он]ское и дигорское наречия и туальский говор находится, судя по всему, в некоторой зависимости от первоначального состава этнической среды, в которую внедрился ариоевропейский язык... Названия трех групп „ирская" или „иронская", „дигорская" или „дигоронская" и „туальская" говорят о троичности местной до-иранской этнической подосновы» (Ossetica-Japhetica. Изв. Ак. Наук, 1918, стр. 2077).
Нам уже приходилось отмечать не раз, что односторонняя трактовка осетинского языка в аспекте только его иранского происхождения грубо ошибочна, затемняет реальный исторический процесс становления осетинской этнической культуры, представляет его как бы в кривом зеркале.
Реальную историю осетинского языка можно строить только исходя из предпосылки, что окончательное формирование этого языка совершалось не где-то в Средней Азии или Придонье, а здесь, на Кавказе, в процессе теснейшего взаимодействия и скрещения двух основных языковых стихий: пришлой иранской и местной яфетической в ее нескольких разновидностях. Только такая концепция позволяет удовлетворительным образом разъяснить осетинский язык как с точки зрения его общей структуры, так и отдельных элементов: фонетических, морфологических, лексико-семантических, синтаксических. Восстановить сейчас картину тех языков, которые послуячили субстратом для осетинских диалектов, конечно, весьма трудно. Памятников от них не сохранилось, а их отложения в осетинском недостаточны для их характеристики. То обстоятельство, что оба диалекта осетинского языка в структурном, типологическом отношении совершенно однородны и в неиран- ской своей части различаются главным образом в лексике, указывает на то, что и те яфетические языки, на базе которых происходило «становление» осетинских диалектов, были языками одной типологии, одного склада, и главным образом словарные расхождения делали их различными языками. Наложившийся на них иранский слой сыграл несомненно роль сближающего, унифицирующего фактора, благодаря которому на основе раздробленных и, повидимому, многочисленных яфетических языков и диалектов, существовавших на территории современной Осетии, вырос единый в основном осетинский язык, в диалектах и говорах которого «просвечивает», однако, до сих пор прежнее многоязычие.
В итоге картина образования двух основных осетинских диалектов — иронского и дигорского — представляется в следующем виде.
1. Некоторая, весьма незначительная часть расхождений между ними (в лексике, может быть в фонетике) восходит, повидимому, к диалектальным различиям еще в древнеиранский период.
2. Ряд фонетических расхождений и некоторые морфологические следует отнести за счет большей архаичности дигорского диалекта, который по-видимому раньше иронского попал в условия замкнутой жизни в Центральном Кавказе и благодаря этому «законсервировал» ряд таких явлений, которые в иронском либо утрачены, либо продвинуты в сторону дальнейшей эволюции.
3. Значительная часть расхождений, главным образом в лексике, отражает несомненно различия в той яфетической языковой среде, в которой происходило образование современного языка.
4. Наконец, многие словарные различия следует объяснять, конечно, тем, что дигорский и иронский усваивали слова для одного и того же понятия из различных соседних языков; напр., и. mæqqi («— чеч.-инг. meqi, mæqæ) — д. satalæ («— груз. satari) 'сапетка из березок'.
В настоящее время, в условиях советской действительности, диалекты вступили в новый этап своего развития. Характерная черта этого этапа — небывало быстрое уничтожение вековой замкнутости и взаимного отчуждения диалектов. Никогда процессы и факторы схождения не преобладали в такой степени над процессами и Факторами расхождения, как сейчас. Могучее и благотворное влияние русского языка и русской культуры, которое чувствуется одинаково на всех диалектах Осетии, становится одним из определяющих факторов этого новейшего периода в развитии осетинского языка.
В. И. Абаев